А после лёгкого ужина (я заказала только тёплый салат и чашку кофе, а он стейк из лосося с овощами на пару) я сама предложила поехать к нему. Он очень удивился. Но я это попыталась объяснить так:

– Я не хочу водить тебя за нос…

– Это как?

– Не хочу тебе морочить голову. Это выражение ты знаешь?

– Да, слышал.

– Мне необходимо увидеть, как ты живешь. Понимаешь?

– Конечно, всё возможно… – лепетал он, но так всё ещё ничего не понимал.

– Я патологическая чистюля. У меня куча правил, которые необходимо соблюдать.

– Я согласен соблюдать все! – испугался Эдвард.

– Это уже второй шаг. Первый – это если я позволю быть тебе рядом со мной. А вот это я решу только когда посмотрю, как ты живёшь.

– У меня хороший квартира, три комнаты и гостиная.

– Меня интересуют не размеры, а чистота. Я не буду жить с грязнулей. И перевоспитывать его тоже не возьмусь. У меня очень много правил и все нужно соблюдать.

– Я готов! – отозвался мой поклонник.

– Их много, – я прищурилась.

– Хорошо, давай поедьте ко мне и всё запишем, – предложил Эдвард.

И мы поехали.

Его квартира в Калошном переулке оказалась очень уютной, светлой и просторной:

– Так… – я прошла в гостиную, – значит, тебе нравится минимализм…

Эдвард выглядел немного испуганным. Он осмотрелся, как будто видит эту квартиру впервые и спросил:

– Эта минимализм, да?

– Очень похоже. Отказ от субъективности, репрезентации, иллюзионизма.

Эдвард посмотрел на меня, как на инопланетянина. А я, продолжая прогуливаться по просторной гостиной, продолжала:

– Минимальная трансформация, простота и единообразие форм, монохромность, и я бы сказала, творческое самоограничение. Отвергая классические приёмы и используя серийные, конвейерные методы индустриального производства…

Остапа несло! Я мерила шагами комнату и была сама от себя без ума. Если бы я попробовала так изъясняться с Кириллом, то максимум хорошего, что я услышала бы – это был бы шёпот стен или их молчание. Впрочем, от Эдварда тоже никаких звуков ещё не исходило. Но скорей всего, Кирилл бы не молчал, а ответил так: «Хорош выделываться». И может ещё, потом, добавил бы: «Ужин скоро?». Причем это бы он сказал не после пятилетнего проживания под одной крышей, а в первый день знакомства.

Я замолчала, задумалась на секунду и усмехнулась. Сама себе. За то, что только сейчас стала понимать, кто был возле меня все эти годы. И ещё, что этот «кто-то» совсем мне не подходит.

– Как мне нравяТСя такие женщины! – Эдвард стоял у стеночки и, держа руки как при молитве, восхищался мной.

– А ты рано радуешься. По тому, как ты живешь, можно узнать о тебе всё! Не боишься?

Эдвард засмеялся. Громко. Я впервые увидела, как он смеётся и мне очень понравился его смех.

– Артефакт в минималистском интерьере – это символ свободы. Свободы не только от лишних вещей или тёмных углов, где иногда хранится ненужный хлам, но и свободы от семьи. Посмотри – здесь нет ни одной перегородки, все комнаты связаны между собой, образуя одно большое пространство и чётко делят эту квартиру целиком на одного хозяина – на тебя. Здесь нет места другому человеку. Здесь нет места семье, детям, огромной пушистой ёлке с подарками на Новый год. Здесь даже нет места шумной дружеской компании у этого камина, – я указала на чёрный, искусственный камин возле столовой, – с бокалом французского вина. Здесь есть только ты один.

Я обреченно опустила руки и выдала вывод:

– Похоже ты большой эгоист.

Его щёки задрожали, брови нахмурились, а глаза так жалобно на меня смотрели, что я отвела взгляд и добавила:

– Скорей всего. Но, конечно, я могу ошибаться.

– Я не эгоист! – громким шепотом выкрикнул он мне в лицо. Я очен хачу семью, много детей и ель, такую, большую, – он поднял руки на собой и потянулся к потолку, – и подарков под нея, и тут нада кресло купить, и плед красный, в клеточку.

– Шотландский вариант, – я решила помочь ему в выборе деталей.

– Да. И я не хочу быть свободный! Я простой, одинокий архитектор, который посвящать всю свою тигриную долю времени работе, а дом этот… – он поднял руки над собой и пытался подобрать слова.

Не знаю зачем, но я решила ему помочь:

– Это место успокоения, релаксации и возможность укрыться от суеты и пестроты мира.

Он облегченно вздохнул и кивнул.

– Если честно, то я совсем не против минимализма. Более того, он мне даже нравится. Я тоже люблю обходиться небольшим количеством вещей, но при этом никогда не ограничиваю себя слишком жёстко. Но я не аскетик, ты не подумай.

Мне очень хотелось увидеть его реакцию, и я вопросительно посмотрела на него.

– Я тоже не люблю аскетизм.

– Почему?

– А почему я должен его любить?

– Ну это же так… благородно: ограничить, подавить своё чувство, влечение для чего-то большего!

– Нет. – Стоял на своем Эдвард.

– Тебе по душе гедонизм?

Я специально мучила его заумными словами. Во-первых, хотела сама произвести на него впечатление. А во-вторых, хотела понять насколько он образован.

– Нет. Зачем ты падаеш в крайност? Есть такое понятие, – он задумался или вспоминая, или подбирая слова, – утилитаризм. Знаешь что эта?

Вот нахал! Я-то его в лоб не спрашивала, что такое аскетизм и гедонизм. А он мне сразу решил поставить и шах и мат. Но нет, меня не возьмешь голыми руками!

– Конечно знаю, – смело ответила я.

Он серьёзно посмотрел на меня и улыбнулся, ожидая ответа.

– У меня сложилось чёткое убеждение, что утилитаризм выбор лучшего из менее радикальных форм.

– Согласен, а почему?

Я так и не поняла тогда, что это был за допрос, и действительно ли ему была интересна эта тема, или он просто проверял меня на интеллект.

– Гедонизм в своих избытках таит не меньшие разрушители и раздражители чем аскетизм. Он ставит перед необходимостью борьбы с зависимостями, с «переполнением сосуда». Аскетизм же подходит с другой стороны, это наоборот подчас недостаточно заполненный сосуд, как вызов к умению терпеть и руководствоваться меньшим. Правда, я имею в виду аскетизм в виде намеренных ограничений, лежащих ниже планки среднего состояния.

– Умница! – закричал он, – я очень не любить в жизни крайность!

Мы много ещё о чем с ним беседовали. Он сварил мне кофе, подал печенья и конфеты, был очень обходительным и я поймала себя на том, что не хочу уезжать из его уютного гнёздышка. Мне очень нравилось с ним общаться – он оказался на редкость интересным собеседником.

К полуночи я всё же вернулась домой.

Таша ждала меня у меня дома. Она очень нервничала:

– За что это столько роз? – она округлила глаза.

– Просто так…

– Ну, гад! Я его убью! И тебя тоже! Ты совсем с ума сошла? Начало первого! Разве приличная леди возвращается в такое время со свидания?

– Я просто в роль вошла и никак не могла выйти.

– Давай быстрей камеру. Актриса хренова…

Я протянула ей флэшку, Таша подключила ее к компьютеру и стала просматривать запись.

– Один бред несёте. Что один, что второй, – комментировала она наш с Эдвардом диалог.

– Ты мне советовала умничать – вот я воспользовалась твоим советом.

– Какой к черту улитаризм? Интересней темы для общения ты не нашла?

– Он меня сам к этой теме подвёл. Чего ты злишься?

– Почему ты не рыдала? Ты же обещала поговорить о конце света и порыдать?

– Сценарий изменился. – Я пожала плечами.

– Ты этими своими интеллектуальными сводками его с ума сведёшь. И потом уже никакие рыдания не помогут. Так… И что? Это всё?

– Да, флешка на три часа только. Ты уже всё промотала. А толком даже не послушала о чем мы там говорили.

– Мне хватило вашего улитаризма. Бред сивой кобылы и её кобеля.

– Утилитаризм, – поправила я подругу.

– Один фиг!

– И тогда уже не кобеля, а жеребца.

– Очень умно. Да, ещё меня поучи! – Таша была явно не в духе.

– Что случилось? Чего ты такая злая?

– Твой придурок меня просто достал!

– Что он сделал на этот раз?

– Даже говорить боюсь, – Таша опустила голову.

– Я спокойно приму любую новость, – пообещала я.

Таша несколько раз вздохнула, посмотрела на меня, потом опустила голову и сказала:

– Он сказал, что, наверное, любит меня.

Меня как будто облили кипятком. Я ничего не могла ни говорить, ни делать. Я стояла как истукан, а глаза залило горячей, просто огненной водой. Моё тело разрывалось изнутри. Как будто миллион маленьких ёжиков катались во мне и пытались вырваться наружу.

Да, может быть я и думала о том, что между нами действительно всё кончено, что мы действительно разные, что он совсем не подходит мне и что я уже почти смирилась с тем, что следующие сто лет я буду жить без него. Но одно дело говорить, думать. А другое дело – принять это, как неизбежность.

И ещё. Он никогда не говорил мне, что любит меня. Да, иногда, он называл меня любимой. Очень часто говорил, что я самая лучшая и идеальная женщина в мире. Но никогда я не слышала от него признаний в любви.

– Ир, ну ты чего, это ведь не правда! – увидев мою реакцию стала оправдываться Таша.

Я ничего не хотела говорить, а уж тем более объяснять сейчас Таше:

– Я устала, давай спать.

– Ты обиделась на меня?

– Причем тут ты? Просто… я запуталась. Я не понимаю, как так можно жить.

– Как так? Ты про кого вообще? Про Кирилла?

– Я его ненавижу, – призналась я и поняла, что говорю чистую правду.

– От любви до ненависти один шаг. Вот ты его и сделала. Тебе легче?

– Легче от того, что я поняла, что ненавижу его?

– Да, тебя отпустило?

– Ты знаешь, да. Меня очень радует, что мне не хочется его видеть. И я перестала о нём думать. Я перестала рисовать семейные картинки… кстати, давно перестала…

– Какие картинки? – не поняла Таша.

– Это меня на очередном тренинге учили – как быстро добиться своей цели. Если я хочу быть счастлива в браке, например, я должна постоянно рисовать и как бы проигрывать свои рисунки счастья. Например, красивый большой дом, праздник – Рождество. Я раскладываю у камина подарки, поправляю игрушки на огромной ёлке, звонят в дверь – я бегу открывать а там он…

Только когда произнесла местоимение ОН, я поняла, что никогда не представляла себе Кирилла за этой счастливой дверью. Там всегда был просто какой-то мужчина. Нет, ни какой-то! Я помнила его образ: высокий, на нём черное, прямое пальто, большой объемный шарф.

– Кто? Кирилл?

– Нет, – ответила я спокойно, – кто-то другой.

– Надеюсь, не Эдвард?

– Нет. Он был в чёрном пальто.

– У Эдварда есть чёрное пальто.

– Оно есть почти у всех мужчин, – успокоила я подругу, – а вот у Кирилла точно нет. Возьми пожалуйста, завтра камеру и спроси его обо мне. Вот прям прямо и спроси: был ли у тебя кто-то и любил ли ты её.

– Зачем?

– Очень хочу услышать, что он обо мне думает.

– Хорошо. А ты завтра с Эдиком встречаешься?

– Нет. Он улетает на два дня в Германию. Мы встречаемся в четверг. А завтра мне надо хорошенько подготовиться к встрече с роднёй. Надо будет только попросить домработницу, чтобы она вылизала квартиру. А сама я завтра, наверное, работать не буду – а буду искать интересные рецепты на кулинарных сайтах в интернете.

– А я предлагаю приготовить то, что ты уже много раз готовила, чтобы не опозориться. Лучше проверенное блюдо. И не одно. А пять!

– А может заказать в ресторане, чтобы не возиться?

– В нашем Бахетле продаются такие вкусные салаты – что их сто процентов можно купить и не беспокоиться. А вот горячее блюдо лучше самим…

– Согласна! Так тому и быть!