Закон подлости гласит… (страница 54)
«Группа крови на рукаве… Мой порядковый номер на рукаве…Пожелай мне удачи в раю…» – прошептал демон, сжимая ангела так крепко, словно боялся потерять. Ангел обнимала его, прижимаясь к нему и вздрагивая после каждого пинка, на которые толпа был щедра, как никогда. «Я останусь в этом дерьме…!» – прошептала я, разбитыми губами, так и не вспомнив, что там было дальше.
Мне хотелось упасть на землю, закрыть глаза и уши, убеждая себя, что это – не со мной, что это – сон… Рядом со мной тащили темноволосую девушку, которая сопротивлялась так, что даже мне стало страшно. Она обожгла заклинанием ближайшего инквизитора, глядя на него, как затравленный зверь. Мне показалось, что это – та брюнетка, которая помогла подписать мне диплом. Тогда она смеялась, а сейчас сражается насмерть. За оказанное сопротивление девушку схватили за волосы, и ударили в лицо так, что она обмякла, падая, как подкошенная на брусчатку.
Нас притащили на площадь перед полыхающей Академией.
Я стояла из последних сил, глядя, как из Академии вытаскивают мебель, ломают ее и бросают в кучу.
«Откуда дровишки?» – спросил демон, глядя с ужасом. – «С пожара, вестимо…». Ангел рыдала, задыхалась, пытаясь справиться с ужасом.
Вместо одного шеста было целых три. Два из них были заняты. Один только разгорался, обрисовывая сквозь пламя человеческий силуэт, второй уже догорал. Не хочу туда смотреть…
«Свободная касса!» – сглотнула я, глядя как к пустому столбу стаскивают доски, оставшиеся от шкафов и парт, как бросают туда ворох каких-то бумаг и папок.
Нас, исполняющих обязанности шашлыка, поставили в очередь мариноваться и взяли под охрану.
– Она! – заорал кто-то тыкая в меня пальцем. Закон подлости, однако. Почему в госучереждениях очередь до меня не доходит, а как на костер, так сразу, без очереди?
Меня вытянули из толпы. Демон посмотрел на аутодафе. Каждый мой неуверенный шаг, каждое биение сердца, каждый вздох сопровождались животным, липким страхом перед смертью.
Демон закрыл глаза, а потом медленно упал на колени перед ангелом.
«Прости меня, прости… Я ничего не могу сделать… Я … я… я в первый раз чувствую себя бесполезным… Прости меня, любимая… Я хотя бы смог защитить тебя… Я умру, а ты останешься жить… Я так хочу, чтобы ты жила… Не умирай, пожалуйста… Живи…» – прошептал он, цепляясь за ее белоснежные одежды. Ангел присела рядом, обняла его, поцеловала в губы, а потом обернула своими белыми крыльями, прижав его голову к своей груди. «Я тебя не брошу, любимый… Я буду с тобой до конца…» – прошептала она.
Я вскинула голову, чувствуя, как по щекам текут слезы. Меня втащили по перевернутой парте на самый верх кучи, отстегнули наручник. Я попыталась вывернуться, пнуть инквизицию, но мои руки сжимали до боли. Наручник снова застегнулся, приковывая меня к шесту. Какой-то мужчина, лицо которого показалось мне отдаленно знакомым и напоминало лицо продавца из магазина, в котором я постоянно отоваривалась печеньем, свалил из какого-то ящика разбитого стола стопку мятых газет мне под ноги. «Горькая правда». А правильней назвать, «Ирония судьбы или с легким дымом»!
Одну газету он поднес к соседнему костру, глядя как пламя начинает пожирать бумагу. Правильно. От вашего костра к нашему…
– Вас погубит не магия! – крикнула я. – Вас погубит ненависть!
Нет, ну пафосную речь я заготовить не успела, извините. Я понимаю, что по отдельности все они – милейшие люди, у них есть свои семьи, есть дети, а у некоторых даже хобби. Все они читают газеты, ходят на работу, ведут себя законопослушно, трепеща перед наказанием. Они осуждают преступников, боятся выходить на улицу в темное время суток и даже бросают бумажки в урну, чтобы избежать штрафа. Но стоит им собраться в толпу, как они становятся частью страшного чудовища. «Это был не я! Это сделал тот, кто стоял рядом! Я просто смотрел!». И так завтра утром скажет каждый. Они будут твердить это, как молитву, пока сами не поверят в свою невиновность.
Огонь подо мной разгорался. Демон прижимался к груди ангела, которая пыталась накрыть его своими огромными белыми крыльями, целуя его и утешая.
«Знаешь», – вздохнул Опыт, поднимая глаза. – «Скажу честно… Я рад, что нашел тебя… Я рад, что ты стала смыслом моей жизни… Ты – самое дорогое, что у меня есть… Ты – то, ради чего стоило прожить эту жизнь… И мне уже не страшно… Совсем не страшно… ».
«Я же сказала, что не брошу тебя!» – прошептала Любовь. – «Я никогда тебя не оставлю… Я умру вместе с тобой! Ведь именно благодаря тебе, я поняла, что я – настоящая… »
Глава двадцать пятая. … если вы хотите тепла, достаточно просто попасть под горячую руку
"Сразу видно, дерьмовый человек.
В воде не тонет, в огне не горит…"
Разочарованная толпа
Можно бесконечно долго смотреть на то, как горит огонь только в том случае, если он горит не под твоими ногами! В данный момент я предпочла бы посмотреть, как течет вода! И желательно не по ногам… Огонь подбирался ко мне, вызывая инстинктивное желание залезть повыше. Я дергала руки, пытаясь освободиться, но наручники больно впивались в запястья. Едкий дым забивался в легкие. Огонь поднялся настолько, что я реально трухнула, стараясь не смотреть вниз.
Я зажмурилась, молясь всем богам, чтобы задохнуться раньше, чем сгореть. Сейчас должно быть очень больно… Я мысленно сосредоточилась на предстоящей боли…
«Альберт будет жить… Альберт будет жить…» – повторяла я, чувствуя, как из носа, по губам, подбородку и шее течет кровь. Я слизнула ее. Соленая…
Огромная кровожадная, многоголовая гидра, чудовище, рожденное ненавистью и страхом, обвивала костры, упиваясь страданиями тех, кто на них горит. Сейчас она сильна. Сейчас она кровожадна и жестока. Сейчас она вдыхает дым пожарища, а в ее многочисленных глазах отражается фанатичный отблеск костров. Завтра она распадется. Ее головы разойдутся по домам, вспоминая пьянящее чувство, когда сопричастность и безнаказанность сливались воедино. Они про себя назовут это ощущение – "свободой", а утром, с похмелья, им будет страшно смотреть друг-другу в глаза. «Все пошли, и я пошел! Какие ко мне претензии?», «Все жгли, и жег! Я ни в чем не виноват!». Они будут оправдываться перед собой, занимаясь повседневными делами. Руки, которые сегодня калечили жертв и поджигали костры, завтра будут гладить своих детей. Губы, с которых срывались проклятия и оскорбления, завтра будут целовать своих любимых. Но, как однажды сказал Альберт, пока еще «сегодня».
Страшнее боли может быть только ее ожидание. Приоткрыв слезящиеся глаза, я видела, как огонь пляшет вокруг меня, обвивая мое тело языками пламени. Огонь не причинял боли, не обжигал тело. Он даже щадил мою испачканную и порванную одежду. Я смотрела с изумлением на то, как почернели под моими ногами доски, как вместе с пламенем поднимаются вверх черные куски горящей бумаги. Один почерневший обрывок попал мне на губы, рассыпавшись прахом. Огненное кольцо сжималось вокруг меня. Дым набивался в легкие, но пламя гладило меня, ласкало, осторожно прикасаясь ко мне, вызывая лишь легкое покалывание.
«Анна-а-а, Святая Анна! И вот священный огонь пылает, и диво дивное видят люди, огонь преступницу обнимает, ласкает плечи, целует губы!» – пронеслась у меня в голове дворовая песня, которую когда-то мне бросили в соцсети на день рождения, глубокомысленно заметив, что «про Аню!». Возможно, это был намек на то, что я очень красивая и зажигательная. Я так и не поняла.
Опыт поднял голову, изумленно глядя на Любовь. Любовь сама смотрела на Опыт с удивлением.
«Это что-то новенькое!» – удивился Опыт, оглядываясь по сторонам. – «Что-то я такого даже представить себе не мог!» «А я верила в чудо!» – возликовала Любовь, расправляя прекрасные крылья.
«Нет, в это чудо, по имени Аня, я тоже верил, но это как-то выше моего понимания!» – озадачился Опыт. – «Теперь главная цель – не задохнуться от дыма! Огнетушитель и противогаз! Срочно!»
И я попыталась дышать через раз, чувствуя, как слезятся глаза. Огонь под ногами стал постепенно угасать, зато гнев и азарт «поджигателей» только разгорался. Доброжелатели-поджигатели посмотрели на меня озадаченно, с легким оттенком сомнения. «А не ведьма ли она?» – читалось в подозрительных прищурах. «Ага, а сжигают нас для профилактики! Мы тебя сожжем, а ты больше не колдуй!» – пригрозил пальцем крайне озадаченный Опыт. «А вдруг они решат, что Аня – святая?» – спросила Любовь. – «Вдруг нас канонизируют?». «Ну да, есть такая народная забава, сначала бить камнями, а потом челом!» – усмехнулся Опыт. – «Почти во всех религиях есть товарищи, которых сначала зверски замордовали свои же, а потом «ниспошли нам благодать, денежек побольше, здоровьица, счастьица в личной жизни и всех-всех благ! Пожа-а-алуйста!»»
Я посмотрела на зрителей, взглядом далеким от святости. Если вдруг канонизируют, то у них здоровьица не хватит себе блага вымаливать. Наверное, таким взглядом смотрела на меня престарелая резиновая маринованная курица из духовки, когда я ее тыкала вилочкой, пытаясь определить степень готовности. В толпе нарастал недовольный ропот. Народ перешептывался, чувствуя себя явно неуютно. Еще бы!
– Тащите еще доски! – заорал, кашляя от дыма, какой-то неугомонный мужик. – Больше досок! Все, которые есть!
«Анна Д’Арк! Ремейк на «Жанну Д’Арк». Дубль второй, сцена последняя. Сожжение!» – заметил Опыт. Любовь скептически посмотрела на людей, а потом на головешки под моими ногами. «А мне казалось, что второй раз не казнят!» – удивилась она, глядя не бессовестных зрителей. «Расскажи об этом декабристам!» – усмехнулся Опыт, закатив глаза.
«Обидно, что завтра они будут спокойно сидеть дома, пить чай, играть со своими детьми, свято веря в то, что ни в чем не виноваты!» – вздохнул демон. – «Чем больше народу, тем меньше процент вины!». «Всех не передушишь, всех не пересадишь!» – мрачно отозвалась я. Выражение «перед смертью не надышишься», придумали те, кого собирались сжечь.
Мне под ноги сложили все доски, которые смогли найти, бросили какие-то книги по магии для растопки, и опять подожгли. И снова я пыталась не вдыхать дым, чувствуя, что огонь не причиняет мне ни малейшего вреда. Я надышалась дыма на несколько лет вперед, так что от запаха гари меня мутит и тошнит. «Пока не прижмешься к Альберту, пока его не обнимешь, не вздумай терять сознание!» – прошептала Любовь.
– Да что это такое! – возмутилась какая-то садистская непосредственность. – Давайте ее просто камнями забьем! Свернем шею и дело с концом! Че зря дрова палить? У нас еще пять магов!
«Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень!» – произнес Опыт, понимая, что только за такие слова можно сразу получить булыжником по голове.
Это был первый и единственный раз, когда мне хотелось, чтобы огонь горел чуточку дольше… Как только костер прогорел, меня стащили вниз, швыряя на землю. «Пока не обнимешь Альберта…» – напомнила Любовь. Меня несколько раз ощутимо пнули. Я попыталась встать, чувствуя, что нескоро я смогу наступать на правую ногу. У меня из кармана выпал… медальон Эрвилла. Вот оно – чудо, которое я не глядя, сунула в карман, когда мы рассматривали содержимое тайника.
Я схватила медальон, понимая, что от камней он меня вряд ли спасет. Толпа негодовала, вопила, извивалась вокруг меня. Я попыталась сжаться, прикрыв голову руками, пока народ разбивал брусчатку, окружив меня со всех сторон…«Пока не обниму Альберта....» – шептала я, как молитву, вздрагивая от боли. – «Пока не обниму Альберта…»
И тут моих гонителей смела и сбила с ног светлая волна невиданной силы. Что-то огромное и черное промелькнуло перед моими глазами. Это было так неожиданно и жутко, что я сама задергалась.
Вторая волна отмела оставшуюся часть толпы, и швырнула их на землю. Белая инквизиция вскочила на ноги и пыталась поставить щиты, но огромная черная тварь бросилась на них, с легкостью расправляясь с теми, кто оказал сопротивление. Белая одежда обагрилась кровью. Тварь опрокинула на землю первого, принялась за второго, терзая его, прижав огромными лапами к окровавленной брусчатке. Третий не стал испытывать судьбу и показывать доблесть, поэтому попятился… Остальные уже позорно бежали, смешиваясь с толпой.