Пётр Великий в жизни. Том первый (страница 54)
«Стрелецкое восстание 15–17 мая 1682 г., увенчалось победой партии Милославских, добытой благодаря поддержке московских стрелецких полков и посадских людей, и “соборным” избранием на престол соправителем малолетнего Петра царевича Ивана. Царевна Софья Алексеевна была назначена регентшей при братьях. Историки пишут об установлении короткого периода “стрелецко-боярского двоевластия”, когда в течение лета господствующей силой в столице были стрельцы. Зримым воплощением этого своеобразного политического дуализма стало строительство стрельцами “столпа” на Красной площади, которое правительство Софьи санкционировало, “вынужденное обстоятельствами”. В ходе расправы, учинённой стрельцами в Кремле над родственниками и сторонниками Нарышкиных – родни второй жены покойного царя Алексея Михайловича, тела убитых – шести бояр, двух дьяков, четырёх стольников и других – стрельцы “взем за ноги и вонзя копия в тело, влачили в Спаские ворота на Красную площадь… и повергаша… у Лобнова места, сечаху мёртвое тело… в мельчайшия частицы”. Только неделю спустя родственникам разрешили похоронить тела жертв бунта. Современники достаточно точно указывают местоположение монумента на Красной площади – в её южной части между Лобным местом и деревянными церквями, стоявшими вдоль проходившего под Кремлевской стеной рва. “Столп” воздвигли на том самом месте, как отмечал М.П. Погодин, где оканчивалась “стрелецкая расправа”… Инициаторами сооружения “столпа” были сами стрельцы, обратившиеся к правительству с челобитной между 26–29 мая (датой утверждения Иоанна соправителем Петра и Софьи в качестве регентши) и 6 июня (когда требования челобитчиков были удовлетворены). Необходимость сооружения “столпа” мотивировалась политическими обстоятельствами: “чтоб впредь иныя, помня… чинили правду”. Кроме сооружения “столпа” стрельцы потребовали “против того… дать… жалованную грамоту, чтобы на Москве и в городех нас, московских приказов стрельцов… весь ваш государьский синклит … нас … бунтовщиками не называли б… и бес розыску … в ссылку напрасно не ссылали”. Смысл просьбы о сооружении “столпа” и выдачи жалованной грамоты был, как видим, один: политическая реабилитация участников мятежа, официальное снятие с них возможных обвинений в нарушении закона и “неправедном убойстве”, а не просто фиксация “на вечные времена” имён убитых бояр, как подчас трактовалось содержание челобитной. Строительные работы по возведению “столпа” начались, очевидно, сразу после подачи стрелецкой челобитной и, во всяком случае, до 6 июня – даты выдачи жалованной грамоты. Анонимный современник-итальянец, оказавшийся в Москве в самом конце мая, сообщает: “На [Красной] площади поставлен четвероугольный столб, в отверстиях будут вставлены… доски с надписями… Теперь пока неизвестно… содержание этих надписей”. Финансировалось строительство самими стрельцами “всеми приказы”. А.А. Матвеев пишет, что “столп” “ставили полковники Цыклер и Озеров”. Внешний вид первого гражданского памятника в России был весьма скромен, и по источникам не составляет труда восстановить его конструктивные особенности. Фундаментом “столпа” послужила каменная забутовка, в которой были укреплены сваи; на них было поставлено “четвероугольное” сооружение из кирпича. Последний “свершили шатром”, покрытым “черепицею мурамлёною”. Текст жалованной грамоты стрельцам был отчеканен на меди; “листы большие медные лужоные” поместили в “отверстия наподобие окон”. Эффект, достигнутый лужением меди, имел результатом контрастирование фона и букв: на памятнике бросались в глаза, прежде всего, “чёрные доски с надписями, начертанными белыми буквами”. Первый памятный “столп” имел короткую историю, простояв на Красной площади всего полгода, и был сокрушён синхронно с окончанием стрелецкого “самовольства”. Дальнейшее развитие событий, особенно сентября-октября 1682 г. неоднократно освещалось историками и даже послужило сюжетом жемчужины русского оперного искусства – “Хованщины” М.П. Мусоргского. Противостояние стрельцов и правительства Софьи завершилось подчинением последних, ликвидацией завоёванных недавно привилегий и казнью главы Стрелецкого приказа И. Хованского с сыном. Как известно, Софья с царями-соправителями нашла на время “смуты” прибежище за стенами Троице-Сергиева монастыря, куда “винившиеся” стрельцы отправляли из Москвы делегации с “челобитьями”. Среди последних 28 октября поступила и челобитная стрельцов полка Л. Ермолаева, а на следующий день – ещё одна, на этот раз от всех расквартированных в Москве “московские надворные пехоты пятидесятников и десятников и рядовых всех полков”. Обе призывали правительство санкционировать снос злополучного “столпа”. Формально инициатива исходила “снизу”, но без сомнения отвечала интересам “верхов”. Челобитчики при этом ссылались на внешнеполитические обстоятельства – “поруху” царской власти в глазах мировой общественности. “И тот столп с подписью… поставлен не к похвалению Московского государства, и ту де потпись чтут многих государств иноземцы и всяких чинов люди… И… просят (стрельцы), чтоб… велели в царствующем граде Москве… каменной столп… искоренить и тому столпу не быть, чтоб в том от ыных многих государств поношенья и бесчестья не было и их бы государьския неприятели о том не порадовались”. Второго ноября, накануне триумфального возвращения победителей из Троицы в Москву стрельцы полка Л. Ермолаева под руководством боярина М.П. Головина “искоренили” памятник стрелецких вольностей: “И сломали ево до подошвы, и камень того ж дни с площади свезён к Земскому приказу”, а “листы жестяные, на них же была подпись, которые в том столпе были устроены, сазжены того же дня”. Снос “столпа” не был изолированным актом в послеоктябрьской политике правительства Софьи. Далее последовало широкомасштабное изъятие стрелецких жалованных грамот от 6 июня. Итак “столп” 1682 г. был снесён шесть месяцев спустя после возведения. А.А. Матвеев, сын погибшего в Кремле 15 мая боярина А.С. Матвеева, лидера партии Нарышкиных, выражая общее мнение противников Софьи, считал “столп” поставленным “по вавилонскому примеру”, а обвинения в адрес убитых, в том числе и своего отца, “фальшивыми лжесвидетельствами”. Однако ликвидация памятника никак не может считаться уступкой партии Нарышкиных. Правительство Софьи стремилось как можно скорее уничтожить память о событиях середины мая, ставивших под вопрос законность действий “регентши”; “минутная слабость” партии Милославских – выдача жалованной грамоты и разрешения на строительство “столпа” в новых условиях выглядела прецедентом, о котором надлежало побыстрее забыть». – (Прим. – Е.Г.).
Желябужский И.А. Дневные записки. Цитируется по изданию: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 265
Теперь Софья стояла на первом плане. Несколько лет спустя, в 1697 году, полковник Цыклер рассказывал, как в 1682 году после побиения бояр и ближних людей стрельцами царевна призывала его и приказывала, чтобы он говорил стрельцам, чтобы они от смущения унялись, «и по тем словам он стрельцам говаривал». В продолжение всей смуты Софья отличалась хладнокровием и решимостью, не раз говорила со стрельцами и заставила их очистить улицы и площади столицы от трупов.
Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 48
Держава же её, царевны Софии Алексеевны, внутренне у выборных и сильных стрелецких тех полков людей повсемерно и сильно прирастала и во всём укреплялася, и тайные выходы и сношения и советы с ними непрестанно умножалися.
Матвеев А.А. Записки. С. 391
Последняя попытка спасти русскую Атлантиду
Свобода оная после того от времени до времени тех бунтовщиков и стрельцов в большее ещё превозношение и чрезмерную так привела гордость, что горше прежнего стали в них глубокие вмещаться замыслы, и выборных людей их все бояре бояся почитали и при столах своих сажали.
Матвеев А.А. Записки. С. 394
Князь Хованский втайне держался раскола протопопа Аввакума, ересь которого не так давно вызвала народное волнение. Среди стрельцов многие принадлежали к расколу; заблуждения их поддерживал некий Никита Распоп, прозванный Пустосвятом.
Ломоносов М.В. Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи. С. 148
Тогда ж объявилися в стрельцах многие раскольники. Получа своему зломыслию угодное время, начали советовать, «как бы им раскол свой паки вновь утвердить и православную Церковь, их еретичеству противную, разорить и правоверных побить?». Того ради изобрали они себе предводителем князя Хованского, и в ту же злополучную пору явившегося Никиту распопа, прозванием Пустосвята, и чернцов неучев, бродяг и пьяниц.
Матвеев А.А. Записки. С. 392
Этот Никита был единомышленник Аввакума, равно лукавый и дерзкий, и грамотей многоречивый, он много писал во времена Никона в защиту раскола, и такой произвёл соблазн, что, по воле царя, учёный богослов Симеон Полоцкий, в обличение его, составил целую книгу Жезл; а собор 1667 определил: за упорный мятеж и нераскаянное суеверие лишить его священническаго сана и сослать в заточение. Он притворился убеждённым в нелепости раскола, каялся в своём заблуждении и прислал к патриарху Иоасафу смиренную челобитную, моля о помиловании и о принятии в недра православной Церкви. Обманутый притворным раскаянием, патриатрх, с соглашения государя, освободил его из заточения, но сана иерейскаго не возвратил. С тех пор Никита проживал большею частию в Москве, и тайно разсеявал плевелы раскола, даже в домах знатных вельмож.
Устрялов Н. История царствования Петра Великаго. Т.I. С.-Петербург, 1859. С. 58
Стрелецкий бунт возбудил надежду, что теперь можно добиться и других перемен. Поднялись раскольники, поражённые проклятием собора и преследуемые мирской властью. До сих пор самые рьяные из них бегали в леса, пустыни; другие, которых было гораздо больше, в страхе притаились и с виду казались покорными. В стрелецком звании было таких на половину; Москва и подгородные слободы были наполнены раскольниками или склонными перейти в раскол. Как только почуяли они нетвёрдость тяжёлой руки, давившей их, тотчас подняли голову. Стали в Москве открыто расхаживать проповедники и поучали народ не ходить в осквернённую церковь, не креститься тремя перстами, не почитать четвероконечного креста. «Неучи-мужики и бабы, – говорит современник, – не знающие складов, толпами собирались тогда на Красной площади и совещались, как утвердить им старую веру, а чуть только кто противник скажет слово, на того сейчас нападут и всенародно прибьют, воображая, что этим они правую веру обороняют». Сам Хованский, и прежде втайне державшийся старообрядства, теперь заявил себя явно сторонником старой веры.
Костомаров Н.И. Русская История в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. С. 489–490
На Красной площади простой народ, мужчины и женщины, собирались толпами и толковали о старой вере, причём люди, жаловавшиеся на гонение и взывавшие к кротости и смирению Христову, не замедлили обнаружить свою «кротость и смирение»: вышел на площадь православный священник Савва, известный своею школьною учёностию, начал доказывать, что должно креститься тремя перстами, и сильно восставал против раскола: обличаемые побили обличителя; сильно досталось также монаху Чешихе, говорившему против раскола у Москворецких ворот.
Соловьев С.М. История России с древнейших времён. Т. XIII. С. 356
В покровительстве князя Хованского раскольники были уверены, ибо он издавна был с ними в тесной связи и разделял их убеждения, как Соковнин и его сёстры, Урусова и Морозова, и многие другие.
М. Погодин. Как установилось единодержавие Петра. Русский Вестник 1875, № 4, стр. 361
Содержал же он, старый князь Хованский, тайно у себя капитонского еретического раскола старых раскольников, Аввакума, бывшего протопопа Казанского собора Пресвятой Богородицы, что в Китае городе в Москве, и сообщников его распопов, таких же раскольников, которые уже за тот свой раскол и ересь давно прокляты от Восточной святой Церкви, и в Пустоозерский острог в земляные тюрьмы заточены, и потом за великие на царский дом хулы сожжены были.
Матвеев А.А. Записки. С. 392
3 [1682] июля явились к Хованскому выборные стрельцы по его приказанию. «Все ли готовы стоять за старую веру?» – спросил их Хованский. «Не только стоять, но и умереть готовы», – отвечали ему. Хованский ввёл их в Крестовую палату к патриарху. Патриарх ласково уговаривал их не мешаться в духовные дела, которые не касаются их как людей военных; но книжники, пришедшие вместе со стрельцами, надеясь на Хованского, вступили с патриархом в спор о старых и новых книгах и требовали, чтобы патриарх с властями вышел на Лобное место для всенародного прения о вере.
Костомаров Н.И. Русская История в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. С. 490–491
Проклятый поп Никитка Суздалец со единомысленники своими ворами раскольщики своим диавольским полком приидоша в Кремль, несуще с собою книги, а тайно в пазухах и в карманах камение. И хотеша святейшего патриарха и архиереов побити.
Беляевский летописец. Опубликовано на http://www.bibliotekar.ru/index.htm
Хованский, сделав вид, что не знает о происходящем, явился к государям с сообщением, что народ бунтует из-за веры. Он посоветовал государям созвать собор, чтобы успокоить толпу, добавив, что воинской силой подавить этот мятеж нельзя, так как раскольников слишком много. Государи задали ему вопрос: собирают ли соборы таким бесчинным образом, обличающим прямое намерение не собор собрать, а покуситься на злодейство?
Ломоносов М.В. Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи. С. 149
Настала среда 5 июля. Раскольники двинулись в Кремль. Никита нёс крест; другие несли Евангелие, икону Страшного Суда, образ Богородицы, множество старых книг, налои, подсвечники со свечами. За ними валила огромная толпа народу… Говорил к народу Никита, стоя на подмостках, называл православные церкви хлевами и амбарами и приправлял свою речь разными непотребными словами. Между тем от патриарха пришли звать раскольников в Грановитую палату: «Там будут царица и царевны, а перед всем народом им быть зазорно».
Костомаров Н.И. Русская История в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. С. 491
Месяца июля в 5-й день собралися в Грановитую благочестивые государи цари и благоверные царицы, благородные царевны, святейший патриарх с освященным собором, царский синклит и прочие правоверные народы, в то ж время пришли и мятежники те стрельцы со всеми лжеучителями капитонами и прочим своим прельщением и с прельщающим богопротивным сонмищем любомятежным, неся пред собою свечи возжённые и налой; многие же от них вошли напившися вина, чтоб им или неистово тогда по своему злому умыслу возмутиться, или дерзновенно на побиение неповинных устремляться; ибо едва не у всех пазухи камением были наполнены.
Матвеев А.А. Записки. С. 392–393
С шумом вошли раскольники в Грановитую и расставили свои налои и свечи, как на площади; они пришли утверждать старую веру, уничтожать все новшества, а не замечали, какое небывалое новшество встретило их в Грановитой палате: на царском месте одни женщины! Царевны-девицы открыто пред всем народом, и одна царевна заправляет всем! Они не видели в этом явлении знамение времени. На царских тронах сидели две царевны – Софья и тётка её Татьяна Михайловна, пониже в креслах царица Наталья Кирилловна, царевна Марья Алексеевна и патриарх, направо архиереи, налево светские сановники, царедворцы и выборные стрельцы.
Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. Т. XIII. С. 357
И приидоша в Грановитую полату с великим неистовством и шумом, и нелепые скаредные (отвратительные) слова пред великими государи и пред святейшим патриархом на святую церковь, и на царское величество, и на святейшаго патриарха блядивыя своя многая укоризны изблеваша.
Беляевский летописец. Опубликовано на http://www.bibliotekar.ru/index.htm
Прение у них было в Верху многое время о кресте как креститца.
Записки о стрелецком бунте. Труды отдела древнерусской литературы. 1956. Т. 12. С. 453
Между тем эти изуверы и стрельцы со своими лжеучителями, сопровождаемые толпой народа… спрятали в одежде камни, чтобы побить ими своих противников. Они подали царям челобитную, которая и была прочтена; после этого патриарх начал опровергать их доводы, а Афанасий, архиепископ Холмогорский, окончательно привёл их в замешательство. Прежде этот архиепископ сам принадлежал к расколу, но, поняв свои заблуждения, вернулся в лоно церкви. Обманщик [Никита Пустосвят], не зная, что ответить, ударил архиепископа по лицу, а остальные подняли буйный крик.
Ломоносов М.В. Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи. С. 149