Мария вопросительно посмотрела на Тимию и вернулась к нарезке капусты.

– И тебя так просто пустили?

– Не просто.

– А нас сможешь вывести?

После этого вопроса встала гробовая тишина нарушаемая только ритмичным постуком ножа о доску.

Прервал тишину вбежавший Джон с большой статуей Аку из мультфильма “Самурай Джек”.

– Смотри! Смотри! – кричал он негромко. – На! Держи!

Тимия опешила, но взяла игрушку в руки. В детстве она тоже смотрела этот мультфильм, странно что Джон вообще знает о нем, ведь и в ее время он уже казался старым. А Аку получился хорошим и качественным, удивительно как они смогли выстроить его угловатые рога в фарфоре.

– А где Филипп? – Тимия решила тактично перевести тему.

– Он у мамы. Каждый день созваниваемся.

– Вам разрешено использовать интернет? – Тимия вертела Аку и пыталась разгадать загадку его создания.

– Чего? – Мария опять вопросительно обернулась. – Да вроде нигде не запрещено. Это же наше право на свободу изъяснения, и как говорит Виктор помогает держать разум в тонусе.

Тимия постаралась не выдавать свою ложь и продолжала крутить игрушку.

– А? Ладно. Я видимо была в закрытых частях, – сказала она, – и я не особо важный специалист на самом то деле. От нас с самого начала многое скрывали.

На кухню опять вбежал Джон, но в этот раз с побитой и потрепанной коробкой монополии.

– Тим! Тим! Давай играть! – Джон потащил Тимию за руку. – Ну прошу! Мама мне поддается!

– Ничего то я не поддаюсь, – сказала Мария. – Это ты уже стал умнее мамы.

– Давай потом Джон? – сказала Тимия пытаясь удержатся на покачивающимся стуле.

– Но я хочу сейчас, – взвыл мальчик.

– “Сейчас” – понятие относительное, – сказала Мария. – Дай тете отдохнуть.

– Но…

– Иди почитай, потом поиграем.

– Потом это когда? – Глаза мальчика начали краснеть и казалось скоро он взорвется нескончаемым водопадом слез. – Ма…

Мария отошла от стола и приобняла сына.

– Позже, – сказала она. – честно, позже. Поиграем в войнушку и в монополию.

– Вместе?

– Большие дяди ведь совмещают, и мы сможем, – она поцеловала сына в лоб и развернула. – Давай, иди.

Джон еще раз посмотрел на маму, на Тимию, улыбнулся и убежал с коробкой в обнимку.

– Знаешь, – начала Мария все еще сидя на одном колене и смотря вслед сыну, – я стала мягче в последнее время. Быть может вся эта ситуация даже пошла на пользу.

– В каком смысле?

– В том что теперь я лучше понимаю сына, понимаю мужа, да и сама себя понимаю. Даже и не знаю как я раньше жила. Думала что все вокруг меня обязаны, сама на себя возлагала огромные надежды, а после того как все шло под откос – ломалась.

Мария встала, посмотрела на молчаливую подругу и вернулась к готовке.

– Ты не против? – сказала она.

– Не особо.

Мария усмехнулась.

– Нечасто тебе ноются, верно? Но позволь мне побыть немного эгоистичной. Просто… просто раньше как-то не особо хорошо можно было понять что чувствует человек. Можно было смотреть на его поведение, на мимику, на слова, но то ни другое не показывало что спрятано в глубине его души. Оно все равно оставалось недоступным. Иногда и мне самой казалось что я сама себя не понимаю. Веришь? Что-то делала, а потом спрашивала зачем я это делала. Или говорила, а потом думала. И вот мысли как-то теперь по другому стали течь. Будто бы плавней, будто бы стало легче воспринимать и понимать саму себя. А потом еще и сына. И мужа. Вот я тебе говорила что у нас с Филиппом все близилось к разводу?

– Нет.

Мария опять усмехнулась.

– Это был риторический вопрос. Я помню что не говорила. Я никому не говорила. Просто… да ничего простого там не было. Я думала что он ходит на сторону, обвиняла его за это, а он только каждый день и задерживался на работе все дольше и дольше. А знаешь чем все было? Моими страхами. Самыми обычными домыслами с ничего. Мне просто стало скучно и я начала его обвинять. Начала его пилить. А он начинал сбегать на работу, просто так, чтобы меня не слушать.

– Сожалею.

– Не ври, – Мария как-то печально усмехнулась. – Человек никогда не может сопереживать другому человеку. Это была моя проблема, у тебя же есть свои. И даже если ты была в такой-же ситуации, то слушая меня ты бы ставила себя на мое место, а это значило что ты просто жалела себя в моей ситуации. – Мария вздохнула и скинула порезанную в кастрюлю. – Не подумай, я тебя не обвиняю. Просто сообщаю что не стоит меня жалеть. Я переросла эти проблемы, – она опять усмехнулась. – Знаешь вообще в чем была проблема?

– В чем же?

– Я всегда была дома, всегда на шее у своего мужа. Со своей беременности я сидела у него на шее и думала что так и должно быть. Оказалось что мне было нужно чем-то заняться, а воспитание я не воспринимала как занятие. Понимаешь? У меня есть сын, а я думала о себе. Потом, подсознательно, я винила себя в этом и пыталась найти хоть какое-то оправдание. Говорила себе что меня не любят. Мой эгоизм завел меня же в круг моих же эгоистических порывов. А где было начало если этот эгоизм и есть начало?

Мария замолчала, закрыла глаза и нависла над плитой спиной к Тимии.

– Начала никогда и не было. Я просто родилась в этом круге. Но когда нас заперли тут, когда сказали вести себя смирно, когда нацепили ошейник, когда лишили свободы – тогда то я и поняла что свободна никогда и не была. И круг, он, ну… просто разорвался. Я поняла свои ошибки, и поняла сына который чуть не попал на орбиту “меня”. Я чуть его не погубила покупая бесполезные фигурки и не проявляя внимания. А теперь? Теперь мы живем в, практически, полном мире друг с другом. С Филей то и дело шутим на разные темы, как раньше в университете, а с Джоном вот, сама видела, играем в стрелялки. Он даже обучил меня на компьютере стрелять.

– Я рада, – ответила Тимия.

– И вот мы тут, – Мария в полоборота повернулась и улыбнулась, – в четырех стенах, но я рада. По-настоящему рада. И еще ты пришла… Понимаешь просто я хоть и радуюсь своему душевному спокойствию, но увидеть реального человека тоже рада.

– Понимаю, – и Тимия тоже по-настоящему ее понимала. Она и пришла сюда только потому-что Мария считалась в ее голове человеком которому можно было доверять. Как сложно довериться своему соседу, так же и легко после хорошего совета по употреблению бананового чизкейка. И выслушав короткий рассказ Марии Тимия поняла что она вовсе не завидовала ей как человеку, но завидовала как образу в своей же голове. Она хотела той жизни который ей казался был у Марии. Но был ли он на самом деле? Нет. Всякое счастье приправляется ложкой срани. Однако каждый счастливый человек, с закрытыми глазами, берет в рот эту зловонную субстанцию, принимает ее и идет дальше. А Тимия думала про идеализированный образ этого счастья. Счастья без боли и без страданий. Но разве они не создают тот контраст на котором больше виден свет? – Если мы все станем глупыми – умники исчезнут.

– Ты чего-то сказала? – оторвалась от дегустации бульона Мария.

– Да, так, глупости.

Ч5.

В реальном мире не существует чего-то “хорошего” или “плохого” объективно. Никто не наделяет вещи, а именно атомы в них, злым умыслом. Оружие, например пистолет в руках Арфо, способно убить человека, но способно только лишь в руках человека и по его приказу. Как и в искусстве творимым молодым райтером на пустой стене не может быть “плохого” объективного. Со стороны Арфо те рисунки были проявлением его воли, со стороны жильцов дома – его невежеством. Но, опять таки, все это было лишь в головах, и глазах смотрящего, а сам рисунок был лишь проекцией вымышленного мира на реальный. Запах краски из балончика, эмоции от возможного наказания, похвалы команды – это уже было самым что ни на есть реальным и приятным, а рисунок только мостом соединяющим это.

Да и к тому же и выкриком о помощи малоимущим слоям населения. Ну, как это говорили люди в пиджаках в муниципалитете и в отделах по делам молодежи. Граффити не появлялись сами собой – их делали люди. Простая, прописная истина, базис. Люди которым опостылело сидеть в трущобах таких как Одиннадцатый, надоело что к ним относятся как к скоту в хлевах давая только редкие подачки абсолютно не замечая глобального. Райтеры, хоть и не с осознанным желанием, бомбингом уничтожали “привычные” и “устоявшиеся” красоты, кричали что вот они тоже существуют. И смотря на очередное малеванное-нечто-нечитаемое обычный человек воспринимал это что-то грязное на чем-то чистом. Потом конечно это закрашивали. Закрывали глаза. Потом там опять рисовали. Странно вообще как работает закрашенный прямоугольник на граффити-райтеров. Баффы для них это как красный флаг для быка, и даже если под слоем краски находилось что-то даже им противное вроде рекламы наркотиков, они зарисовывали это с двойным усердием создавая только больше проблем. Таково было, плюс-минус, устоявшиеся мнение людей в пиджаках.

И не сказать что оно было ошибочным, или верным, скорее что-то посередине. Да, по началу все было именно таким, но сейчас это больше перетекло в настоящее искусство и в культуру. И если бы эти дядьки знали историю чуть лучше, то знали бы что граффити являло собой метки банд помещающихся свою территорию, нынче же – банды эти соревновались в умении, а слово заребрендили в “крю” или “команду”.

Арфо сидел опершись на пустую стену и смотрел в экран телефона боясь нажать кнопку вызова как к нему подошел Август.

– Грустишь? – сказал он.

Арфо посмотрел вверх, и за бликами солнца было видно только темное очертание солдатской формы. Прижав руку ко лбу он понял что солдатская форма ему только привиделась, Август был одет в штатское. Более-менее штатское. Оливковые штаны, черная футболка, жетон на цепочке и пистолет в кобуре.

– Думаю, – ответил он.

– Меньше думай – больше делай, – сказал Август и протянул баллончик с краской. – Ты любишь рисовать, вроде.

Арфо посмотрел на краску, рука хотела было дернуться чтобы схватить, но поймав себя на этой мысли его напитал гнев.

– С чего это? Ты что моя нянька?

Август вздохнул и отодвинулся в тень дома.

– Меня поставили тебе в охраники, так что да – я твоя нянька. И я читал твое дело, и я знаю что ты любишь рисовать.

– И на кой…

– Чтобы ты не думал. Я принес тебе это чтобы ты не думал, а делал. Пророк не сказал точные сроки вашего отбытия, но до того времени ты должен научится стрелять как рисовать. А ты много думаешь и это тебе мешает. Так что сложив два и два я получил вот это у заведующего продовольствием, – он опять протянул баллончик, – и принес тебе.

Арфо с неохотой взял балон, покрутил в руках и задумался.

– Но я не знаю…

– Просто рисуй. Это нужно для того чтобы не думать, а значиться являет за собой смысл творения без осмысления.

Арфо еще раз поглядел на баллончик.

– Но где?

– Да прям тут, – Август потыкал пальем стену. – Тут уже все принадлежит нам, а у тебя еще большие на это права.

– В смысле?

– В том что не думай, а делай. Это просто стена, простого дома, в простом городе в котором должен жить простой парень рисующий на этих стенах, а после хорошо стреляющий для защиты той кто в этом нуждается.

– А зачем тебе все это?

– На море мы все едины, и я понимаю твои страхи как свои. Собственно они и есть мои как и твои. Поэтому ты и должен найти в себе силы не грустить.

– И откуда же мне взять эти силы?

Август выхватил обратно краску, навел на стену и нажал. Появилось огромное пятно и потекло вниз.

– Вот отсюда, – сказал он. – А что оно… не такое как я видел.

Арфо встал, посмотрел на пятно и вдохнул так знакомый запах. В голове сразу же пролетели былые воспоминания.

– Чтобы не было подтеков…