Пётр Великий в жизни. Том первый (страница 32)
И был он достойный брат Петру Великому
Царь Феодор Алексеевич, сидя на престоле российских государей, преодолевая препятствие слабого своего здравия, царствовал, умножая ежедневно благоденствие своего отечества, не имев ни жестокосердия, заглаждающего и самые великие дела монархов, ни мягкосердия, отклоняющего скипетр от правосудия и отверзающего злодеям пути к нарушению общего спокойства и безопасности. Был хранитель правосудия, любитель наук, покровитель бедных, решитель перепутанных тяжб, истребитель разорительной одежды, сего суетного малоумных людей украшения, искоренитель местничества, вместо заслуг отечеству почитающих бесполезное роду человеческому своё родословие, облегчитель народных тягостей и уменьшитель дороговизны, которая главный источник народного злоденствия, украситель красноречия цветами, из российского языка рождёнными, ибо тогда язык наш ещё не был нашпигован ни немецкими, ни французскими словами, а россияне во дни его не старалися ни в немцев, ни во французов претвориться, но исправиться, просветиться и быти достойными подлинниками, а не слабыми, смешенными и колеблемыми сообразованиями чужестранцам, собственными своими гнушаяся почтенными качествами; ибо не думали ещё тогда, как ныне некоторые думают, того, что посыпание на голове сей пшеничной муки, которую мы пудрою называем, уподобляет нас прочим европейцам, ибо прочие нашея света части жители, не пудрою, но науками от азиятцев, африканцев и американцев отличаются. Бредят люди, проповедовающие то, что мы до времён Петра Великого варвары или паче скоты были, – предки наши были не хуже нас, а сей последний царь в нашей древности был достойный брат Петру Великому.
Сумароков А.П. Первый и главный стрелецкий бунт бывший в Москве в 1682 году в месяце майи / Писал Александр Сумароков. – [СПб. ]: Печатано при Имп. Акад. Наук, 1768. С. 8–9
Бредят люди, проповедывающие то, что мы до времён Петра В. варвары или паче скоты были; предки наши были не хуже нас; а последний царь Феодор в нашей древности достойный был брат Петру В. И не было другова Россиянам превращения, как вопят новомодныя невежи, наслышавься от чужестранных, которым они сами о себе такую подлость натолковали, кроме сея, что сии сумазбродныя толкователи превращены стали; ибо они из человеков ненапудренных, действительно, в напудренную превратилися скотину.
Бецкий И.И. Цит. по: Аристов Н. Московския смуты в правление Царевны Софьи Алексеевны. Варшава. 1871. С.142
Ещё дед, а потом отец Феодора, усматривая великое зло, проистекавшее от местничества, помышляли о прекращении его. Чего державные предки Феодора не могли исполнить в течение более полувека, то он совершил в весьма короткое время своего царствования. Но слава такого подвига, без сомнения должна быть разделена с Голицыным, который, хотя сам происходил из дома великих князей литовских, однако презирал закоснелыя мнения своих соотечественников и пустые предразсудки, будто знатность и порода предков составляют достоинство их – первый подал совет о уничтожении местничества.
Терещенко А. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Ч. 1. СПб. 1837. С. 146
Важнейшим делом князя Василия Голицина при Феодоре было уничтожение местничества, оно тем более достопамятно, что Голицын обнаружил при этом случае столько же ума, сколько и безкорыстия: с отменою родословных расчётов он терял едва ли не более других, потому что род его принадлежал к числу знатнейших по службе.
Устрялов Н. История царствования Петра Великаго. Т.I. Примечания. С.-Петербург, 1859. С. 290
Местничество вытекло из родовых начал, которыя господствовали когда-то в отношениях удельных князей; удельныя владения уничтожились, но понятия о старшинстве как городов, так родов и, наконец, лиц в одном роде, сохранились; члену старейшаго рода «не доводилось» сидеть за столом царским ниже члена одного из младших родов; старшему родичу нельзя было находиться в войне под командою родича младшаго. А кто по ошибке, нерадению или недостатку твёрдости уступал свое место младшему, тот унижался, делал «потерьку» не только себе, не только прямому своему потомству, но всему своему роду, так что раз обойдённый навсегда был унижен. Поэтому понятно, отчего предки наши так дорожили старшинством своим, своим местом; почему они, будучи не соответственно понятию о старшинстве назначены в войско, убегали с поля сражения, почему сказывались больными, чтоб не сидеть за царскими столом ниже некоторых фаворитов, а когда их приводили за стол силою, то вырывались, со слезами протестовали, прятались под лавку и т. п.
В придворных церемониях этот счёт старшинством и местами мог подать повод только к неуместным и смешным сценам, но в государственной службе следствия его были несравненно важнее. Воевода, назначенный в какой-нибудь город, отказывался от назначения, если в другом каком-нибудь городе, на противоположном конце России, был воевода моложе его родом, или если город, в который он назначался, был моложе другого, управляемаго воеводою, равным с ним по роду, ибо и города имели свою иерархическую лестницу, и не только города, но и различные пункты в одном и том же городе! Сколько мелких, ничтожных, отнимающих только время расчётов должно было государю брать в соображение при каждом назначении к гражданской, военной или придворной должности!
Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 100–101
Отечественная, история знает много примеров трагических несуразностей, происходивших от этого неистребимого зла. Москва уже слышала (в 1591 году) топот ханских коней, а воеводы всё ещё не переставали спорить о старейшинстве, и не шли к своим местам. Ослеплённые самолюбием, они, из опасения лишиться мнимой чести, не боялись бесчестия истинного: неправых жалобщиков наказывали телесно, и даже иногда без суда: князя Гвоздева, например, за местничество с князьями Одоевскими, высекли батогами (1589 г.) и выдали им головою, т. е. велели ему униженно молить их о прощении. Князя Барятинского, за спор с Шереметевым, посадили на три дня в темницу; но он и тут не смирился: вышед из темницы, не пошёл на службу. Князья Мстиславские с Шуйскими, Глинские с Трубецкими, Шереметевы с Сабуровыми, Куракины с Шестуновыми, и многие другие, оставили по себе такого же рода воспоминания.
Терещенко А. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Ч. 1. СПб. 1837. С. 147
Хотя при Дворе коварство и неразумие превозмогало правоту и добродетель, но нравы общественные в царствование Феодора Алексеевча заслуживали уважение. Родственники от искренняго сердца наблюдали поступки родственников своих; замечая что-нибудь предосудительное, увещевали исправиться. Есть ли же виновный отвергал советы, тогда сходился суд семейственный. Старший родственник, председательствуя в сём обществе, укорял непослушнаго пред всеми в том, что он, не боясь Бога и не стыдясь людей, бесчестит род свой и не сохраняет доброй славы. Такия обличения не редко происходили на Красной площади пред лицем Бояр и народа. Правила нравственности заключались тогда в сих кратких и достопамятных изречениях: «Увидишь ли что непристойное, не смотри; услышишь ли что дурное, не слушай и забудь; хочешь ли вымолвить что-нибудь непохвальное, не говори; бойся Бога, люби Царя, люби ближних, делай добро».
Глинка С.Н. Русская история, сочинённая Сергеем Глинкою. Ч. 6. М. 1825. С. 171
Учителям обещано было в их старости успокоение и жалованье по трудам, и ученикам по окончании наук приличные чины их разуму.
Берх В.Н. Царствование царя Феодора… С. 103
Гостеприимство почиталось священным долгом. Богатые, получая сольские припасы, обделяли бедных таким образом, что иногда те и не знали, чья рука питает и подкрепляет их семейства. Не редко также на дворах и в домах Боярских угощали нищих как братий и гостей. Царь Феодор поддерживал семейственныя судилища и уважал нравственность общественную.
Глинка С. Н. Русская история, сочинённая Сергеем Глинкою. Ч. 6. М. 1825. С. 172
Хорошие цари долго не живут
Того ж году, июля в день (число не указано), родися у государя царя и великого князя Феодора Алексеевича всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержца царевич и великий князь Илья Феодорович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец; крещён бысть в Чюдове монастыре. А крестил ево, государя, святейший Иоаким патриарх Московский и всеа Русии; отец крестной – троецкой келарь. Того ж году (14 июля, 1681 года), преставися благоверная и христолюбивая царица и великия княгиня Агафья Семионовна, погребена в Вознесенском девиче монастырее, где и прочии царицы погребаются.
Записки о стрелецком бунте.// Труды отдела древнерусской литературы. – 1956. – Т. 12. – с. 449 (в публ. M. H. Тихомирова «Записки приказных людей конца XVIII века»).
Для Языкова и Лихачевых это несчастное событие было неожиданным и вместе грозным ударом. Положение их делалось опасным. В случае неминуемо-близкой смерти Фёдора они становились лицом к лицу Милославских и Царевен, которым легко будет захватить власть под именем старшаго брата царскаго Ивана, и отомстить им с лихвою за своё отстранение и унижение – участию Матвеева, или ещё хуже. Хитров с Долгоруким, озлобленные на них, не явились бы к ним на помощь. В таких ожиданиях надлежало думать о спасении и воспользоваться положением своим при Государе, пока он ещё жив, чтоб приготовить себе союзников или покровителей. Где же искать их? Негде, кроме Нарышкинской стороны, около младшаго Царевича Петра! Надо сойтись с ними, как с естественными противниками Милославских, вызвать их из ссылок, поднять на высоту, и они, обязанные благодарностию, сделаются друзьями и покровителями.
Языков и Лихачевы убедили Фёдора, не смотря на слабость и болезнь, вопреки советам врачей, взять себе другую жену, и на этот раз предложили четырнадцатилетную крестницу Матвеева, Марфу Матвеевну Апраксину.
Погодин М.П. Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великаго. С. 23–24
Когда слабому здравием Феодору советовали вступить во второй брак, тогда ответствовал он: «Отец мой имел намерение нарещи на престол брата моего, царевича Петра, то же сделать намерен и я». Сказывают, что Феодор то же говорил и [боярину] Языкову, который ему сперва противоречил и, наконец, отвратил разговор в другую сторону и уговорил его на второй брак.
Пушкин А.С. История Петра. С. 326
«Брат мой Пётр, – говорил он, – здрав и оделён от Бога всеми достоинствами и достоин наследия державнаго престола российскаго. Родитель мой ещё имел намерение его наречь преемником, но ради юных его лет назначил меня. По воле его сделаю и я!».
Записки новгородского дворянина Петра Никифоровича Крекшина. Санкт-Петербург, 1841. С. 16
Гибельное счастье Артамона Матвеева
В ссылке Артемон [Матвеев] пробыл немало времени, лишённый возможности поддерживать сношения со своею партией издалека, так как был под крепкой стражей, и оставался до тех пор, пока не умерла в родах первая супруга царя Феодора Агафья Грушецкая, произведя на свет сына Илью, а за нею умер и сын, четыре недели спустя.
Дневник зверского избиения московских бояр в столице в 1682 году… С. 12
Горе царя Фёдора Алексеевича, причинённое смертью его первой супруги Агафьи Симеоновны и сына, царевича Ильи Фёдоровича, сильно повлияло на его здоровье. Его любимым правителем был в то время Языков. Царь объявил ему, что, зная о слабости своего здоровья и желая предупредить бедствия, могущие нарушить государственное спокойствие в случае его кончины, он намерен назначить наследником престола своего брата Петра Алексеевича. Языков представил ему, что прямым наследником является царевич Иван Алексеевич, как единоутробный брат государя, к тому же старший брат Петра. Государь не согласился, сославшись на слабое здоровье царевича Ивана, и добавил, что Пётр, напротив, сильного сложения и что к тому же бог наделил его выдающимися дарованиями, почему он и более достоин ему наследовать. Любимец, имевший какие-то счёты с Нарышкиными, сделал всё возможное, чтобы отдалить царевича Петра от престола. Он даже посоветовал царю немедленно вступить во второй брак, чтобы дать государству наследника. «Я не раз беседовал с лекарями о твоём здоровье, – добавил он, – все мне отвечали, что ты скоро совершенно поправишься и будешь жить ещё долго».