Чему меня учили в школе

Когда у человека мало радостей в жизни и почти нет реальных перспектив, он непременно погружается в мечты, чтобы создать для самого себя стимул жить и идти вперед. В моем детстве, которое пришлось как раз на конец прошлого века, именуемый в современном фольклоре как «лихие девяностые», именно так и сложилось. Грустная обыденность, в которой мне пришлось существовать, вынуждала много мечтать, а двигаться к горизонту своей мечты я могла лишь миллиметровыми шажками.

Мне грезилось, что, когда я повзрослею, делом моей жизни станет служение обществу. Конечно, отчасти на меня повлияли модные в то время телесериалы про милиционеров. Плохо одетые, полуголодные, но они полностью посвящали себя своей работе. Киношные оперативники ненавидели преступников и боролись с ними не потому, что им по долгу службы было велено их искать и задерживать. Герои сериалов верили в то, что их работа действительно нужна и важна, что с каждым завершенным уголовным делом мир вокруг становится чище и безопаснее.

Бессмертное творение братьев Вайнеров про Жеглова и Шарапова тоже не могло не повлиять на мое сознание. Мне очень хотелось приблизить эру милосердия, потому что сама я жила в эпоху абсолютно противоположную. Мои школьные годы прошли в учреждении, где мне с детства объяснили, что люди делятся на богатых и бедных, и вторые совсем не в почете. Сельская школа органично встроилась в курс всеобщего капитализма и активно его поддерживала. О чем это я? Достаточно вспомнить самое начало, первый класс…

Наша первая учительница была пожилой женщиной, слыла опытной, грамотной, настоящим педагогом «от бога». Так почему-то было принято ее воспринимать. Однако ее действия были такими, что в моем детском сознании невольно происходил довольно болезненный диссонанс. Наверное, какой-то не тот бог послал ее на нашу землю.

Например, она открыто давала понять, чьи семьи уважает больше. Дети крупных чиновников, предпринимателей, руководителей заслуживали и ласковые слова, и высокие оценки. Наверное, это было как-то связано с тем, что они возили ее из дома к школе и обратно, дарили ей подарки. Дети же, чьи родители не занимали высоких постов и не баловали учителя, чувствовали себя, мягко говоря, неполноценными членами общества.

Среди таких оказалась и я. У взрослого и мудрого педагога сразу образовался ко мне ряд претензий. Например, ей не нравилось, что я с неохотой разговариваю и с ней, и с одноклассниками. Почти три десятка лет прошло с тех пор, но я все еще помню ее реплики, которыми она пыталась повлиять на мою коммуникабельность. Уж точно не педагогический талант и не любовь к детям, скорее всего, двигали ею в те моменты. «Отправили ее в шесть лет в школу! Да тебе с куклой надо дома играться, а не в классе сидеть. Цаца какая, молчит она, лебедкой из нее слова тяните, целый урок только ей посвящайте. Это твой папик тебя такому учит, небось?», – любопытная подборочка, не правда ли?

Если по существу разбирать ту ситуацию, могу честно сказать, что не разговаривала я совсем не из злых побуждений. Да и в школе так рано оказалась не для того, чтобы противоречить убеждениям учительницы о возрасте, подходящем для первоклашек. Накануне умерла моя бабушка, и я еще не оправилась от потрясения. В школу меня рано отдали потому, что дома со мной некому было находиться, а в детском саду все было по блату и места для меня бы не нашлось. Учительница обо всем этом знала, родители рассказали ей об этом, но ей было наплевать.

Педагогу с солидным стажем важнее было заставить еще одну марионетку подчиниться ее воле, принудить меня усвоить рабские рефлексы, чтобы ее работа просто по минимуму ей докучала. Ведь с какой стати она должна уважать маленького человека, искать какие-то особые подходы к нему, учитывать его сложную ситуацию, если за эти усилия сверх зарплаты она ничего не получает? Возможно, я и мне подобные вообще ее раздражали своим наличием. К большому сожалению, истинные ее мотивы я никогда не узнаю. Во время обучения в начальной школе у меня не было смелости прямо спросить у нее о причинах такого поведения. Сейчас смелость есть, но нет возможности, потому что она давно куда-то переехала, а ее адреса я не знаю.

Кстати, папу моего она упомянула не случайно. Он стал ее личным врагом после того, как она услышала, что мы с ним ее обсуждали. Я ему жаловалась на ее грубые придирки, а он несколько раз назвал ее старой ведьмой. Это был наш с ним диалог, в нашем жилище, мы не пропагандировали свои взгляды и не искали сторонников. Уважаемый педагог во время нашего разговора удачно оказалась под окнами нашего дома и все слышала. У нее был свой способ владеть информационным полем: она частенько подслушивала разговоры под окнами домов своих учеников. Объективно изучала, так сказать, общественное мнение. На современный лад это может называться так. А тогда за ней просто укоренилось прозвище, случайно произнесенное моим папой. Но никто не посмел, ни мои родители, ни родители других «рассекреченных» учеников, вывести ее на откровенный разговор и хотя бы попытаться объяснить, что такие методы использовать нельзя.

В своих размышлениях, а также беседах с другими очевидцами тех событий я предприняла много попыток найти ответы на вопросы о том, почему этот учительский террор длился, продолжался и сходил с рук. Почему ему вообще никто не пытался противодействовать? Только сейчас могу озвучить самую логичную догадку. «С сильным не дерись, с богатым не судись», – это принцип, сформулированный народным сознанием еще в эпоху Древней Руси, возможно, закодирован в наших генах. А еще, нам всем известно, что сам бог терпел и нам велел. И мы терпим. Становимся запуганными и задерганными, теряем веру в будущее, но терпим. Потому что боимся, что враг рассвирепеет и нам станет еще хуже. Потому что когда-то давно такие же, как моя первая учительница, специально для таких, как я, удачно вывернули из контекста древнего религиозного наследия фразы, чтобы делать всех вокруг удобными для себя.

Потом в моей школьной жизни были и другие учителя. С аналогичными манерами и мотивами. Как-то во время родительского собрания директор нашей школы произнесла такую фразу: «Если вы хотите, чтобы ваш ребенок получил медаль, нужно заплатить определенную сумму». Кто-то начал возмущаться по поводу того, что слишком дорого, начали даже торговаться. Тогда она объяснила, что эти деньги уйдут в районный отдел образования и в областной центр, всем, кто непосредственно будет заниматься официальным решением этого вопроса. После этого споры утихли, поскольку стало ясно, из чего сложился размер суммы. Однако никто не посмел указать на то, что вообще-то получение медали таким способом – это самое настоящее антиобщественное и антигосударственное преступление.

Учитель химии, тоже очень опытный и заслуженный педагог, которая вела уроки еще у моего папы, любила отпускать такие шутки в моменты, когда у меня возникали трудности с освоением предмета: «У тебя и папа очень глупый, в кого тебе было уродиться?», «Иди к доске, вышкварка ты негожая, или тебе сразу двойку поставить?». Под занавес моей школьной жизни учитель географии выставила мне итоговую четверку по своему предмету, которая пошла в аттестат, со словами: «Я специально так сделала, у тебя же все пятерки, пусть будет одна четверка».

Подобных случаев за десять лет была масса. Естественно, что все эти годы я читала книги про мужество и героизм отважных милиционеров, смотрела фильмы про то же самое и мечтала о том, что когда-нибудь буду частью сообщества людей с хорошими манерами и благородным настроем. Насколько же красивой виделась мне картина, где правит добро, до самого конца верное себе, упорно верное, даже если ему приходится погибнуть! Вот, что меня восхищало в художественных образах настолько, что они казались мне взятыми из жизни. Вот, что я жаждала увидеть воочию в реальном мире.

Как я шла к избранным

Когда я окончила университет, получив диплом журналиста, в нашей стране ведомство, занимавшееся обеспечением охраны общественного порядка и общественной безопасности, называлось милицией. Слыло в народе «насквозь прогнившим и коррумпированным», а мне все равно казалось достойным уважения, потому что я по-прежнему читала книги, смотрела фильмы и знала милиционеров совсем другими. А еще, я знала себя, в плане того, что не вела бы себя ни как гнилая, ни как коррумпированная, если бы стала милиционером.

Поскольку образование я получила весьма специфическое и имела такой же настрой в части получения работы, пыталась попасть в подразделение, где бы как раз пригодились мои умения ладно складывать слова в предложения. Была в милиции, и есть сейчас в полиции служба, занимающаяся имиджевой политикой ведомства, а если по-простому – она показывает самые красивые стороны будней уголовного розыска, участковых, ДПС и прочих направлений. Назовем ее отделом новостей.

Мне казалось, что при моем наборе способностей я там очень пригожусь. У меня как раз высшее профильное образование престижного государственного вуза, солидное портфолио, накопленное во время стажировок и работы в разных изданиях, неплохо поставленная речь, богатый словарный запас и сердце, горящее интересом и любовью к службе. Однако всякий раз, когда я обращалась в кадровые подразделения по вопросу трудоустройства, мне сообщалось, что вакансий нет. И резюме оставлять не нужно, потому что им «некогда обо мне думать и потом со мной связываться».

Сначала, поскольку я была юной и охваченной своими мечтами, меня это не особенно расстраивало. Потому что ведомство ведь солидное, стало быть, так просто к нему не подступишься, нужно еще большими компетенциями обрасти. Ведь я книжек начиталась и по ним в то время ориентировалась в пространстве, вот и появились у меня очень романтичные догадки и соответствующие ожидания. Может, в этом сером здании таким образом проверяют серьезность моих намерений, ждут от меня настойчивости. Я решила не сдаваться и звонила в кадровые подразделения каждый месяц, в надежде, что появятся вакансии. Параллельно звонила начальнику отдела новостей, чтобы хотя бы напроситься во внештатники и получить возможность показать себя, заслужить доверие и далее двигаться к своей мечте. Но все мои собеседники отказывали мне, тон их был насмешливым и грубым. Для меня не было вакансий ни в подходящем мне отделе новостей, ни в любом другом подразделении. Вообще нигде.

Сейчас я понимаю, что уже тогда надо было попытаться решить вопрос своего трудоустройства по-взрослому, в соответствии с законодательными ресурсами, имеющимися у каждого гражданина. Надо было написать в Министерство внутренних дел о том, как в далеком от столицы регионе относятся к соискателям, у которых и образование вообще-то есть, и набор нужных навыков, и моральные качества подходящие.

Не заинтересовалось бы ведомство моим письмом – еще бы написала, новые бы аргументы и факты изложила, Президенту бы адресовала свое письмо. Надо было излагать проблему и направлять в письменном виде в компетентные учреждения, а не ждать милости от людей, в чьих организмах никогда не содержалось совести. Почему-то мне кажется, что компетентные вышестоящие органы отреагировали бы по справедливости, и я бы намного раньше получила ответы на свои вопросы. Тогда как раз время в стране было такое, что чуть не каждый день на всех телеканалах звучали выступления высокопоставленных лиц о том, что милиция утратила доверие общества и надо ее менять, что ведомству не хватает грамотных и преданных делу специалистов. Эй, уважаемые первые лица страны, вот же я, и грамотная, и учиться дальше готова, и делу верна буду. Возьмете? Вот надо было не с телевизором разговаривать, а писать обращения.

Но моя тогдашняя робость не позволяла мне так поступить. Наверное, боялась заявлять о себе, думая, что будет еще хуже. Хотя, а что случится еще хуже того, что меня не берут на работу моей мечты? В два раза больше будут мне грубить по телефону и в три раза презрительнее насмехаться? Тем более, чуть забегая вперед, признаюсь, что без письма потом все же не обошлось. Не взяли бы меня на службу ни при каких иных обстоятельствах, потому что у меня не было влиятельных родственников, которые бы все устроили.