Хоть я б за всё блестящее не дал

С худого башмака дорожной пыли.

Меня убили воплями газет –

Я быстро сдался.

Врал: больше «Правды» правды нет!

Не рвал, не рвался.

Меня убили изобильем,

Одним корытом,

Во мне всё ныло: «Братишка, выльем!» -

Теперь я сытый.

Меня добили, наконец,

Отрав отравой:

«Примерь-ка лавровый венец,

Вот это слава!!

И даже смерти смерть даря,

Меня, уже убитого, убили:

Всё поснимали втихаря

И позабыли…

ВЕСНА

…А ночью вдруг Весну застали

В гримёрной…

О-о-о-о-й!

Разбросанной одежды чёрной

Зиме неведомый покрой

И нагота – как столб позорный!..

Вот бледные запричитали!

Уж через час вокруг смотрин

Вороны белые летали -

Все: «01», «02», «03»,

И слуги Мельпомен, и слуги Талий,

И просто слуги, и слуги из ушей,

И слуги из калёной стали:

«Мерзавка! Дрянь! Развратница!

Ату её! Взашей!

Как можно в нашем божеском квартале

Без платьица?!

Развратница!

За край приличного, за грань?!

Дрянь!

По тротуарам, по садам, по лавкам?!

Мерзавка!

И так всю ночь – кляли, плевали,

Молили новые снега –

Снега, конечно же, упали.

Ещё один зимы слуга –

Во льду, как в рыцарском металле -

Покрыл всё белым с ног до головы…

А вы

той ночью

о любви мечтали?..

Надо взрываться ежесекундно,

Что не зачахнуть в покое простудном,

Чтобы дороге – трудной из трудных –

Вдруг не закончиться гимном занудным

На сытом застолье плутов и блудней.

Песню придумать не сладкой и милой,

А чтобы на грифе ладов не хватило,

Чтобы на шее полопались жилы,

Чтоб даже мёртвый из тёмной могилы

Вместе с непомнящим выкрикнул: «Было!»

Надо взрываться смыслом и делом,

Смехом и гневом, завистью белой.

Чтобы любить – не случайно и вкратце –

Нежностью тоже надо взрываться,

Самой неслышимой, самой несмелой…

Ненаписанные пьесы,

Недосмотренные сны,

Не отслуженные мессы

По виновным без вины.

Мы ни в чём не виноваты,

А ни в чём не виноват

Только дедушка из ваты,

Алюминьевый солдат.

От зарплаты до зарплаты,

И от стенки до стены

Мы ни в чём не виноваты,

Словно и не рождены,

Мы упорно не подходим

Под винительный падеж,

Даже в длительном походе

Жизнь простая: спишь да ешь.

Вдруг смертельная опасность!?

Что ж, невиноватость лей…

Это та же непричастность,

Только, может быть, подлей.

И когда начнут дебаты –

Время памятью столбить,

«Вот. Ни в чём не виноваты.

Долго помнить?»

«Нет, забыть…»

Не пишите правильно –

Что нам с этой ношею?

А живите праведно,

Ближнего любя,

Не привыкнуть к гадости

От страха за хорошее,

Не бывает радости

От страха за себя.

Не пишите правильно –

Всё не так услышится,

А живите праведно –

Правильно напишется

Крупицы истин тщательно просеяв,

В загадку их восторженно проник

И понял, что рецепты панацеи

Запрятаны в листах сожжённых книг,

На остриях гвоздей былых распятий,

На дне сосудов смертного зелья,

В злорадстве отлучений и проклятий,

А нездешности непроданного «я».

Не сняв с себя придворного убранства,

Не разучившись ползать и грешить,

Мы измеряем кривизну пространства,

Не замечая кривизны души…

Да, воины – не мы, и богатырь – не я.

Я – самый одряхлевший из атлантов.

Молитвой о спасении таланта

Мне стала жалоба на скудость бытия,

Тупая злость – подругою интимной.

Всё чаще с ней в слепой ночной досуг

Вбегаю, прячусь, как в волшебный круг,

Спасающий от наважденья гимнов.

Так наказать – безумье от фанфар!

Мятущимся от тучи и до тучи,

Нам не уйти от этих громкозвучий,

Как глупым зайцам от слепящих фар.

И зря который год благоуханий

В пустом саду под низким небом ждём:

Те тучи не становятся дождём,

Те ночи не становятся стихами.

Хоть что стихи?! Лишь коротанье тьмы,

Дневных забот ночное отраженье,

А где-то настоящее сраженье,

Но – богатырь не я, и воины – не мы…

Долгая ночь в Москве.

Небо – куском сукна.

Лишь беззащитный свет

Из твоего окна.

Что побеждает тьму?

Снег по сукну тесьмой…

Ты, наклоняясь к столу,

Пишешь для нас письмо.

Исповедь – поздний сад.

Сторож – со всех сторон.

Замерший адресат –

Смерть? Летаргия? Сон?

Память – куском сукна.

Робкой тесьмою – свет.

От твоего окна

Было светло в Москве.

Скажи мне, кто строил

Этот большой Город?

Кто поселил Счастье

В самом большом доме?

Кто на листах улиц

Нарисовал Радость?

Сказал, что жить – будем,

Сказал, что жить – надо.

Любой ночной странник

Вдруг проходя мимо

Увидит свет в окнах

Сквозь пелену дыма,

Увидит, как щедро

Себя навек дарит

Такой чудной Вере

Такой чудной парень,

Как на губах милой

Рисует он Счастье,

Как ночь идёт мимо,

Как сон крадёт страсти.

Я расскажу людям

Про этот сад Правду,

Скажу, что жить – будем,

Скажу, что жить – надо,

Скажу себе тоже,

Сто уж конец лета,

Что год не зря прожил,

Сажая сад этот,

Что рисовал Радость

На рукавах улиц,

И говорил Правду

Взволнованным людям.

– Поспорим о Правде?

– Отложим на завтра…

Не будем пенять на маршрутов конечность,

Попишем, подышим сбивающим встречным,

А споры о правде

Отложим на Вечность.

– И правда…

А мы всё тешимся, играем

В восторг в лихие времена,

Зелёным птицам, попугаям,

Даём людские имена,

Под озабоченной личиной

Скрываем кредо: «Всё равно!»

И небо, ставшее с овчину,

Считаем золотым руном…

Да, знаем мы точно, – читали, учили! –

Какими мы были,

И точно мы знаем – себя не обманем! –

Какими мы станем,

И тайная тайна, туманная взвесь –

Какие мы есть.

Не суждено играть ролей других

На сцене надоедливо-знакомой,

Ты – умный дуралей,

Я – тихий псих,

Сбежавший в мир из крохотного дома.

Слова и жесты зная наизусть,

Из душ своих фигуры составляя,

Мы глубоко под маской шепчем: «Пусть…

Сегодня – эта пусть,

Но завтра – пусть другая!»

И – завтра.

«Нет других ролей!»

Я – тихий псих,

Ты – умный дуралей,

Я не шумлив, ты не остёр.

Доволен нами режиссёр…

Святая доброта комична,

А комики обычно – горбуны.

В их души проникают со спины,

И, в доброте не находя вины,

Цепляют всё на горб…

Горбун не зол,

Горбун не горд –

Он просто плачет,

Но для сальных морд

Простые слёзы ничего не значат…

Удивись тому, что вдруг растает,

За закатный лучик подержись,

Быстротечной смерти не бывает,

Быстротечна жизнь.

Идём-бредём не плача, не скорбя,

Хулим святыни, бьём челом трактирам

И, потешаясь над гулящим миром,

Не видим в нём ни Бога, ни себя.

Лукавим, злодеяния вершим,

Но в оттепели краткой, не весенней,

Всё ж верим в небывалое цветенье

До чёрных дыр изношенной души.

– Станут рифмы ломаней и суше,

Как трава под тяжестью полчищ.

– Неужели я стану послушен,

Несмотря на инерцию волчью?..

– Станут песни правильней и строже,

Ни на парус, ни на винт не похожи.

– Неужели я буду сброшен,

Несмотря на хватку бульдожью?..

– Станут мысли уютней и слаще,

А бессмыслица – милей по обличью.

– Неужели я стану пропащим,

Несмотря на упрямость бычью?..

Сентябрь. Прозрений поздних мука.

Пруды завалены вчерашнею листвой.

Падение её – как похороны звука

Под музыки неслышимый настой.

Сентябрь. До боли думать ночью

О голосах разбредшихся друзей –

Им забываться суждено поздней,

А прежде – боль уколами отточья.

Сентябрь. С букетом из рябиновых кистей

Встречать под вечер не своих гостей,

А на рассвете слушать по привычке

Надежд с отчаяньем глухие переклички.

Скорей, скорей за счастием рысить,

Поговорить весомо и без вздора,

Но не хватает денег на такси

И не хватает слов для разговора.

К губительным соблазнам стать глухим!

Загладить швы душевного аборта!

Но не найдётся часа на стихи,

Хотя на пьянку времени до чёрта.

Проказой лжи давно поражены,

Худые души, как огарки тают,

И ласки не хватает для жены,

И силы на любовниц не хватает.

Везенья не хватает. Круглый год

Метель метёт, случайное сметая,

И не хватает даже нам того,

Чего полно, чего всегда хватает.

Такой беспечной вереницей лет

Между чужих имён судьба петляет,

Что понимаешь: в жизни смысла нет,

А чтоб найти его – таланта не хватает.

Всё кончится, и дней беспечных лёд

В чужом апреле медленно растает.

Покажется ничтожным недолёт,

Но долететь нам жизни не хватает.

Ты слишком хороша и высока,

А у меня с далёких детских лет

Тянуться вверх привычки нет –

Я на дожди меняю облака,

На полумрак и тень меняю свет,

На шутку – искренний ответ.

Я из земли не рвусь за облака,

Наоборот – я дождь пока…

Когда собрав сокровища земли,

В своём стремленье к Счастью неустанны,

Готовы плыть по свету Корабли –

Нас отыскать не могут капитаны.

Когда в любви друг другу дав обет,

И в чувствах став открытее и строже,

Проплыть готовы через белый свет –

Мы Корабля найти себе не можем.

Когда уже приказ к отплытью дан,

И Корабли стоят под парусами,

Куда везти – не знает Капитан,

Куда нам плыть – не ведаем мы сами…

С тобой мы одиноки оба:

Я от людей обычно затаён,

Но часто до душевного озноба

Я слышу одиночество твоё…

Вынырнешь из словарного омута, и откроется паче чаянья,

Что Слово – всего лишь пауза меж двух партитур молчания.

И музыка – не по клавишам пальцами простучали –

Просто Тишина опомнилась, остановилась и зазвучала

О том, что пусты все споры о вечном и о мгновенном,

Что Жизнь – только лишь передышка загнанной тьмы Вселенной.

Я в Город Королей теперь уж не уеду.

Из тёмного угла клокочет пламя зла.

Вот все мои друзья: случайные победы,

Каминные щипцы и мёртвая зола.

Как долог день, и ночь растянута так длинно,

И беспричинный хмель вчерашнего питья,

Как опоздавший гость гуляет по гостиной,

Лохматостью одежд цепляясь за меня.

Я каждый шаг его испуганно встречаю,

Молю простить, спасти космическую рать,

Далёкая звезда мне что-то отвечает,

Но через толщу тьмы её нельзя понять.

И я останусь здесь, я в Город не уеду.

Из тёмного угла клокочет пламя зла.

Вот все мои друзья: случайные победы,

Каминные щипцы и мёртвая зола.