Анна вернулась в свою комнату. Она разгладила простыни, застелила кровать, надела тапочки и домашнее платье, взяла с прикроватной тумбочки свой науз и сунула в карман. Встав перед зеркалом, она привела волосы в порядок. Анне всегда казалось, что ей как будто чего-то не хватает, и она особенно отчетливо ощущала это всякий раз, когда смотрелась в зеркало – словно она была не совсем там и не совсем целиком, – откуда на нее запавшими выцветшими глазами глядела смертельно бледная девочка со спутанными рыжеватыми волосами и прыщом на подбородке, который медленно, но верно увеличивался в размерах. Что теперь подумает обо мне Селена?

– АННА!

– Иду!

Она поспешила вниз по лестнице, затягивая один из узлов на своей нити, пока не почувствовала, что ее возбуждение слабеет. Если тетя что-то унюхает, то непременно – просто из вредности – отменит визит Селены. В полном молчании Анна вместе с тетей сначала приготовила, а затем съела свой завтрак. Тосты с копченой рыбой. Порция была совсем маленькой, и Анна не наелась. Впрочем, она вечно была голодной. Тетя тем временем просматривала на планшете заголовки новостей, методично стуча по экрану пальцами: «Экономика Великобритании сильно просела из-за угроз премьер-министра „откатиться назад“», «Рабочие места у молодых британцев отбирают мигранты?», «Сексуальные домогательства на работе вызывают депрессию».

Тук-тук-тук – стук пальцев по экрану планшета был похож на тиканье метронома. При этом выражение продолговатого надменного лица тети оставалось нейтральным. Она умела придавать своему лицу нужное выражение – спокойное и вежливое в общении с миром. Но Анна знала, насколько напряженным подчас становилось ее лицо – вот-вот кожа треснет!

– Ты, случайно, не знаешь, где наши кухонные часы? – спросила тетя, не поднимая глаз.

Анна бросила взгляд на часы, висевшие на стене.

– Ага, ну вот. – Тетя выключила планшет и посмотрела Анне прямо в глаза. – Ты прекрасно знаешь, где они висят и который сейчас час. Тогда почему ты все еще сидишь за столом, когда уже почти половина восьмого? Или сегодня утром дела внезапно решили сделать себя сами?

С тетей всегда было непросто, но последние несколько дней она была особенно невыносимой, как будто ей передалось беспокойство самой Анны.

– Прости, тетя. – Девочка тут же вскочила и принялась убирать со стола. – Я сейчас же возьмусь за работу.

Тетя недовольно хмыкнула.

– Мне нужно в магазин, чтобы купить кое-что к приезду наших гостей. – Последнее слово она произнесла с особой неприязнью. – И я надеюсь, что к моему возвращению дом будет сиять чистотой. Я ненадолго. – Она поднялась, собрала свои рыжие волосы в пучок и плотнее закуталась в шарф. Как и все наузники, тетя никогда не оставляла шею открытой. – Ах да, и еще кое-что, Анна, – резко добавила она, – не забудь убрать листья с дорожки, ведущей к дому. Иначе о нас будет судачить вся округа.

Боже упаси! Как только входная дверь захлопнулась, Анна в отчаянии огляделась: кухонные полки и буфет и так уже сияли чистотой. Хотя, возможно, «сияли» было неподходящим словом. Все предметы в их доме были какими-то затхлыми, тихими и неподвижными и вряд ли могли сиять. Комнаты были обставлены совершенно одинаково: кремовые стены, занавески в цветочек, антикварная мебель, скудно украшенная специфическим орнаментом. Если бы Анна переставила какую-нибудь вазу с одного стола на другой, это бы вмиг разрушило привычный порядок; у любой вещи в их доме было свое место. В углу каждой комнаты стояла кадка с розовым кустом – плотно закрытые бутоны никогда не распускались, а листья были темными и блестящими от влаги, словно высунутые языки.

Свое место есть даже у меня.

Анна подошла к холодильнику, открыла его и стащила оттуда несколько ягод клубники – одну, две, три – тетя вряд ли заметит пропажу. Насладившись вкусом ягод, девочка засучила рукава и принялась за работу. Ей предстояло пропылесосить ковры, вытереть пыль с полок, побелить стены в ванных комнатах, убрать листья с дорожки – в общем, избавить дом от любых признаков жизни. Запомни, Анна: порядок в доме – порядок в голове. Каждый следующий день летних каникул был похож на предыдущий как две капли воды: работа по дому, учеба, занятия музыкой, вышивание, тренировки и снова работа по дому – вновь и вновь одно и то же, словно замкнутый круг. Стежок, другой, еще… три… дня.

Во время своего последнего визита, три года назад, Селена пыталась обучить Анну любовной магии – магическому языку, который наузники просто на дух не переносили. За этим занятием их застала тетя. Разразился грандиозный скандал. Какое-то время тетя с Селеной успешно притворялись, будто ничего не произошло, но тут Селена решила устроить званый ужин…

Анна вспомнила, как, спустившись на следующее утро в гостиную, обнаружила там гостей, валявшихся без сознания на диванах, грязные стаканы и пятна от вина на ковре; на тетиных картинах, висящих в коридоре, она заметила что-то похожее на взбитые сливки; выйдя во двор, девочка увидела десятифутовое лиловое пламя, которое, как оказалось, испускал их мангал. Появившаяся в дверях тетя велела Анне возвращаться в свою комнату, и уже оттуда девочка пыталась расслышать, о чем так горячо спорили две женщины. Ей показалось, что Селена прокричала что-то вроде «Мы хотели зефирок!», на что тетя сначала прошипела: «Вас могли заметить соседи!», а затем принялась приговаривать: «Гнусное, отвратительное поведение!», после чего голоса женщин зазвучали глуше, но вряд ли их аргументы стали лучше. Анна не могла больше разобрать ни слова. Звук захлопнувшейся входной двери показался ей оглушительно громким. Девочка решила, что Селена больше не вернется.

Почему тетя разрешила ей приехать именно сейчас? После стольких лет? С другой стороны, Селена умела добиваться желаемого, и даже тетя не могла устоять перед ее уговорами. Никогда прежде Селена не приезжала к ним вместе с дочерью. Анна смутно припомнила тощую фигурку, черные волосы и хмурый взгляд этой девочки, ее ровесницы. Эффи^[4]. Анна также вспомнила, как ревновала к этой счастливице, которой повезло быть дочерью Селены. Именно поэтому она не горела желанием с ней встречаться – ни тогда, ни сейчас. Эффи, без сомнения, была такой же очаровательной, волшебной и жизнерадостной, как Селена. Полной противоположностью Анны.

Девочка взяла метлу и вышла на свежий воздух, который быстро помог ей избавиться от запаха моющего средства, въевшегося в ее одежду и кожу. Облака рассеялись, показалось солнце, легкий ветерок гнал по земле стайку опавших листьев – лето почти подошло к концу. Дома на Кресси-сквер, похожие друг на друга как две капли воды, взирали на нее своими окнами, и их взгляды, казалось, буравили девочку насквозь. Входные двери были плотно закрыты и напоминали поджатые в неодобрительной ухмылке губы. Анна собрала листья в охапку и бросила в мусорное ведро, однако один листочек выпал и приземлился обратно на дорожку. Девочка наклонилась, подняла беглеца и покрутила в руках; листик был сухим и коричневым. Безжизненным.

Не раздумывая она кинулась обратно в дом, бросила метлу прямо в коридоре, схватила с вешалки один из ключей и вновь выбежала на улицу. Перейдя дорогу, Анна направилась к садику, расположенному в самом центре площади. Надпись на воротах гласила: «Частная собственность – вход в сад разрешен только жителям окрестных домов». Девочка вставила ключ в замочную скважину – раздался лязг металла, и ворота неохотно открылись. Тетя скоро будет дома. Времени у Анны было совсем немного.

В садике никого не было. Впрочем, там никогда никого не было. В конце концов, он предназначался не для прогулок, а для того, чтобы просто любоваться им из окна своей гостиной. Анна торопливо зашагала по тропинке мимо заросших цветочных клумб и почти пересохшего фонтана туда, где за высокими деревьями она могла легко спрятаться от любопытных взглядов соседей. Девочка села на землю, прислонившись спиной к знакомому изгибу старого дуба, и сделала глубокий вдох. Глоток свободы. В детстве она часто мечтала о побеге. Это стало ее своеобразным хобби: представлять себя героиней книг, которые она читала, выдумывать разные истории, сочинять мелодии для пианино, которые переносили ее в другое место, превращали в кого-то другого. Сейчас она таким уже почти не занималась. Разве что иногда сбегала в садик. Всего в нескольких метрах от дома находился другой мир, в котором не было ничего, кроме слабого ветра и кусочка неба над головой. Мир, где ее никто не увидит, не осудит, не накажет…

Анна положила листик себе на колени и выбрала две нити из пучка, что носила в кармане. Она быстро связала их между собой петлей, по форме напоминающей сердце, а три конца, отходящие от петли, разложила в разные стороны, чтобы они стали похожи на сердечные жилки: узел Анх, узел жизни. Анна сосредоточилась на листочке на своих коленях и постаралась передать ему часть той энергии, что струилась по ее жилам. Девочка представила, как листочек оживает, крепнет и выравнивается, становясь ярко-зеленым. Узел в ее руке задрожал, полный энергии. Она развязала его и почувствовала облегчение. Лист дернулся, позеленел близ стебля, а затем… вновь затих.

Безжизненный, неподвижный.

Нити понуро свисали с ее ладоней, сердце больше не билось. Анна схватила листик и, сжав в кулаке, раскрошила в пыль. Внутри ее нарастали знакомые чувства разочарования и стыда, которые девочка старалась не замечать. Больше всего ее ранила надежда, пронзавшая сердце, точно иголка, тонкая и острая. Ведьма, не умеющая колдовать. Ходячее недоразумение! В садике можно было скрыться от любопытных взглядов соседей, но от себя не убежишь. У нее ничего не получалось, а вскоре – уже через год – растает и последняя надежда стать ведьмой. Бежать будет некуда. Она станет наузником.

Где-то залаяла собака, и Анна чуть не подпрыгнула от испуга. Она быстро сунула нити обратно в карман и огляделась. Ее пыл быстро угасал, сменяясь страхом. Если тетя застукает ее за колдовством… Анна боялась даже представить, что ей за это будет.

Магия – это первый грех; мы должны нести его молча.

Девочка поспешила обратно, нервно поглядывая на окна окружающих домов, но не заметила в них никакого движения. На площади по-прежнему было пусто. Анна посмотрела на их собственный дом. Верхний этаж располагался под двускатной крышей с небольшим окошком посередине. В доме было темно, шторы, как всегда, плотно задернуты. Комната на верхнем этаже. Анна никогда не была внутри этого загадочного помещения. Тетя уверяла, что оно было чем-то вроде кладовки, где хранились в том числе документы наузников, и она не хотела, чтобы Анна там копалась. Девочка была вынуждена удовлетвориться этим объяснением, вынуждена была – как всегда – принять сказанное на веру.

Она вернулась в дом и остановилась у ключницы, висящей на стене. В ней было полно ключей от их жизни. Ключи от дома. Ключи от машины. Ключи от работы… Анна повесила ключ от садика на Кресси-сквер на место, и на мгновение ее рука застыла в воздухе, а затем потянулась к последнему, девятому крючку. Он не выглядел каким-то особенным – он был, казалось, чуть меньше остальных крючков по размеру, и на конце его был завязан металлический узелок, – однако заметно отличался от других. Он был как будто тише и неподвижнее. Честно хранил свою тайну. Тетин ключ. Ключ от комнаты на верхнем этаже.

Однажды Анна уже пыталась украсть его. Тогда она была еще совсем маленькой. Пока тетя была в ванной, Анна спустилась вниз и сняла ключ с крючка. Как только ключ оказался в ее руках, он принялся извиваться, рисунок на нем стал меняться, сворачиваться и разворачиваться, дергаться и трансформироваться, как при переключении передач. Анна была словно загипнотизирована этой странной игрой и очнулась, только когда почувствовала, что над ней нависает чья-то тень. Она обернулась и увидела перед собой тетю, каждая морщинка на лице которой исказилась от гнева. Но когда тетя заговорила, в ее голосе Анне послышалась ледяная властность.

– Только в моих руках ключ обретает свою истинную форму.

Тетя сделала в воздухе пасс рукой, будто завязывая невидимый узел. Анна с содроганием вспомнила хруст, с которым сломался ее палец. Ключ выпал из ее руки. Ей пришлось дорого заплатить за то, чтобы наконец усвоить: ключ от комнаты на верхнем этаже трогать не стоит.