Вот не трону дураков,

Даром битые…

Мне вкусней спокон веков

Башковитые.

Скряги! Вы моей косе

Травка хилая,

Мне бы добрых, по росе…

Где вы, милые?

Ох, изжога у меня

От «заслуженных»,

У потухшего огня

Прудом-пруженных!

Мне б «народных» – тех гуртом,

Всей армадою…

Жаль, «народных» я потом

Лишь сама даю.

У меня иммунитет

К разной сволочи,

Мне б святого на обед

Нынче к полночи!

Эти тёплые – навоз,

Даже жалко их…

Мне б хотя бы одного,

Только жаркого!

Мне б хотя бы одного,

Только стойкого,

А не тех, кто в рай ногой

Вместе с койкою.

Посадила б на кол! Но -

Только честного.

Их, твердили, тут полно,

Да неизвестно – где?

Видно, славно раньше здесь

Поработала,

Что пошёл могучий лес

Всё болотами…

Подражание Ю. Левитанскому,

В ритме вальса, с подвывом

ДИАЛОГ У НОВОГОДНЕЙ…

– Ели?

– Давно уже не ели…

– Что тут собрались до света?

– Да просто стоят.

– Просто стоят, полагаете вы?

– Полагаю.

Я ведь давно к гастроному следы пролагаю,

Чудится ранней порою, что где-то едят.

– Что же стоять, коли пусто?

– Да сходим с ума.

– Сходим с ума, полагаете вы?

– Полагаю.

Красную книгу продуктов давно я читаю:

Всё в закрома, в закрома, в закрома, в закрома…

– Что же за всем этим будет?

– А будет, как встарь.

– Будет, как встарь, вы пугаете?

– Нет не пугаю,

Я уж второй натюрморт со стены доедаю,

Дети старинный с картинками гложут букварь.

– Чем же всё это окончится? Будет апрель?

– Будет апрель… а вот будем ли мы – не уверен.

Я же ведь слышал, как те, кому власть я доверил,

Старую песню под новую тянут свирель.

– Что же из этого следует?

– Чёрт их поймёт!..

Жрать тараканов, мышей, невзирая на лица…

– Вы полагаете, что им легко расплодиться?

– Я полагаю, пора доставать пулемёт

И прострочить!

– Прострочить? Да, пора уже шить,

Шить телогрейки, а может быть саваны даже…

– Так разрешите же в честь новогодней продажи

На руку номер, сударыня, вам наложить.

Месяц, смотрите! Как сыр… только фига внутри.

Очередь больше по кругу, по кругу, по кругу…

Дверь открывается! Дайте ж, сударыня, руку

С синей цифирью «три тысячи сто двадцать три»!

Пам-пам, па-ра-рам, па-ра-рам, па-ра-рам, по-ра,

Бам, бам, по парам, пора нам, баранам, по ранам!

Дверь открывается! Дайте ж, сударыня, руку

С синей цифирью «три тысячи сто двадцать три»!..

От уставов уставший,

Как от колкой, холодной тоски,

Я бы правильность нашу

Разорвал на куски.

Только в вечной погоне

До чинов и оков

Зачумлённые кони

Всё несут седоков.

Бросьте ж петь

Про святые дела.

Честь

Раньше плахой была,

А теперь, с мели стронут,

Оголтелый парад

Подставляет погоны

Под чужой звездопад.

Боже! Время, как ветер,

В пыль развеяло старый костёр,

Всё, что было на свете

Дворник-маятник стёр,

И, нахлынувшим жаром

Сентября не согрет,

На московских бульварах

Мне чудес уже нет.

Только звон

Запоздалых тостов.

Стон

Над рекою надежд разведённых мостов,

И забытые лица.

И в названьях провал,

Боже! Как часто снится

Мне Лефортовский вал!

Как смертельный осколок

Вид пустого стола,

Деловитостью скован,

Я забыл про дела.

На судьбе ожирелой

Средь ненужных вещей

Лишь одно ожерелье –

Из бессонных ночей.

Только стук

Злых настенных часов.

Друг,

Уходящий без слов

В темноту, в тишину

Позабытого дня,

За плохое вину

Навалив на меня…

Виски в седине,

А в гонке лет

По чьей-то вине

Везенья нет

И всё наобум, наоборот, всё наспех и насмех.

Клялись на века,

А всё – чепуха,

Опять в дураках,

Опять в женихах,

И ночи в грехах,

И мусор в стихах,

И пошлости в ласках.

Спокойствие – вздор,

Ведь с давних пор

Наждак из ссор

Мне нервы тёр,

И сам я, как вор,

Стоял на часах у чужой удачи.

Спокойствие – чушь.

Для драных душ,

Где замыслов глушь,

Где верность до стуж,

Где злости огонь,

Спокойствия бронь

Ничего не значит.

Ах, если б продлить

Везенья нить,

Ах, если б забыть,

Кем нужно быть,

Ах, если бы ночь

В стихи истолочь

И бросить на ветер,

Какой бы недуг

Сквозил из вьюг,

Как дорог бы стал

Ушедший друг,

Как дороги стали бы вдруг

Мне все люди на свете!

Но годы горят,

Как свечка в руке,

Хоть все говорят:

«Ол райт! О,кей!»

Хоть наподряд

Машино твердят

О правде и чести.

А я устаю,

Когда пою

Про правду свою,

Про честность свою,

О том, как горю

В бумажном бою

С надеждами вместе.

Когда ко мне, не прошены, не званы,

Приходят мысли мрачные и в ряд

Садятся на скрипучие диваны

И ржавыми пружинами скрипят,

То больно мне – но есть от боли средство

Рассеять мрачность, мысли не губя –

Я половину взял его у детства,

Другую половину – у тебя.

Жестоких войн кровавые забавы

Перечеркнут любовь и доброту,

И угольку давно горевшей славы

По вымершему полю разметут.

Из роковых огней всемирных бедствий

Надежда к жизни вынесет меня.

Я половину взял её у детства.

Другую половину – у тебя.

Когда вступлю в годов почтенных царство,

Увижу, как меж топких берегов

Течёт по мне мальчишество, пацанство,

И больше не пускает никого.

Вот всё моё нехитрое наследство –

Петь песни, грубо струны теребя.

Я половину взял его у детства,

Другую половину – у тебя.

БЕРЕГА

Берега, берега, берега,

Для чего вы бушующим рекам?

Может вы для реки, берега,

Как рожденье и смерть человеку?

Берега, берега, берега.

не завидуйте бешеной силе!

Вон как брошены к вашим ногам

Многоводные реки России!

И Россия сама, как поток,

В кабаках, обелисках и ризах:

Один берег высок, как чертог,

А другой – необъятен и низок.

Берега для любви. Много лет

Они ищут и души, и славу.

У любви одинаковых нет

Берегов, хоть все судьбы проплавай.

И ты знаешь, конечно, дружок,

Берегов её сладких капризы:

Что высок, как чертог, тот далёк,

А что жалок и низок – тот близок.

Берега не врагам. Берега

Лишь матросам надёжного струга,

И бросаются волны к ногам

Потому что им хочется друга.

Бьются в камни и гладят песок,

Ищут дружбы гордец и подлиза –

Бьются в тот, что высок, как чертог,

Гладят тот, что доступен и низок.

Берега, берега, берега!

Не привык я к ликующей тризне.

Мне не собственно жизнь дорога,

А лишь те, с кем проплавал по жизни.

Жаль, что больше проплавать не смог,

Ведь во мне только странника – призрак:

Один берег высок, как чертог,

А другой – непонятен и низок.

Жизнь – как речка, быстра и долга.

Годы лижут привычное ложе,

И у ней берега, берега

Друг на друга совсем не похожи.

И когда поседеет висок,

Моря рокот почудится близок,

Вспомнишь берег, который высок,

И забудешь про тот, что низок.

Берега, берега, берега…

ТИХИЕ САПКИ

«…Мы сапы. Мы самые тихие сапки.

Мы скромные стланики – ниже всех трав.

Мы выползли в люди, в картонные лапки

Бумажные душки безбольно собрав.

Зато нас не бьют по хребту,

И нами не травят пигмеев,

И мы не сгорим на лету,

Поскольку гореть не умеем.

Мы сапы, мы самые тихие сапки.

Наш стол под портретом, и мы – за столом.

Мы в чистых перчатках храним свои лапки

И к сроку квартальный отчёт подаём.

Зато нас не бьют по хребту,

Не мучат презренья почётом.

Что делать кротам на свету?

Светло, да ещё – горячо там…

Мы самые тихие сапки. Мы сапы.

Нас в тысячах комнат не отыскать,

В блестящих калошах храним свои лапы –

За нами не надо полов протирать.

Зато нас не бьют по хребту,

И нами не травят пигмеев,

И мы не сгорим на лету,

Поскольку летать не умеем…»

Ты спаси меня, спаси,

Погаси старенья пламя,

Выстрой Спас-на-ереси

С вороными куполами.

То не омут глубяной –

Это храм вниз головой.

Ты спаси меня, спаси!

Заговором, силой ратной,

Упаси и упроси,

Вороти меня обратно!

То не небо вверх ногами –

Это ангелы с рогами.

Ты спаси меня, спаси,

Дотяни до Воскресенья,

По крови Руси рыси

До спасенья, до спасенья.

Ты спаси меня, спаси,

Умоли и упроси!

…Нас поздно хватятся

Слова хорошие.

Земля укатится

В дымы горошиной

Исчезнет в мареве,

А как не хочется

В белковом вареве

Остаться отчеством,

Остаться плесенью

Гранитов тёсаных…

А кто-то с песнями

Гуляет плёсами,

А кто-то парусом

За ветром гонится –

В грядущих зарослях

Ничто не вспомнится.

Но лишь не вздохами

Над строчкой писаной,

Пусть мошкой-крохою

Над почкой тисовой,

Пусть дым рассеется,

И там, за пологом,

Любым растеньицем

Поднять бы голову.

Пускай без милостей

Генеалогии,

Но только б вылезти

Из геологии!

В асфальт не стукнуться,

С огнём не встретиться,

Листком аукнуться,

Цветком ответиться,

Пыльцой развеяться

Речными поймами –

Как не надеяться,

Что будем пойманы?!

Пусть перескажется,

Пусть хоть подопытным!

Вот только б саженцем

Не быть растоптанным,

Вот только б семечком

Не быть проглоченным,

Не сунуть темечко

Косе отточенной,

Сплестись с похожими

Руками нежными –

Ночь толстокожую

Тогда прорежем мы.

Асфальт вскоробится

От наших плечиков.

Земля воротится –

Ей делать нечего…

Из книги

«Этот век нам только снился»

А на кухне у поэта сто гостей.

То молчат, а то все сто наперебой.

Тот гитару взял, а этот снёс крестей,

Повезло, что он играет не с тобой

А на кухне у поэта сто друзей,

Сто тостов – лихой гранёный бенефис,

Сто раскатов в теснокухонной грозе,

Сто рассказов, сто походов на карниз.

А на кухне у поэта сто врагов,

Черновик, что ёж, в занозах запятых.

Чуть замри – и изо всех углов

Захихикают хитиновые рты.

А на кухне у поэта круглый год

По горшкам с дерьмом рассажены стихи.

Хорошо в дерьме разумное растёт,

И у доброго побеги неплохи.

А на кухне у поэта из окна —

В небоскрёбе боковой полуподвал —

Площадь Красная немножечко видна,

Долька неба и помоечный завал.

А на кухне у поэта сизый чад,

Ведьмы носятся на мётлах папирос,

Рожки крученые в зеркале торчат

Так, что в зеркале под кожею – мороз.

А на кухне у поэта бел огонь

Выгрызает красный мак из синих льдин.