Кравченко передал Чижу бутылку, с которой возился недавно у костра. Пробка в ней была теперь снабжена ярлыком. Бутылка выглядела неотличимо от той, которую когда-то уложили в ящик с соломой руки виноторговца.

– Поставь где тебе лучше будет, – сказал Чижу Кравченко.

– Куда я ее дену-то? По диспозиции мне несподручно.

– Диспозиция! В кошель положи. Я тебе потом еще кое-что дам, насторожишь там.

– Бориска готов? – спросил Биля Кравченко.

Тот пустил край мешка и показал есаулу брандскугель – ядро, просверленное в разных местах, из которого торчали фитили из промасленной пакли. Рядом с ним стоял небольшой бочонок.

– Порошку вот у нас не особо много, – заметил Кравченко.

– Что ж ты мало пороху взял?

– Гуторили пароходик. А сие чудище, рекомое Левиафан! Но если будет нам божья помощь, то вот Борис Иванович – показал он на брандскугель – за нас порадеет.

Вернигора и Яков натягивали белые бечевки вдоль стволов своих штуцеров.

Вернигора закончил с этим, навел оружие на берег и сказал:

– Яша, ночью стрелять – на огонь не смотри! Глаз погасишь! Краем бери, наводи от света в темноту.

– Стрелять вам только в самом крайнем разе! Помните? К борту не подходить! – строго сказал Биля.

– Все будет как по-писаному, – отозвался Вернигора.

Биля, Кравченко и Али даже замерли от этих слов.

Черкес прекратил точить бруском шашку.

– Много говоришь, шайтана разбудишь! – недовольно заметил он.

– Ну-ка, Омелька, сплюнь три раза! – подхватил Кравченко.

Вернигора виновато сплюнул.

Али покачал головой и возобновил свое занятие.

– Штуцеры все зарядили? – спросил Биля.

– Точно так. Капсюли не ставили, – ответил Яков.

Есаул осмотрел два своих револьвера, проверил каморы на барабанах, залитые воском, взял штуцеры у Якова и Вернигоры, подошел к лодке, положил их к остальному оружию, склонился над ними и что-то быстро зашептал.

– Что это батя делает? – тихо спросил Яков у Кравченко.

– Характерство творит! Заговаривает винтовочки, просит их послужить нам.

Последние слова заговора Биля произнес чуть громче:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Есаул поднялся, взял в лодке заплечный мешок, достал из него чистую белую рубаху и стал переодеваться. Вслед за ним потянулись к своим мешкам и остальные пластуны.

Али с интересом посмотрел на товарищей, но переодеваться не стал. Он отошел в сторону и встал на колени, чтобы совершить молитву.

Ночной ветер сносил белесые облака к востоку. В их разрывах иногда показывались огромные южные звезды. На севере облаков не было, и там пламенел синей искрой Северный гвоздь – Полярная звезда.

Двое часовых ходили вдоль обоих бортов «Таифа», встречаясь то на носу, то на корме. На капитанском мостике горел фонарь. Там виднелась тень рулевого.

У якорной цепи всплыли Чиж и Биля. В зубах они держали короткие кавказские кинжалы. У Чижа к рукоятке была привязана удавка, шелковый шнур с деревянной ручкой. Пластуны начали бесшумно подниматься по якорной цепи. Кроме штанов и ноговиц на них ничего не было. В просвет облаков на секунду выглянула луна. В ее резком свете мелькнули глубокие шрамы на спинах Били и Чижа.

Яков и Вернигора сидели на веслах. Кравченко всматривался в огни «Таифа», который покачивался саженях в ста от лодки. Рядом с Кравченко на носовой скамейке стояли его мешки и лежали два кольта Били. Пять штуцеров и винтовка Али находились на брезенте под ногами пластунов. Там же были и шашки в ножнах.

Часовой едва не наступил на Билю, лежавшего около канатной бухты, и пошел в сторону Чижа, который приготовился к прыжку за воротом якоря. Когда матрос оказался на полдороге между пластунами, Чиж и Биля одновременно поднялись. То, что они сделали дальше, было похоже на цирковой трюк. Не успел есаул подломить ноги часового сзади, как Чиж уже всадил ему под кадык кинжал, второй рукой успев поймать его короткий морской карабин. Пластуны оттащили свою жертву за канаты и разбежались вдоль борта в разные стороны.

Часовой, находившийся на другой стороне, что-то заметил на море, склонился над бортом и стал всматриваться в какую-то точку на волнах. За его спиной, как тень, возник Чиж, накинул ему на шею удавку и скрутил ее. Когда он аккуратно уложил часового вдоль борта, тот уже был мертв.

На мостике лежал вахтенный с перерезанным горлом. На его месте за штурвалом стоял Биля. Он поднял фонарь и дважды провел им слева направо.

Лодка пластунов тихо стукнулась о борт «Таифа», и в нее сразу упала веревочная лестница. Чиж на палубе принял у Кравченко его мешок и бочонок с порохом, и оба они бесшумно исчезли где-то в недрах корабля. Али лег вдоль борта и замер. Яков оттолкнулся веслом от «Таифа», и лодка отошла от него.

Ньюкомб и Слейтер покачивались рядом в гамаках. Ньюкомб с детства спал с открытыми глазами. Полуприкрытые веки всегда придавали ему во сне вид мертвеца.

Чиж достал из брезентового кошеля, висящего у него на шее, бутылку, с которой поработал Кравченко, и поставил ее в бар, среди других. Он перемещался совершенно бесшумно, один за другим вскрывал кинжалом шкафы и ящики, находящиеся в кают-компании. На столе лежала пара его пистолетов и еще один – с картечным раструбом. У двери с двумя кольтами в руках стоял Биля, посматривая в узкий коридор.

От удара свинцовой гирьки на сыромятном ремне машинист, дремлющий у топки, сначала ткнулся вперед, а потом стал заваливаться набок. Кравченко подхватил его и аккуратно положил на настил палубы. Затем он из-за двери втащил в кочегарку бочонок с порохом и свой мешок, достал из кармана часы и посмотрел на циферблат. Ему показалось, что секундная стрелка ползла по нему слишком уж медленно.

В это время Биля быстро просматривал бумаги, которые передавал ему Чиж. Самые важные документы есаул вернул ему и кивнул.

Чиж спрятал их в кошель и вскрыл еще один ящик. В нем лежал стилет Ньюкомба. Казак обрадовался своей находке и сунул ее за пояс.

Биля махнул рукой – уходим. Чиж согласно кивнул, но тут же показал на пистолет с раструбом.

Горящие фитили брандскугеля, катящегося к открытой двери крюйт-камеры, отбрасывали на стены «Таифа» зловещие тени.

Кравченко было развернулся и хотел бежать по лестнице наверх, когда в коридоре промелькнул какой-то силуэт.

Ньюкомб захлопнул дверь крюйт-камеры, ударом ноги отшвырнул брансдкугель в сторону и выстрелил из своего револьвера бельгийской системы Лефоше в Кравченко. Но тот уже успел вылететь на палубу.

После выстрела Ньюкомба на фрегате все словно на мгновение замерло и стало еще тише, но тут же лавина звуков разорвала ночь над «Таифом». Загрохотало множество ног, лязгнуло оружие, свисток боцмана заверещал из трюма, как испуганная птица.

Ньюкомб выскочил на палубу, ухватил за воротник матроса, пробегающего мимо него, и прорычал:

– Саблю!

Не дожидаясь ответа, он отобрал у оружие и одной рукой отбросил его далеко в сторону. Худощавое тело Ньюкомба работало, как стальная пружина.

С саблей в руке он бросился вперед, вдоль по борту.

Когда раздались первые выстрелы, лодка пластунов стояла под носом корабля.

– Стрелять будем, – прошептал Вернигора и тут же взялся за весла.

Яков вдруг вскочил, схватил шашку и, как кошка, взлетел по якорной цепи вверх.

Биля уже стрелял с двух рук из своих револьверов. Он работал на инстинктах, слегка прикрыв глаза. Иногда он словно спиной чувствовал угрозу, безошибочно разворачивался и всаживал пулю в очередного врага. Матросы «Таифа», вооруженные короткими карабинами с примкнутыми штыками и абордажными саблями, довольно бестолково скапливались в проходах и становились легкой добычей пластунов.

Выстрелом из пистолета-ножа Али сбил с ног одного англичанина, другой наткнулся на клинок и взвыл от боли. Черкес убрал пистолет в кобуру за спиной, выхватил шашку и первым же ударом наискосок развалил матроса, налетевшего на него.

Кравченко, которого враги загнали в трюм, упорно пробивался наверх, к палубе. В его руках английский карабин со штыком стал грозным оружием, но трупы на лестнице теперь только мешали ему.

Биля последний раз выстрелил из револьвера. Каморы барабанов на обоих теперь были пусты.

Вернигора, отогнав лодку саженей на двадцать пять от борта, менял заряженные штуцера и всаживал пулю за пулей в англичан, бегающих по палубе. Он выстрелил в последний раз и принялся перезаряжать оружие.

В кают-компании «Таифа» было уже не повернуться от трупов, кричащих раненных и разбитой мебели.

Чижу приходил конец. Он отбивался стилетом Ньюкомба и стулом, который держал в левой руке.

Вдруг клинок шашки прорвал на груди мундир сначала одного матроса, напиравшего из дверей, а затем и второго. Яков прошел по их телам, ворвался в кают-компанию и срубил еще троих прежде, чем они поняли, что случилось.

Через открывшийся проход пластуны бросились на палубу.

Здесь Чиж с разгона перелетел ласточкой через борт и скрылся в черной воде. Англичане, подбежавшие к борту, дали безнадёжный залп туда, где только что скрылось его легкое худощавое тело. Яков замешкался и оказался один на один с Ньюкомбом.

По первым же движениям Якова тот понял, что их силы неравны. Англичанин фехтовал мастерски, в свое удовольствие, делал классические парады и выходил на удары в руку. После одной из его атак кровь хлынула из Якова ручьем.

Биля увидел только этот последний выпад Ньюкомба, но сразу понял его смертельную опасность. Англичанин знал, что делал. Он ударил во внутреннюю сторону руки Якова, повыше локтя.

Биля сжал зубы и стал пробиваться к сыну с капитанского мостика. Он теперь тоже держал в руках оружие врага – короткий карабин со штыком.

Кравченко в изорванной в клочья одежде шаг за шагом поднимался по боковой лестнице к палубе. Казалось, что и одежда, и сам он весь был насквозь пропитан своей и чужой кровью.

Али с палубы видел его. Он поразил кинжалом очередного противника, поднял его над головой и швырнул в толпу матросов, наседавших на Кравченко.

– Сигай за борт! Яша, прыгай! – выкрикнул Биля, срывая голос.

Но Яков уже едва держался на ногах от утомления и потери крови.

Ньюкомб мог легко добить его, но почему-то медлил. Кончик его сабли сорвал с груди Якова цепочку, и образок Плакиды полетел на доски палубы.

Над головой Били поднялась сабля, но штуцерная пуля Вернигоры с хрустом вошла точно в затылок матроса. Тот не успел нанести удар, упал на перила, сломал их и рухнул прямо между Ньюкомбом и Яковом.

Кравченко был прижат к палубной переборке. Теперь англичане не спешили. Трое из них удерживали пластуна перед собой штыками. За ними в батальное положение быстро становились стрелки.

Их пальцы уже нащупывали спусковые крючки, когда за спиной Кравченко разлетелась надвое судовая переборка. Али схватил его двумя руками и увлек за борт. Пули англичан разнесли остатки досок, но ни одна из них не попала в цель. Двух матросов, бросившихся было к месту падения, встретили точные выстрелы Вернигоры.

Тяжело дыша, Яков опустился на одно колено, но все еще держал шашку перед собой.

На помощь Ньюкомбу бежали несколько матросов, но тот уже выбил ногой шашку из рук Якова и выкрикнул:

– Этого возьмем живым! Ищите лодку на воде!

Над головой у Ньюкомба Биля оттолкнулся от края мостика, взлетел в воздух, снес в прыжке Якова и вместе с ним рухнул в море.

Струи крови из их ран расходились слоями в толще морской воды. Биля рванул сына под киль, чтобы вынырнуть с другой стороны «Таифа».

Ньюкомб сделал шаг назад и подобрал с палубы образок Якова.

У пушек в боевом трюме суетились расчеты. Капитан и Слейтер прохаживались тут же.

– Плохо видно! Пошел туман, – крикнул старый фейерверкер.

– Ничего, вот-вот рассветет. Стрелков на бак! – скомандовал капитан.