Мутный вечер. Я стоял на пешеходном переходе, смотря на то, как на противоположной стороне в ночной тени курили мужики. Видны лишь силуэты и маленький оранжевый огонек, светившийся то ярче, то тусклее. Дороги, по которым все еще ездили с гулом машины, сверкали цепочками фонарей. Перевел взгляд выше: свет в окнах показывал, куда переместилась жизнь людей с этих ночных улиц.

Я перешел дорогу и посмотрел на тротуар – заметил что-то странное. Впереди шла женщина, периодически поглядывая назад. За ней буквально по пятам шла белая собака, обычная дворняга, без ошейника. Видимо, женщина ее один раз покормила, и теперь эта собака преследует ее. Но боже, как же преданно она за ней шла! Женщина остановилась на переходе, собака села рядом и подняла морду на нее. Женщина отмахивалась, но собака все равно бежала за ней вплоть до остановки, где она прыгнула в «газельку» и укатила. Собака обошла вокруг остановку и улеглась под лавкой ждать.

Мне стало плохо. Посмотрите на меня! Я ведь такой же как тот пес, нет, я даже хуже! Меня даже ничем не подкармливали! Все ее знаки симпатии, скорее всего, не больше чем простые дружеские жесты. Или вообще может мои выдумки? Наверное, так оно и есть. Впрочем, надежда внутри все равно продолжает мне твердить, что я ей тоже симпатичен. Но надежда очень обманчивая вещь.

В сотый раз пролистывая ленту в «VK» я наткнулся на интересную рекламную запись:

«Ты начинающий музыкант? Хочешь выступить где-нибудь и получить первый фидбек? Тогда приходи в наш бар! Мы дадим тебе оборудование, микрофон, поставим на сцену…»

И я загорелся. Я посчитал это реальным шансом заявить о себе. Я должен с кем-то поделиться своими чувствами и переживаниями, потому что больше просто не мог терпеть. Да, меня все равно никто не поймет, но это в сущности не так уж и важно. Главное, что я выговорюсь. А как можно лучше всего высказаться как не через творчество?

Я незамедлительно написал в группу, сбросив две своих песни. Они ответили через час: «Привет! Отлично, приходи. Ты будешь выступать пятым по счету». Я сразу же пригласил Дашу и Ваню.

***

Даша поправила мой галстук, отошла в сторону, присмотрелась с видом эксперта и улыбнулась.

– Отлично. Ты будешь явно самым красивым из выступающих.

Я чуть смутился.

– Спасибо.

– Как настрой?

– Честно говоря, я очень нервничаю. Буквально еле стою.

Она подошла поближе, положила руку мне на грудь и заглянула в глаза.

– Успокойся. Все будет хорошо. Там – такие же новички, как и ты. У тебя все получится.

Я умиленно улыбнулся.

– Спасибо.

Что ж, уже совсем скоро состоится мое первое выступление! И пусть у меня всего две песни, пусть концерт проводится в убогом баре в подвале, площадь которого немногим больше моей квартиры – это не важно. Главное, что я выступаю перед людьми, пусть даже они и сильно пьяны.

Я стоял у стены рядом с небольшой сценой, где хватало места только для микрофона, стула и одного человека, и судорожно сжимал флешку с минусовкой песен в ледяной ладони. Я перевел взгляд в зал: у барной стойки толпились люди, суетился бармен, подливая неопределённые напитки гостям (свет был приглушен и цвет пойла нельзя было различить); за столиками сидели более трезвые люди, поедая разного рода пищу: раки, жареная рыба, стейки, картошка, бургеры; кто-то курил кальян, вальяжно откинувшись на спинку стула. Но всех их объединяло одно: взгляд, устремленный на маленький приподнятый квадрат в конце зала, освещаемый белым светом сверху. Всех объединяло желание услышать новую звезду.

На сцене прыгал из стороны в сторону парень лет шестнадцати. Я прислушался: он пел что-то про деньги, грязь, тачки, разврат, собак женского рода и так далее. При этом музыка во всех его треках играла значительно громче голоса, отчего и без того непонятные слова становилось различить еще труднее. Нынче это считается очень модным и крутым, и всем такое нравится. Жаль только я старомоден…

Перевел взгляд чуть правее: за столиком сидела Даша и Иван. Она явно пыталась его разговорить, но после его односложных ответов разговор умирал. Поймав на себе мой взгляд, Даша улыбнулась и помахала рукой. Я смотрел на нее и не мог понять, почему меня разрывают любовные терзания, в то время как ей, кажется, совсем плевать. Я резко вспомнил текст своих песен и мне стало как-то не по себе. Из раздумий меня вывел голос ведущего, который объявил мое имя. Я передал флешку диджею, который сидел в конце барной стойки за ноутбуком, после чего залез на сцену. Крепко сжал микрофон, стоявший передо мной. Свет чуть приглушили, чтобы не слепить меня. Когда все подготовительные моменты были закончены, я остался один в кругу прожектора. Из больших колонок по бокам сцены заиграла музыка, столь похожая на композиции группы Кино и в то же время не похожие на нее совсем. Руки вспотели. Внимание зрителей сфокусировалось на моем невеселом лице. Наконец проигрыш кончился, и я начал петь, чуть понижая голос.

Чему могла быть посвящена моя песня? Конечно же, несчастной любви. Я знал, что Даша учится на филологическом факультете, знал, что у них есть предмет, на котором учат анализировать какие-либо произведения, знал, что она очень хорошо это делает. Именно поэтому песня не говорила прямыми словами о моей душевной боли. В ней проводилась аналогия между падающими листьями и любовью, которая уходит в никуда, так как возлюбленная не видит моих страданий. Или не хочет видеть.

Я никогда не умел писать метафорами и образами, отчего практически все мои стихи до тупости прямые. Но здесь было что-то другое. Наверное, истинные шедевры рождаются только из чувств.

Вскоре я начал расслабляться и получать истинное удовольствие, топая ногой в такт музыке и закрыв глаза. Да, здесь было всего двадцать-тридцать человек, да, я не получу за это даже гонорара, но едва ли меня это волновало. Быть может это было начало чего-то большого, чего-то великого. Я наконец-то могу высказаться и, что самое главное, меня слушают!

Люди начали аплодировать, похлопала и Даша. Я порой переводил взгляд на нее, стараясь делать это так, чтобы она не заметила. Она с легкой грустью смотрела на меня, как бы стараясь понять кому адресована моя песня. Даша ни раз говорила, – да и демонстрировала, – что она изучает психологию и знает разные штучки, но мне с каждым днем все больше и больше казалось, что она врет. Потому что как можно не понять таких очевиднейших вещей как мои чувства к ней? Ну как?!

… «Понимаешь, я просто боюсь говорить о подобных вещах, так как привыкла ставить свои чувства под сомнения. Я боюсь ошибиться в них. Я боюсь, что в итоге все окажется просто надуманным, бурлением каких-нибудь гормонов и все, ничего больше», – светился на экране ноутбука Дашин ответ.

«Знаешь, у меня ведь тоже такое было. Но просто я проверял и убедился, что это не выдумки. Не знаю, к счастью или нет».

«Проверочки?) И как же ты проверял?»

Почему эта чертова скобочка-улыбочка так сильно ударила по мне?

«Да как-как… Очень просто: пытаешься себе доказать, что все выдумал, а потом ловишь себя на непроизвольных мыслях о ней. И мысли эти – самые первые, которые приходят с утра или последние, с которыми ты засыпаешь. Потом понимаешь, что почти всегда хочешь ей написать, но потом страдаешь от того, что не знаешь, что именно написать».

«Ох, кто-то кажется влип. Ха-ха-ха».

Я сломал карандаш пополам. Я ждал чего угодно, но только не смеха. Только не смеха… Идиот, на что ты шел? Снова те же грабли, снова, снова и снова! Я схватил со стола кружку и швырнул ее в стену; после грохота по кухне разлетелись десятки осколков.

Я откинулся на спинку стула, сделав глубокую затяжку; горечь обожгла горло. Раздался противный писк уведомления.

«Знаешь, мне кажется, что здесь надо меньше думать, хоть это и очень трудно. В данной ситуации нельзя что-либо продумать наперед».

«Я это прекрасно знаю. В этих делах все очень сложно. Очень сложно, Даша. И от моего тотального непонимания хочется выть. Кто сказал, что с возрастом становится проще жить? Вовсе это не так. С возрастом ты начинаешь больше думать, больше анализировать, больше задаваться вопросами и как следствие больше страдать».

«Поэтому я стараюсь не думать о таких чувствах. Раньше, может, и было классно бежать за своим любимым даже если ему дела до тебя нет, но сейчас это сложно. И противно».

Я ткнул маленьким окурком в дно стакана с водой и закурил еще одну сигарету; рука дрожала. Минут десять я молчал, переламывая в себе желание спрыгнуть в окно прямо сейчас. Мучительно хотелось с кем-нибудь поговорить, но писать было решительно некому. Я как всегда остался один со своими проблемами. И как всегда эти проблемы такие, что я не мог остаться иначе.

«Знаешь, а может просто стоит ей признаться? Ведь если ты не попробуешь, ты не узнаешь», – пришло мне через пять минут тишины.

Как легко ты это пишешь! Боже мой!

«Во-первых, я боюсь. Во-вторых, я сейчас признаюсь, она меня отошьет и что я буду делать? Скорее всего мы после этого даже общаться перестанем – обычно оно так и бывает».

«Но ведь может и нет! Может она сама сидит и ждет, что ты ей признаешься!» – написала она.

О, не давай мне надежду, Даша, я тебя молю…

«А может все и так, как говоришь ты», – прислала она следом

Спасибо.

«А может и да, вот именно», – ответил я.

«В любом случае я желаю тебе удачи. Попробуй не зацикливаться на этом и не накручивай себя. Я уверена, что она неглупая девочка (какая же еще могла тебе понравиться?), и даст тебе знать, если что-то чувствует».

Тоска лилась через край. Я смотрел на это сообщение несколько минут. «Неглупая» …, да кто ж ее знает?! Если она такой крутой психолог, как строит из себя, то давно должна понять, что нравится мне! Хотя, может она просто таким образом дает знаки, мол, иди-ка ты, Максим, куда подальше? О, наверное, нет ничего хуже любовных сомнений.

«Что ж, спасибо… Теперь я пойду спать».

«Стой!»

«Стою».

«Ты не пообещал мне кое-чего».

«И чего же?»

«Пообещай, что не будешь себя накручивать».

«Постараюсь. Но я привык быть с тобой откровенным, так что скажу, что именно этим я и буду заниматься половину ночи».

«Так, тогда ты не идешь спать. Или грусти здесь, или не грусти совсем».

Мне вдруг очень сильно захотелось послать ее на три известные буквы.

«Понимаешь, если я начну грустить здесь, плохо может стать тебе. А я не хочу, чтобы тебе было плохо… Я могу сорваться и сказать какую-нибудь ненужную вещь, за которую ты меня потом возненавидишь».

«Ой, зря я подняла всю эту тему. Прости…»

«Ничего».

«В таком случае доброй ночи, Максимка».

«Пока».

Я запрокинул голову назад и тяжело вздохнул. Мысли разрывали мозг; успокоиться и настроить себя на лучшее не было никакой возможности. Да и желания тоже, если честно. Я вдруг понял, что это слишком сильно похоже на то, что было между мной и Катей. Слишком сильно…

На глаза попалась желтая книга мягкого переплета, надпись на которой гласила: «Страдания юного Вертера» …

…Постепенно перед глазами все поплыло и передо мной вновь возник прожектор, закрывавший своим светом лица почти всех слушателей. Она все еще смотрела на меня, а я просто не знал что делать. Просто не знал.

***

Я смотрел через большое окно на снующих в предвечерней суете людей. Кровавые лучи закатного солнца плавили окна домов и облизывали их серые стены. Пушистые, похожие на комья шерсти, облака хаотично разбросаны по небу; и угасавшее солнце в последний раз окрашивало их в розовые и персиковые оттенки. День медленно догорал.

– Ты пойдешь на мое выступление? – спросил я Щеголева, переводя взгляд с улицы на него.

Он сидел напротив меня и ел небольшой сэндвич – две булки, котлета и кетчуп. Перед ним на красном подносе лежали еще три таких же.

– Да я хз.

– Ну выпьешь там, потанцуешь.

– Я не пью.