– Мы давно никуда не едем, – покачала головой Любовь, улыбаясь.

– Как это? – не понял я.

– Мы никуда не едем, – повторила Любовь, – наша дорога внутри нас.

– Согласен, – кивнул я.

Машина въехала на мост. Река под нами лежала темной посеребренной лентой, разрезая мир от горизонта до горизонта. Казалось, пересеки её, и попадешь туда, где нашим мечтам есть до нас дело.

– У меня с утра не было никакой дороги, только минное поле – сказал я.

– Хм, – отозвался Сергей. – Сейчас мы всё объясним.

Машина остановились у придорожного кафе.

– Будете объяснять? – спросил я, когда мы уселись за потертый пластиковый стол.

– Подожди, – заговорщицки произнесла Люба. – Скоро узнаешь.

Она была удивительно похожа на заводную девчонку из книги Фадеева. С такими же необыкновенно задиристыми, очень умными и в то же время простодушными глазами.

– Бутылку вина получше, – попросил Сергей у подошедшей разморенной девицы.

– Что будете есть? – без интереса спросила она.

– Дайте фруктов, – сказала Люба.

– Только яблоки и апельсины, – лениво проговорила девица.

– Хорошо, дайте яблок, – согласилась Люба.

– Их всего два.

– Тем лучше.

Когда девица ушла, Любовь и Сергей разом наклонились ко мне.

– Знаешь, что такое настоящая любовь и дружба? – спросил Люба.

Так, словно я давно и настойчиво просил поговорить со мной об этом. Я жестом показал, что знаю, но не много.

– Это такая общность мысли, такое понимание, когда чувство благодарности к другу, к любимой не покидает тебя ни на миг.

– И все, что вы делаете, делаете ради общей свободы, – закончил Сергей.

Мне захотелось немедленно бежать и делать всё возможное ради свободы.

– Ради общей свободы, – кивнул я, довольный, что со мной разговаривают на высокие темы, – я готов на всё.

Девица принесла бутылку и два яблока. Люба нарезали их на дольки, а Сергей налил нам вина и предложил:

– Ты должен вступить в молодую гвардию.

– Куда?

– В молодую гвардию.

– Чтобы взрывать мосты и уничтожать врага, – догадался я.

– Нет, чтобы любить и строить новую жизнь.

Честное слово, именно такую картину я успел нарисовать в воображении. Пока не почувствовал, что реальность пощипывает за уши и тянет назад. Чего только не представишь, ради прекрасного будущего.

Тюленин, и правда, пожал плечами, и предложил пойти в клуб на концерт. Разочарован я особо не был. В жизни попроще, чем в воображении. Но Сергея и впрямь звали Сергеем. А вот Люба оказалась Светой, хотя для меня все равно осталась Любой.

В клуб я пошел. Почему бы ни пойти, если приглашают и обещают угостить выпивкой. По своей воле я бы там, вряд ли, оказался. Куча народа заливает в глотку, гремит музыка, все орут, снимаются, радостно называя это общением и развлечением. Мне давно казалось, что ходить в клубы за развлечением, все равно, что искать алмазы по туалетам. Я не понимал, почему так много людей собирается в одном месте, как коровы на пастбище, каждый ходит с видом, словно всё в мире ровненько и по любви, словно завтра никого из нас не вываляют в дерьме, не обоссут и не отъебут без всякого здрасьте и до свидания.

Я предпочитал бродить по окраинам, выпивать с милыми дурочками в дешевых кафе, где народ похож на земляных червей, упорно переваривающих мир. В большинстве своем не страшных, а уставших и грустных. Хорошо пройтись по подземельям, где сидят мелкие демоны. Заглянуть к ним в ад, где его черные колеса, цепляясь друг за друга, приводят в действие весь наш большой балаган. Оттуда здешнее веселье выглядит, как жутчайшее по бессмысленности действие. Увидеть тени мира и ужаснуться, и прийти в восторг от ужаса. Вот развлечение так развлечение.

В клубе мы сразу стали бухать. Не размеренно пить, а накачиваться пивом, водкой и коктейлями, и еще жрать какие-то острые, соленые и сладкие закуски. Тюленин и Шевцова не переставали расспрашивать. Они сразу прикинули, что я чем-то отличаюсь от обычных пьяниц. А я выведывал, кто же они. Они быстро утолили мой интерес. Тюленин занимался недвижимостью, а Шевцова ради него бросила медицинский институт и год как была его любовницей. Они копили на квартиру в столице, жили в своё удовольствие, мечтая лишь о бесконечных каникулах и о толстых брикетах с крупными купюрами.

В конце концов, говорить пришлось мне. Выпив, я расчувствовался и стал изливать потоки романтической дури. Я клялся, что способен обойти мир пешком, что понимаю язык цветов и птиц. Могу обходиться без денег и писать отличные истории, которые изменят мир. В общем, нажрался. И не заметил, как пропали прекрасные лица Тюленина и Шевцовой, закрутились стены и потолок, исчезло сознание.

Оно вернулось через лоб, упиравшийся в холодную кирпичную стену. Я блевал где-то за углом. Когда изверглось последнее, сознание прояснилось, я понял, что опять вел себя по-скотски. Не раз я брался за свой моральный облик, пытаясь воспитать лучшего гражданина вселенной, но всякий раз приходилось разводить руками. Я был из тех, кто испорчен. Не до самых костей, но достаточно глубоко, чтобы противостояние не прекращалось.

Отклеившись от кирпичной стены, я двинулся в темноту. Меня шатало и мутило. Поблизости жил приятель с одной красивой стервой. Она постоянно подначивала всех приходивших в дом мужиков. Пьяному мне было на это наплевать. Подходя к их дому, я увидел, что в квартире горит свет. И вскоре услышал доносившиеся оттуда вопли. Там явно скандалили. А скандалили они, если только напивались вместе. Если пил один, настоящего скандала не выходило. А тут все было путем. Раздался звон стекла, и в окно вылетела вещица.

Я подошел и подобрал старый будильник. Что ж, неплохо, подумал я, так и надо. И запустил его дальше.

– Ох, сука! Ты же разбила стекло! – проорал приятель и тоже запустил в окно какую-то хреновину.

– Моя любимая кружка! – взвизгнула, как зарезанная, женщина. – Я тебя ненавижу! Ненавижу!

– Ты сейчас полетишь вслед за твоей долбанной кружкой! Блядь!

Я не стал вмешиваться в скандал. Хотя так и подмывало подняться и выкинуть в окно вещицу покрупнее. В этом деле у меня хороший опыт. От безрассудства отвлекли шаги. Кто-то, заплетая ноги, шел в мою сторону.

Из темноты появилась потрепанная девица. Конечно, я увязался за ней и долго предлагал себя, как любовника, нахваливая свои достоинства. Девица устало материлась, пьяно вращая глазами и раскачиваясь. Пока я прикуривал сигарету на перекрестке, девицу подобрали лихие парни и увезли на синей машине, похожей на самолет.

Оставшись один, я принялся приплясывать и напевать. Вдруг стало невероятно весело, мне показалось, что я на палубе огромного пьяного корабля. И весь мир плывет неведомо куда. Все вместе – город и Земля. Я кружился, кружился, пока совершенно не закружил голову и не упал.

Проснулся я от чужого бормотания, холода и нестерпимой жажды. Открыв левый глаз, я увидел раннее утро. Скукожившись, я лежал на лавке в незнакомом дворе. Напротив на детской карусели сидел интеллигентного вида бродяга в костюме с чужого плеча, в белой пожеванной рубашке и пытался откупорить бутылку вина.

– Где взял? – спросил я, нутром чуя, что буду участником распития.

– Стащил на свадьбе, – даже не глянул на меня бомж.

– Рубашку?

– И рубашку тоже.

– Бутылка одна? – поинтересовался я.

– Две.

– Французское?

– По херу.

Я поднялся и сердечно познакомился с собутыльником. Он был растроган тем, что я увидел в нем поэта, и отдал мне право дегустации из второй бутылки. Наши организмы были одинаково измождены, двух бутылок хватило, чтобы за час вернуть вчерашнее состояние.

Компаньон свалился за борт и почил крепким сном. А я с вдохновением принялся карябать гвоздем на спинке лавочки:

Утром весенним на лавке

вино и солнце – жидкий философский камень –

зажгли во мне прекрасный жаркий пламень.

В ладонях сжав магическое средство,

я сердцем отливаю пули чистой страсти.

Отличный способ мир увидеть,

какой он есть на самом деле.

Я поднимаю взор и вижу лишь игру теней и света,

печаль есть сумерки, любовь – сияние рассвета.

Я был обманут загустеньем крови,

застывшем в теле как икота.

Теперь всё ясно – мир подобен карнавалу!

Неряшлив к тем, кто молча поджидает рядом,

приветлив с теми, кто живет с улыбкой.

Напиткам всем, что раны исцелят забвеньем,

и женщинам, в любви не знающим предела,

отдамся!

Усердное прикладное стихотворство привлекло внимание старичка, бродившего с двумя лохматыми тявкающими собачками. Узрев надругательство над девственностью скамейки, он замахал палкой и поспешил пресечь безобразие. Между нами завязалась перебранка, которая закончилось моим бесславным водворением за пределы двора под истеричный лай. Впрочем, особо я не расстроился.

Бездомная рыжая кошка лакала из весенней лужи и удивленно наблюдала, как мое тело двигалось зигзагами, натыкаясь на деревья, оградки и кучи прошлогоднего мусора. На подвиг тело не годилось. Хотя, видимо, и стремилось именно туда, где подвиги свершаются, как в рыцарском турнире. Не успел я прикинуть – зачем мне подвиг, как в спину громко посигналили.

У края тротуара, похожая на подводную лодку или батискаф стояла большая машина, оттуда выглядывали знакомые лица молодогвардейцев. Они приглашали внутрь.

Я заполз в батискаф.

– Ты куда пропал вчера? – спросил Тюленин.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Не помню.

– Пьяница. Пьешь с утра, – без укоризны покачала головой Шевцова.

– У меня жизнь так складывается, – веско заявил я. – Вот и пью.

– Чего это она у тебя так складывается?

– Влюблен-с. Безответно-с, – сказал я, повесив голову, и тут же вскинул. – Но в любовь я теперь не верю.

– Надо же, – проговорил Тюленин, – он еще и влюблен-с безответно. Может, тебя отвезти к твоей любви безответной?

– Да куда его в таком виде? – не согласилась Шевцова. – К тому же и в любовь он теперь не верит.

– В каком это виде, – запротестовал я, – вид у меня что надо. Дайте на бутылку вина, у меня ничего нет.

– Тебе хватит, – заметила Шевцова.

– Прости, Любовь, но тут ты не права, – покачал я головой. – А верю или не верю, это не важно. Главное, все только начинается.

– Серьезный парень, – усмехнулся Тюленин. – Куда его повезем?

– Пусть едет, куда хочет, – ответила Шевцова. – Но мне кажется, сегодня у него ничего хорошего не получится, слишком уж он пьян.

– Это мы еще посмотрим, – опять веско заявил я.

– Куда тебе? – спросил Тюленин.

Я объяснил дорогу.

Пока мы добирались, я пересказал кое-что из своей жизни. Донес смысл молодогвардейских идей человека будущего. Спел новую песню «Территории22». Прожег сигаретой палантин Шевцовой. Выпил запасы минеральной воды. Чихнул восемь раз подряд.

– Изменить ход предназначенных событий невозможно, – сказал я, покидая салон. – Можно отказаться от них, и тем самым загнать себя в тупик.

Любовь лишь покачала головой. Но по глазам было видно, что, не смотря на палантин, я укрепился в статусе друга, которому всегда открыты двери.

– Позвони мне вечером или завтра утром, – сказал Тюленин и сунул мне в карман бумажку с номером.

– Займи пару тысяч, – попросил я.

– На так, пятьсот.

И машина уехала. Вернее, уплыла.

Подчистив перья, набив рот жвачкой, я с бутылкой вина и плиткой шоколада поднялся на знакомый этаж. Чуть отдышавшись, я постучал.