Скулеж стих. Поскрябывали дворники. Горел под шиповкой почищенный асфальт. Фактурно хрустела кожа кресел. Негромко напевал шансонье.

– А вообще, малой, зря ты к нам не пошел – под погонами жизнь спокойнее.

Побагровевший Полкан протянул Алексу бутылку, внутри которой алкоголь раскатился волной в поисках выхода.

– Да я и так не сильно переживаю, – Алекс влил в себя порцию драгоценного янтаря. – Я король жизни.

Вечно напыщенный язык Алекса, завербованный многоградусным хмелем, говорил напрямки, абсолютно убежденный в невозможности стыдливого похмелья. И был в этом прав.

– Лелька, ты что губы надула-то? – развернувшись назад, по-отцовски ласково почти пропел Полкан, краем уха услышав недовольное молчание Алены, сестры Алекса, девушки притягательной и легкой, освещающей своей красотой любое место и приостанавливающей любое время.

– Ничего, – сухо заявила Алена, пасмурно глядя в окно, за которым – идиллия белого, пересеченная расплывчатыми талыми тенями.

– Сколько раз я слышал это «ничего»… – покачал головой Алекс, а в его словах отчетливо читалась спьяну проступившая сквозь толстую кожу любовь к сестре.

– Я не люблю, когда он водит пьяным, – трезво цедила окну Алена. – Как будто прозапас еще восемь жизней.

Гелик, инкрустированный проблесками синей короны, объезжал сбитые заторы греющихся от тепла друг друга автомобилей по встречке, по тротуарам, разгоняя опешивших, заснеженных пешеходов, показательно проезжал на красный, грубо подрезая каждого зазевавшегося почитателя правил дорожного движения.

Брат косо усмехнулся нелепости замечания сестры и суеверно прибавил:

– Типун тебе на язык! Я трезв как стекло! Зуб даю! – брат отщелкнул ногтем большого пальца от клыка защиту от суеверия.

Алекс, уперевшись в очередной затор, вызванный снегоуборками, вывернул руль на борт, вскарабкался по бордюру и, миновав островок безопасности, угрожающе зарычал двигателем и засигналил приторной «крякалкой» – принялся раскидывать встречный поток по сторонам, хриплым пьяным голосом в громкоговорителе хлестая упирающихся водителей своей воинственной непогрешимостью: «По крайнему ряду пропускаем, двигаем машинки! Быстро, блядь!»

Автомобилисты хмуро и отрешенно повиновались, искренне матеря и презирая напыщенного наглеца.

Гелик пронесся мимо белого знака, перечеркнувшего красной диагональю черные буквы. Полкан снял с крыши синий маяк – путеводную звезду, открывающую любые дороги. Город в зеркалах бежал от автомобиля прочь, природа бежала к. В искусных узорах измороси на окнах застыли березовые рощи, широкие зигзаги реки вдали, поднимающаяся гряда, тянувшаяся к хмурому темно-серому небу. И все в белом снегу.

– На днях воспользовался услугами дяди Сережи, – благодарно хвастался Алекс. – Одна девочка решила со мной в игры поиграть, изображала больную, а на заднем фоне орала бухая тусня.

– Убедился в филигранности его маски-шоу?

Пресыщенный благами службы полковник растекся на скрипучем сиденье.

– На сто процентов. Немного помяли их тухлую вечеринку. Я сам поучаствовал, мне выдали форму и ствол – паре ее вялых хахалей съездил прикладом по бороде. Весело было.

– Я смотрю, все человеческое вам чуждо? – гневалась Алена, пропустив ситуацию через себя.

Окосевший Полкан обернулся и, краснющий и яростно воняющий даже не перегаром, а чистыми парами спирта, принялся юлить дурацким родительским тоном.

– У-тю, Лелька… А это кольцо у тебя в губе, – посмеивался полковник. – Вот зачем ты его вставила? Модно так сейчас? А руки так и тянутся чеку эту выдерн…

Громом прогремел выстрел. Тела людей одномоментно вздрогнули. Тугой, медленно стихающий звон в ушах, струящийся из ствола дым и в чем-то приятный, стойкий запах пороховых газов.

– Еб. Твою. Мать! – перешел на отчаянный крик полковник.

Бранная речь то вонзалась остротами, то била отцовскими подзатыльниками, то бушевала редкими сленговыми выражениями, то уходила в историческую парадигму войн и революций, то снова возвращалась крепким, едким, ядовитым словцом в конкретное время и место. Полкан ругался так много, так неповторимо и безапелляционно искренне, что его хотелось слушать, ему хотелось аплодировать. В его бездонном от мата горле никогда не пересыхало – дыхания хватало, чтобы выдохнуть сотни остроконечных слов, которые с легкостью примет угнетенная до безобразия самооценка Семки. Вобьет в себя и порцию горячего смеха от Алекса, где каждый отдельный смешок – наточенный ржавый гвоздь. Но с непосильно большим трудом вместит очередное разочарование Алены, обескураженно смотрящей то на дыру в крыше авто, то на дымящийся карабин, то на брызжущего слюной полковника, то на ухахатывающегося брата, то на глупое, лопоухое, курносое лицо самого Семки.

Полыхающему в яром стыду Семену, чей палец на спуск и крохотную кочку под колесо возложил какой-то притворный рок, снова захотелось попросту не рождаться. Полкану хотелось, плавая в алкогольных морях, материться еще больше и еще громче. Алексу хотелось еще больше веселья и куража. Алене хотелось выйти и просто идти куда-то. Подальше отсюда.

На пригородном посту дэпс махнул полосатым жезлом, его напарник стоял чуть поодаль, но все же рядом. Здание поста и люди насторожились. Бетонный дот хищно развернул морду амбразуры с пустыми бойницами к приближающемуся тонированному черному автомобилю. Автоматы соприкоснулись с пальцами, железо и плоть стали единым целым. Заснеженная природа стихла в напряженном ожидании.

Рычащая машина сбавила ход. Алекс остановился, приоткрыв тонированное окно наполовину. Полкан пил коньяк командирскими глотками. Инспектор коротко протараторил приветственную речь, которую сам не понял, – он вкрадчиво рассматривал обстановку внутри авто, настороженно заострив внимание на еще дымящейся в крыше дыре.

– Предъявите техпаспорт и водительское удостоверение, – четко проговорил инспектор.

Напарник зашел с другой стороны, тихо лязгнув предохранителем.

– Только один документ.

Алекс, еще немного приспустив окно, неспешно приоткрыл недавно полученную ксиву, поскрипывающую пахучей новой бумагой, но не выпятив ее в окно, а оставив на уровне ручки переключения передач.

Инспектор вцепился в ксиву внимательно-недоверчивым взором.

– Старшой, а мои документы не хочешь посмотреть? – давил всей высотой своего звания полковник.

– Вы не водитель, – грубовато отрезал инспектор, смотря то на Алекса, то в ксиву, ища «десять отличий».

Полкан извлек удостоверение из кожаного портмоне таким движением, каким даже Цезарь не разворачивал свиток пергамента, сообщающий о падении Карфагена.

– Сюда смотри, старшой.

Полковник двумя пальцами неспешно приподнял открытую ксиву, из которой ослепительно засиял звездами с погон, и перевел взгляд в свое окно, как будто там было нечто более интересное, чем унижение подчиненных.

Инспектор взглянул на фото, название ведомства и фамилию, а двуглавый орел отрицательно покачал обеими головами – «даже не рыпайся, старшой». Инспектор перевел проигравший взгляд на статный, благородно налитый профиль полковника – для совершенно ненужной галочки сверил изможденное службой и ее благами лицо на фотографии с лицом, ксиву предоставившим. А Полкан, не теряя драгоценного пьяного времени, демонстративно протянул бутылку Алексу – пей. Алекс богато влил в себя чудодейственный янтарь, не морщась. Лейтенант обвел всю компанию взором, переполненным концентрированным презрением и настоявшейся злостью от бессилья, фальшиво отдал честь и ушел к заснеженному посту.

– Упертый дэпсик, вообще краев не видит, – негодовал Полкан.

Алекс резко дал газу, закоптив полированный серо-голубой воздух.

– Да это мой косяк: у меня щетина и я не совсем при параде. А эта ксива обязывает.

– Эти пидоры должны упор лежа принимать при одном ее виде, – отрезал полковник, махнув угрожающе бутылкой и несколько драгоценных капель обронив на сиденье.

– Письками будете меряться при каждом удобном случае? – съязвила Алена.

Все стихли. Но через мгновение мужчины рассмеялись. Семка – только с разрешения полковника: смеется начальник – смейся и ты.

– Гондоны, – харкнул под ноги инспектор, глядя вслед быстро удаляющемуся, ретивому автомобилю.

– Мент гаишнику не кент, – пожал плечами напарник с автоматом.

– Менту никто не кент.

Пост, дот и автоматы понуро опустили головы. Люди, бетон и сталь чувствовали себя униженными и оскорбленными за то лишь, что исполняли долг.

Гелик пёр по шоссе во весь опор, разбрасывая других недоучастников движения по обочинам. «Ограничение скорости», «двойная сплошная», «встречка» – это термины, придуманные терпилами для контроля терпил.

За окном пленила взгляд выбеленная снегами скатерть равнины, упирающаяся в лесистое предгорье, возбужденный глаз впитывал красоту, пронзив и нанизав на ось созерцания всю широту белого пространства.

– Вон тот поворот?

– Так точно.

Внедорожник свернул с промерзшего, но почищенного асфальта, по гладкой поверхности которого разбегались ветрено-снежные завитки, на проселочную дорогу, убегающую в немо застывший в белом лес рысцой зигзагов.

Алекс демонстративно выкручивал руль до упора и газовал «в пол» – мощную машину несло на пониженной, при этом идеально настроенная подвеска с аппетитом съедала все изъяны дороги. Проехав пару километров, заносчиво занося оси, внедорожник, зацепив внезапную обочину, увяз в проталине, припорошенной густо навалившимся, мягкотелым снегом – ловкая ловушка природной метаморфозы: вчерашний день вероломно поднял температуру к нулю, предпосылки для разжижения мерзлоты создав. Как итог – природа оказалась сильнее понтов – колеса остервенело вырывали комья размякшей грязи и разбрасывали их бойкими фонтанами по сторонам, да все без толку. Каменнолицая резина с обозленной щетиной железных шипов оказались слабее податливых воды, земли и снега.

– По ходу, верховодку поймали, – умничал Алекс, не зная, что такое «верховодка».

– В раскачку давай! – командовал Полкан.

– Надо доски подложить! – подал уродливый голос Семка.

– Тебя, дебила деревянного, подложим! – расхохотался полковник.

Машина лихорадочно дымила и заливала брызгами кофейной грязи все вокруг, все глубже погружаясь в простуженную, проснеженную топь. Алекс, люто пыхтя в неумении проигрывать, без устали переключал передачи, менял педали под ногой и степень нажатия на них. Полкан, не любящий что-то делать сам, давал советы на грани с четко поставленными приказами и пил коньяк уже из третьей бутылки, продолжая краснеть. Семка отчаянно крутил выслуживающиеся мысли в скудном уме, наперед зная, что все предложенное будет сначала высмеяно и лишь затем отвергнуто. Алена нервничала, надувала губы и тяжело вздыхала, все думая, как бы сбежать, зная, что бежать некуда.

– Пошли толкать, – скомандовал Полкан, отворив дверь. – Леля – ты за руль.

– Разрешите приступить к выполнению поставленной задачи? – ядовито дерзила Алена.

– Ты глянь на нее, – полковник, выйдя, упер руки в боки. – Вся в мать! Разрешаю!

Алена пересела за руль, полковник с Алексом сбросили увесистые меховые, на манер царской семьи на охоте, одеяния и пристроились сзади. Семка прижался к капоту, закатив рукава вязанного свитера с оленями, – хотел изобразить из себя мужика и свести Алену с ума.

– То назад, то вперед давай, сестра! – кричал Алекс.

– Чего орешь? – Алена высунулась из окна. – Не дома. И дома не ори.

Педаль газа. Педаль тормоза. Рукоять в положении D. Рукоять в положении R. Грязь. Падения. Смех. Коньяк. Толкаем дальше.

Минутная стрелка отмотала двадцать витков вокруг оси – Семка, расправив покатые плечи-крылья, решил проявить инициативу, рожденную досадно доминирующими раболепными мыслями:

– Надо подложить что-то под колеса.