– Уверяю тебя, я понятия не имею, что это значит.

Вера снова вздохнула.

– Хорошо, дорогая, можешь возвращаться в свою сказочную нью-йоркскую жизнь.

Флоренс с силой потерла лоб. Она не хотела обижать мать, но не справилась с собой.

– Прости, мам. Я уверена, это отличный подарок.

Слова подействовали мгновенно – мать успокоилась.

– Так и есть. В следующий раз, когда приедешь домой, я сделаю тебе зудл. На вкус они совсем как настоящая паста. Потрясающе!

– Договорились.

– Ой, а знаешь, кого я встретила на днях? Тревора. Такой славный мальчик. Он подошел и поздоровался со мной в торговом центре.

Все угрызения мгновенно испарились.

– Мам, ты же его терпеть не могла.

В старших классах Флоренс встречалась с Тревором, а Вера постоянно призывала ее с ним расстаться. Во многом именно назло матери она не прекращала отношения с ним более двух лет. Единственное, что их с Тревором объединяло, – глубокое, хотя и редко высказываемое убеждение, что они умнее других, – оказалось слишком слабой связью, чтобы удержать их вместе после школы.

– Ничего подобного, – возмутилась Вера. – В любом случае сейчас он крупный инженер в «Веризоне»^[4], и он спрашивал о тебе. Все не мог поверить, что ты в Нью-Йорке.

– И тем не менее я здесь, – сухо сказала Флоренс.

– Ты должна ему позвонить.

– С какой стати?

– Было бы неплохо, вот и все.

Флоренс знала, что это далеко не все, но спорить не стала. Если она не поддастся искушению, это будет ее настоящим рождественским подарком Вере.

– Хорошо, мам, может быть, я так и сделаю. Я люблю тебя. Счастливого Рождества.

– А я-то тебя как люблю, детка!

______

Время между Рождеством и Новым годом, пока офис «Форрестера» был закрыт, Флоренс планировала использовать для работы над собственным произведением. Но всю неделю ее преследовала та же проблема, что и два года назад, после переезда в Нью-Йорк: она не могла написать ни строчки.

Это был ее первый творческий кризис. После университета она осталась в Гейнсвилле и устроилась работать в книжный магазин, чтобы полностью посвятить себя писательству. Каждую свободную минуту она лихорадочно печатала на компьютере. Часто писала по ночам, прихлебывая чашку за чашкой разогретый в микроволновке рамен. Во время учебы она открыла для себя Роберта Кувера, Дональда Бартельми и Хулио Кортасара. Читая их, она чувствовала, что может шагнуть в другой мир, где сняты привычные запреты, разорваны связи между причиной и следствием, а впереди – только свобода. Она увлеклась этой идеей – создавать свою реальность и самой устанавливать правила.

Тогда она написала несколько странных и жутковатых историй. Ее любимая была о женщине, которая в течение многих лет по кусочкам ела своего мужа, пока не съела его полностью. Прочитав рассказ, Вера отметила ключевую, на ее взгляд, логическую ошибку: «Разве муж не понял бы, что жена его ест, и не набрал 911?»

В тот период мать чуть ли не ежедневно уговаривала ее найти настоящую работу. Спустя почти два года, получив массу отказов из литературных журналов, Флоренс сдалась. Она откликнулась на все вакансии в издательствах, какие только смогла найти, и приняла первое сделанное ей предложение: ассистент редактора в издательстве «Форрестер Букс».

Вскоре ее писательская продуктивность резко упала. Все началось после одного вечера в ее первую рабочую неделю. Большинство молодых сотрудников «Форрестера» каждую пятницу выпивали в баре «Рыжий жаворонок» недалеко от тоннеля Холланда, – довольно мутное местечко с липкими стойками, вселявшими в состоятельных финансистов уверенность, что они, несмотря на их дорогие костюмы, диетологов и роскошные квартиры в Трайбеке, все еще классные парни. Молодежь ходила туда пить пиво, которое с пяти до восьми вечера стоило всего пять долларов.

Для Флоренс это была первая пятница на новом месте. В шесть часов у лифта собралось несколько человек, направлявшихся в «Рыжий жаворонок», и они с Люси молча к ним присоединились. Флоренс с неудовольствием признала, что напугана не меньше подруги. Их новоиспеченные коллеги были уверены в себе и начитанны, непринужденно вели себя на литературных вечеринках с известными писателями. Девушки носили коктейльные платья с винтажными украшениями. Среди них Флоренс чувствовала себя самозванкой.

Их самопровозглашенным лидером была Аманда Линкольн. Она выросла в Нью-Йорке в семье обозревателя «Нью-Йорк таймс» и преуспевающего литературного агента, входившего в попечительский совет Нью-Йоркской публичной библиотеки. После колледжа в Долтоне продолжила учебу в Йельском университете, а затем стажировалась в журнале «Парижское обозрение». Иными словами, безупречная биография. Скорее всего, нога Аманды никогда не ступала в такое место, как Порт-Ориндж.

Когда все расселись за большим столом в глубине зала, Аманда подняла бокал и крикнула: «Чин-чин!» – Флоренс и Люси неуверенно переглянулись, но пробормотали ответное «чин-чин» вместе с остальными.

Помощница Саймона Эмили, дружелюбная уроженка Среднего Запада, повернулась к ним, пытаясь помочь освоиться:

– Так откуда вы, девчонки?

– Амхерст, – тихонько произнесла Люси.

– Ты там училась? – вмешалась в разговор Аманда. – Туда уехал мой брат. Стюарт Линкольн, не слышала?

Люси кивнула, правда, непонятно, в ответ на какой из вопросов. Дальнейших комментариев от нее не последовало.

– А ты? – Эмили обратилась к Флоренс.

– Я училась в Университете Флориды. В Гейнсвилле.

– О, круто, – сказала Эмили. За столом все одобрительно закивали. Сообщи она им, что у нее рак, их реакция была бы такой же подчеркнуто тактичной. Почти все они окончили университеты Лиги Плюща или им подобные.

– Бывала в доме Хемингуэя на Ки-Уэсте? – спросил Фриц.

Флоренс покачала головой.

– Потрясающее место. У них там эти шестипалые кошки – потомки его первого кота.

– Только не говори мне, что мы все еще делаем вид, будто Хемингуэй сейчас актуален, – воскликнула Аманда. – У нас что, урок английского в девятом классе?

– Господи, Аманда, да я просто сказал, что у него был шестипалый кот, – изумился Фриц.

Чуть позже, когда они пили уже по второму бокалу, около бара появился торговец розами – мужчина средних лет в оранжевой индийской курте.

– Нет ничего более пошлого, чем красная роза, – заметила Аманда. – Кто-то должен сказать этому бедняге, чтобы он начал продавать пионы. Будет хоть какой-то толк.

Все засмеялись, кроме Флоренс, которая молча смотрела на Аманду, слегка ошарашенная. Неужели кому-то могли не нравиться красные розы? И как вообще можно не любить Хемингуэя? Почему эта девушка, не старше Флоренс, позволяет себе столь бесцеремонно говорить такие кощунственные вещи?

Но это было только начало. Весь остаток вечера Аманда то и дело произносила имена и термины, которые казались не более чем беспорядочным набором слогов: Адорно, Пина Бауш, «Койяанискаци».

Дома, во Флориде, Флоренс всегда полагала, что она лучше, чем кто-либо в ее окружении, разбирается в вопросах культуры, искусства и стиля. Но в этом грязном баре она впервые в жизни почувствовала себя некомпетентной, а точнее, просто глупой. Она шла по жизни в беспечной уверенности, что знает больше всех, и вдруг поняла, что ничего не знает. Если бы в то утро ее спросили, она бы сказала, что красные розы – это самое изысканное, что можно придумать. И она даже не подозревала, что Хемингуэй уже стал объектом насмешек.

На следующий день она смотрела на пустую страницу на экране и испытывала незнакомое чувство: страх. Если красные розы оказались безвкусицей, в чем же еще она была неправа? Сколько других глупых ошибок могло возникнуть в ее тексте? Да и могла ли она вообще подумать о том, чтобы написать роман, не прочитав сначала Адорно?

Флоренс перечитала свои старые рассказы, и они показались ей детскими и корявыми. На самом деле она была благодарна Аманде Линкольн, этой надменной стерве, за то, что та дала понять, насколько скудны знания Флоренс, чем практически спасла от позора.

«Великое будущее» теперь казалось лишь одной из множества других возможностей, а не правом, дарованным ей богом. Вполне вероятно, что она станет редактором, а не писателем. Или вернется во Флориду, будет продавать дома или банковские кредиты. Никто ничего ей не гарантировал. И ничего не был должен.

Собственное «я» ускользнуло прочь так же легко, как пальто соскальзывает со спинки стула. Она переросла себя прежнюю, но как создать новую Флоренс с нуля? Она примеряла настроения и характеры, как наряды. Сначала ее заинтересовала безжалостность. Потом захотелось стать объектом обожания. Она верила в преобразующую силу новых сапожек, жидкой подводки для глаз и даже – о ужас! – берета, как будто самоощущение могло просочиться в нее извне, словно никотин из пластыря.

К тому моменту, когда Флоренс встретила Саймона Рида на вечеринке «Форрестера», она уже два года жила в Нью-Йорке, но так и не обрела свою истинную сущность. Она была кораблем без балласта, отчаянно кренившимся на волнах. Возможно, именно эта неустойчивость и привлекла к ней Саймона. Он был из тех мужчин, которых безудержно тянет к молодым переменчивым натурам, ведь Флоренс была далеко не единственной двадцатишестилетней женщиной, блуждающей в темноте в поисках своей идентичности.

Он должен быть понимать, что секс с молодой сотрудницей может разрушить и его карьеру, и его семью. Так зачем он это сделал? Флоренс не питала иллюзий насчет своей неотразимости. Она скорее подозревала, что у него была патологическая зависимость, не обязательно от секса, но от вида собственного отражения – могущественного, самоуверенного, желанного мужчины – в глазах закомплексованной девушки. Да и скандал такая вряд ли поднимет.

И он оказался прав – она этого не сделала.

7

Офис «Форрестера» открылся второго января. Через несколько дней Агата попросила Флоренс отвезти пакет с отредактированными книгами автору, которого на тот момент обхаживала. Писатель жил в восточной части 87-й улицы. День выдался не по сезону теплый, и Флоренс обрадовалась, что у нее появился повод выйти из офиса.

Она отвезла книги, но сразу возвращаться на работу не стала, а повернула на юг и прошлась по симпатичному парку, идущему вдоль Ист-Ривер.

На 84-й улице ее внимание привлекла толпа, собравшаяся на противоположной стороне перед большим особняком. Это были женщины, в основном темнокожие. Из-под куртки одной из них виднелась серая юбка горничной, точно у персонажа какой-нибудь пьесы. Несколько белых женщин болтали друг с другом или смотрели в телефоны.

Двухстворчатые двери особняка распахнулись, и наружу, словно кровь из носа, хлынул поток девочек в красных клетчатых юбках. Флоренс прочла золотую табличку над дверью: «Школа Харвик». Здесь учились дочери Саймона: об этом писали в статье о его жене в «Вэнити Фэйр». С любопытством оглядев ожидающих матерей, но не найдя среди них Ингрид, Флоренс решила понаблюдать и присела на скамейку напротив.

Большинство детей уселись в ожидавшие их автобусы, но не в рейсовые желтые, на которых Флоренс ездила во Флориде, а в заказные, с велюровыми сиденьями и туалетом, больше напоминавшие экскурсионные. Грузная учительница со свистком на шее громко подгоняла учениц:

– Девочки, первый автобус отправляется через пять минут! Проходим, проходим!

Только после того, как автобусы отъехали, няни и матери разошлись вместе с детьми, а учителя вернулись в школу, Флоренс встала и направилась к метро.

______

Вернувшись в офис, Флоренс ковырялась вилкой в салате, в котором оказалось слишком много заправки, когда ее окликнула Агата.

Флоренс привычно подкатила на стуле к ее кабинету.

– Да?