«Степану Глебову, за сочинённыя у него письма к возмущенно на его царское величество народа, и умыслы на его здравие, и на поношение его царскаго величества имени и ея величества государыни царицы Екатерины Алексеевны, учинить жестокую смертную казнь; а что он о письмах с розыску не винился, что он их к тому писал, а говорил, яко бы писаны о жене его, а иныя и об отце, и о брате и о сыне; переменяя речь, и то видно, что он чинит то, скрывая тех, с кем он умышлял, и, прикрывая своё воровство, хотя отбыть смертныя казни; но те его письма о том воровстве явно показуют, да и он от них и сам не отпирался, что те письма писал цыфирью он, Степан; да и потому он смертныя казни достоин, что с бывшею царицею, старицею Еленою, жил блудно, в чём они сами винились имянно; а движимое и недвижимое имение всё взять на Государя».

Из приговора министров на Генеральном двое от 14 и 16 марта 1718 года. Устрялов Н. История царствования Петра Великаго. Т. VI. Царевич Алексей Петрович. С.-Петербург, 1859. С. 197

Твердость этого Глебова во время мучений была невероятной, так что я сомневаюсь в том, чтобы в древней или новой истории можно было бы найти пример, похожий на этот.

Хакобо Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика. Донесение о Московии в 1731 году. С. 85

Несомненно, Глебов имел любовную связь с царицей Евдокией. Ему это доказали показаниями свидетелей и перехваченными письмами государыни к нему. Но, несмотря на эти доказательства, он неизменно продолжал отрицать обвинения. Он оставался твёрдым в своих показаниях и ни разу не выдвинул ни малейшего обвинения против чести государыни, которую он защищал даже во время самых различных пыток, которым его подвергали по приказу и в присутствии царя. Эти пытки длились в течение шести недель и были самыми жестокими, которым подвергают преступников, желая вырвать у них признание.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991.

Какими чувствами руководился Петр, начиная этот процесс и в особенности придавая ему такой жестокий характер? Нельзя представить себе ревности по отношению к этой отверженной супруге, забытой и скрывавшейся под монашеской рясой, да к тому же известна его снисходительность к проступкам подобнаго рода. Таким образом, этот процесс является в этом отношении совершенным исключением. Переписка Евдокии с ея любовником могла лишь удостоверить их полную невинность в политическом смысле: там нет других вопросов, кроме любви. Бывшая царица очень легко поддалась попытке получить обратно своё мирское платье, поддалась мечтаниям, поддерживавшимся среди ея окружающих, о возврате в более или мене близком будущем былого блеска; но и с той и с другой стороны не шли дальше надежд. Не была ли Евдокия в этом обстоятельстве жертвой другой ревности и другого гнева? Пропустим ещё семь лет: Пётр умер, и это событие, которое можно бы счесть счастливым для заключённой, послужило сигналом к новому отягчению ея участи: её извлекли из монастыря, отвезли в Шлиссельбургскую крепость, и поместили в подземную тюрьму, населённую крысами. Больная, она имела для своих услуг только одну дряхлую служанку, которая сама нуждалась в помощи и уходе. Её держали там два года. Кто сделал это? Тот, кто теперь царствовал: Екатерина Первая. И вот тут и есть, может быть, ответ на вопрос, поставленный мною выше.

Валишевский К. Пётр Великий. М.: «Образование». 1908. С. 110

Между тем во всём этом деле, заметим мимоходом, во всём розыске, нет ни слова о Царевичи Алексее Петровиче и об отношениях к нему казнённых преступников. Выбраны

для осуждения их совсем другия вины – оставление монашескаго платья, поминание на ектениях, связь с Глебовым. Все эти вины такого рода, что не могли влечь за собою подобнаго уголовнаго наказания. Все эти вины, вероятно, известны были прежде и оставлялись без внимания, тем более что противная сторона не отличалась же слишком строгою непорочностию. Предать их теперь суду, счесть их достойными такого страшнаго наказания, было действием другаго разсчёта и вместе совершеннаго произвола, – новое разительное доказательство искусственности, недобросовестности процесса. Если б Пётр решил кончить дело с женою и сыном сам по себе, без суда, без манифестов, без цитат из Священнаго Писания, из Уложения, то его оправдать, или, по крайней мере, собрать circonstances attenuantes в его пользу, объяснить, было бы для безпристрастнаго изследователя, для строгаго историка, гораздо легче.

Собрание документов по делу царевича Алексея Петровича вновь найденных Г.В. Есиповым с приложением рассуждения М.П. Погодина. М. 1861. С. IV

Ходившие в то время слухи о бывшем, или ожидаемом ещё, восстании в России были совершенно неосновательны, и при этом случае я должен заметить, что хотя и нельзя отрицать того, что некоторые отдельные лица питали в себе разные возмутительные помыслы и были недовольны настоящим правлением; но простой, тёмный народ, никогда не поднимающийся без вождей, так страшно запуган, и безопасность царского трона так прочно установлена, что плохо пришлось бы недовольным, если б они вздумали посягнуть на восстание: ибо царь вполне может рассчитывать на преданное ему войско. Для возмущения необходимо, чтобы духовенство или знатнейшие бояре пошли впереди. Но большинство попов в России люди низкого происхождения, без связей и богатства, всю же светскую знать из целой России царь призвал в Петербург и постоянно имеет её на виду, перед своими глазами; поэтому невероятно, чтобы этот монарх, пока он жив, мог чего-либо опасаться. Хотя Русское дворянство искони отличалось покорностию и преданностию царям своим, но черты эти в прежнее время были ничто в сравнении с теперешними.

Вебер Ф.Х. Преображенная Россия. Стлб. 1447

Пётр с молодых лет был отвлечён от семейнаго очага войнами, путешествиями, трудами на пользу России. Но заботился ли он, в самом деле, о воспитании в своём наследнике преемника, достойнаго себя и способнаго продолжать его дела, о чём стал повидимому так безпокоиться, когда уже было поздно и будущий преемник его успел давно и облениться и испортиться? Мы видели, что царевич быль им заброшен и именно в те годы, когда о нём больше всего нужно было заботиться. Отец сам поселил его близ той среды, которая заведомо была враждебна его делу. Затем, не смотря на железную волю свою, он был околдован прелестями Екатерины и под влиянием ея и Меншикова, стал ещё более отдалять от себя сына для выгоды их и привенчанных своих детей. После того он женил Алексея против его воли и стал оскорблять и его, и его супругу. Только что Екатерина рождает ему перваго сына, он отдаёт сыну письмо с угрозами и требованиями. Сын просится в монастырь, положим и не совсем искренно, хотя последствия доказали, что он предпочитал сидеть в австрийских крепостях, даже без духовника, не смотря на своё ханжество, возвращению к отцу, где его мучили, оскорбляли и окончательно спаивали. Пётр сам отлагает решение на полгода и сам же, по истечении срока, упрекает сына за то, что тот не отвечает, и зовёт его в Копенгаген. Царевич скрывается и находит убежище. Гнев Петра не знает пределов; он хочет и поймать царевича, и грозит цесарю, и хитрит с ним. Что же ему за дело до этого ненавистнаго сына, который так кстати избавил его от себя? Неужели этот жалкий, пустой юноша опасен для России, которая трепещет одного взгляда Петра? Неужели в его воле отнять у отца власть и переиначить его дела? Нет, этого не мог думать Пётр или это могло быть только второстепенным соображением. Он хотел возвращения царевича, чтобы поставить на своём; чтобы наказать его в отмщение за стыд, который он нанёс ему в Европе, узнавшей тогда близко каково жить при Петре и его кровным; чтобы казнить своих, хоть и немногих, недоброжелателей; чтобы удовлетворить этой инстинктивной потребности деспотизма, у которой из рук ушла жертва; наконец, по ненависти к сыну и угождению Екатерине. Для этого он употребляет всевозможныя средства, даже самыя неразборчивыя: шпионство, угрозы, подкупы, наконец, обманы, перед которыми ничто обман царевича, который не искренно соглашался постричься и впоследствии скрыл при допросах разныя обстоятельства побега, из которых некоторыя мог и просто забыть. Пётр положительно и безусловно обещал отрёкшемуся от наследства сыну полное прощение, даже уверял его, что судьба его улучшится, клялся в том Богом и Его судом, лишь бы он возвратился; до самаго приезда царевича в Москву он обнадёживал его в письмах позволением жениться на Афросинье и обещанием безнаказанности. Но, только что Алексей Петрович в Москве, сцена переменяется. Вместо того, чтобы удалить несчастнаго и жалкаго сына, втихомолку заставив его подписать отречение, и издать манифест о назначении наследником Петра, начинается какое-то злобное торжество всенародно, во дворце и в соборе, для отречения царевича, и выдаётся самый оскорбительный для него манифест (3-го февраля 1718), где говорится о заботах, о его воспитании, о милостях к нему (чего никогда не бывало), где отец, как бы забыв собственное поведение с первой супругой и проступки против седьмой заповеди, упрекает сына за нелюбовь к покойной жене и связь с Афросиньей. В тот же день Пётр обещает сыну своё прощение, но уже не безусловно, как было, когда дело шло о том, чтобы уговорить царевича отказаться от покровительства цесаря, который положительно объявил, что он ни в каком случае не выдаст сам Алексея. Теперь несчастному объявляется милость, если он не только торжественно отречется от престола, но и откроет всех участников бегства, то есть ценою предательства. На другой день Пётр задаёт сыну вопросные пункты ещё с новыми, более подробными требованиями признаний и с угрозою лишить его жизни в случае какой-либо утайки. Дело ясно: царевич поверил ложным уверениям и возвратился, обнадёженный в безнаказанности; страх заставляет его погубить своих сообщников; но и это не спасает его: малейшая забывчивость с его стороны, и предлог для предрешённой уже казни готов. Таково начало этой судебной процедуры, длившейся почти целый год в атмосфере казематов и застенков, при работе дыб, висков, медвежьих ящиков, которые вели страдальцев к колу, колесованию, увечьям и пр. Мы не станем входить здесь в подробности этого ужаснаго дела, в котором играла роль и бывшая супруга Петра с своим любимцем Глебовым, и сестра его, и были жестоко пытаны, казнены и сосланы лица светския и духовныя, знатныя и незнатныя, мужчины и женщины, а имение их описывалось на царя. Малейший оговор на кого-нибудь, и оговорённаго везли в Москву или Петербург из самых отдалённых концов России, к розыску, т.е. пыткам, которыми «con amore» распоряжался сам Пётр. Скажем только, что если все эти ужасы переносились терпеливо, то это служит новым доказательством, что Петру нечего было опасаться сына; он был слишком силён для того, чтобы сделана была попытка ниспровергнуть власть, которая могла позволять себе подобныя действия. Розыск произвёл то, в чём нельзя было и наперёд сомневаться. Злодейских умыслов царевича положительно не доказано. Открыты только пустыя надежды, ничтожныя перешептыванья, с немногими, большею частию ничтожными людьми; жалобы на несносное положение своё и нерешительныя действия без плана и точных намерений, для исполнения которых и средств бы у него не было. Словом узнано только то, что было известно в общих чертах и прежде и за что обещано было прощение.

М. Лонгинов. Из рецензии на VI том «Истории царствования Петра Великого» Н. Устрялова. Сборник Общества любителей российской словесности. М.,1859. № 32, отд. II. С. 5-8

У Лобнаго места воздвигли высокий эшафот. Близь него выстроили стенку: на ней, с именами виновных, написаны были длинные списки их преступлений.

Семевский М. Царица Евдокия Федоровна Лопухина. С. 257

Умягчённые нравы наши преподаёмым нам кротчайшею Владычицею нашею Катериною Великою воспитанием и примером ея милосердия увольняют меня от описания казни помянутых оскорбителей Величества и общаго спокойствия возмутителей; но грубые того времени народные нравы не могли инако быть поражаемы, как подобными сему жестокостьми, и мы не можем ни о чём судить справедливо, ежели не перенесёмся мыслями к тем временам, которыя описываем.

Голиков И.И. Деяния Петра Великаго. С. 48