Похоже, этот стул используется только студентами. Для гостей он крайне некомфортный – жесткий и с прямой спинкой.

– Долго мне здесь сидеть?

Может, у Мороза столь изощренное чувство юмора, что он решил наказывать меня тренажером для плоскости ягодиц?

"Плоскоягодичный тренажер: нет попы – нет проблем!"

– Пока Мороз Морозович не придет, – женщина не отрывалась от бумаг, с невероятной скоростью расфасовывая одну большую кипу на три ровные стопочки, остальные листы самоуничтожались над корзиной для мусора.

Зачем было меня так "срочно" вызывать, если Верховного чародея нет на месте?

Опять опоздаю.

Громкая трель оповестила о начале занятия.

Левитация. Самый интересный предмет! А я сижу в кустах на жестком пыточном стуле…

Растянувшиеся минуты, – часы твердили что прошло всего пять, – показались вечностью до того, как блондинка безучастным голосом произнесла:

– Ректор вас ожидает.

Она не смотрела на меня. А зря!

Я так долго моргала, что он успел зайти, пройти мимо, открыть и закрыть дверь? Заснуть я тоже не могла – слишком уж условия для сна неподходящие.

Секретарь, не заметив движения, подняла недовольный взгляд.

– Ректор вас ожидает, – повторила с нажимом.

Ладно, ей виднее.

Спорить себе дороже.

Постучавшись два раза ради приличия, дернула ручку на себя.

Яркий свет от окна вынудил на мгновение зажмуриться. Закрыв за собой дверь наконец огляделась.

Кабинет ректора немного… странный. На одной половине – снег и огромная, просто гигантская пушистая ель. Удивительно, как она здесь умещается?

Снег также сыпал с потолка, но сугробов что-то не наблюдается. Чудеса, да и только. А вот другая половина…

– Присаживайтесь, – Мороз Морозович указал рукой на стул рядом со столом.

За спиной профессора до потолка возвышался стеллаж во всю стену, сплошь уставленный книгами и папками. На столе царил порядок, не считая просматриваемых в данный момент листов, разложенных перед Морозом.

– Вы хотели меня видеть?

– Не хотел. Однако вы каждый раз вынуждаете наслаждаться вашим присутствием.

Почему-то после этих слов уверенность, что он вовсе не наслаждается моим присутствием, плотно укоренилась. Я совершенно не расстроена получить такое признание. Наоборот.

– Так я зря пришла? – радость скрыть не смогла, хоть и очень старалась.

Мороз Морозович наконец отложил бумаги в сторону, закрыл папку с грифом "Чрезвычайно секретно" и, сцепив пальцы перед собой, наградил меня укоризненным взглядом.

– Липова, вы ведь знаете, почему я вас вызвал?

– Меня посещали некоторые догадки, – уклонилась от прямого ответа.

Едва слышимый перезвон колокольчиков нарушил напряженную тишину. По снегу прошли красные переливы и на ели появились три письма.

Мороз сделал едва заметный взмах рукой. Послания со свистом рассекли воздух и упали на стол. На конвертах корявым детским почерком написано: "Деду Морозу от Иванны Скобиевой, 7 лет" – на первом, и "Дедушке Морозу от Коли Егорова", – на втором. Третий конверт исписан аккуратным почерком с завитушками, из-за которых разобрать текст, кажется, не представляется возможным.

– Это… письма детей? Деду… то есть вам? С пожеланиями?!

Я и представить не могла, что почта у Мороза работает таким образом. Честно говоря, я даже не думала, что до него письма доходят!

Профессор отвечать не торопился.

– Выкладывайте уже все вопросы, я вижу, как вас распирает, – со скучающим видом он откинулся на спинку кресла.

Раз меня так просят… уговаривают…

– А подарки таким же путем отправляете? И еще… как адреса узнаете? На конвертах не написано.

Еще бы узнать, где Мороз держит оленей и можно ли на них прокатиться? Ну и, пожалуй, есть ли вакансия "Помощника деда Мороза" или что-то в этом роде. Я бы поработала.

Все вопросы разом задавать не стала… слишком велика вероятность, что Мороз просто не станет отвечать ни на один, а выскажет все, о чем собирался сказать и выставит за дверь.

– Все? Или еще что-то добавите?

Соблазн велик… но это будет слишком нагло.

– Все, – заверила, не сводя взгляд с ели.

На ней то появлялись, то исчезали разноцветные игрушки. Большие, маленькие, расписные и однотонные. Стеклянные и блестящие, и матовые, и вроде даже золотая была.

– Я получаю все письма, которые дети пишут на мое имя. Иногда случается получать и от взрослых, но это редкость. С возрастом люди перестают верить в волшебство, – задумчиво протянул он, – в этом и кроется их большая проблема.

Признаться, мне бы и в голову не пришло написать письмо Деду Морозу. Я перестала их писать лет в двенадцать.

Ох, ель-метель! Так Мороз, значит, и мои письма читал?

Выходит, читал… другого Мороза у нас нет…

– А… вы… хм… мои письма тоже получали, да?

Отчего-то стало неловко, даже стыдно… В своем последнем письме, точно помню, просила, чтобы, когда вырасту, я нашла настоящую любовь с красивым принцем.

Я делала акцент на "красивом", потому что все сверстники казались недостаточно прекрасными для такой великолепной меня.

Конечно, это все детские глупости, но щеки все равно покраснели…

– Читал, – охотно подтвердил Мороз с лукавой улыбкой.

Снежком бы лицо обтереть, охладиться… Он ведь наверняка не помнит. Ему приходят тысячи писем! За столько лет он их миллионы прочитал, там наверняка писали всякое.

Однако же все равно неловко сидеть перед человеком, который читал твои сокровенные детские желания.

Боже… какой Мороз в самом деле древний! До конца осознать и принять факт, что этот человек, вероятно, семь лет назад, читая мое письмо, выглядел точно также, как и пятнадцать, и двадцать, и сорок лет назад… Немыслимо!

Смущение уступило место другому чувству.

– Это, наверно, не так весело, да? – тихо произнесла. – Видеть, как ваши студенты вырастают, умирают, их дети пишут вам, учатся и потом тоже уходят, и так веками… И те, кто возможно имел для вас большое значение… умирали… оставляя вас дальше проживать все то же… люди меняются, а суть остается, – закончила шепотом, с какой-то безнадежной тоской глядя на профессора.

Он не отводил взгляд, пока я не замолчала.

Мороз долго хранил молчание. Он пристально изучал мое лицо, следил за эмоциями.

От радости не осталось и следа. Ведь если подумать: волшебник, которого все дети любят и ждут, потому что он приносит радость, вероятно, глубоко несчастен.

– Прося вечной жизни люди не задумываются о минусах, – глубокий голос нарушил тишину. – К несчастью, их намного больше и не все они очевидны. Вы правы, Варвара. Это не так весело.

Тихий перелив колокольчиков и красное мерцание на снегу оповестили о новой порции писем. Два мятых конверта расположились на лапе пушистой ели.

Едва заметный жест и конверты пронеслись мимо меня.

– Возвращаясь к теме насущной, – строгость вернулась в голос профессор. – Первое, о чем хочу сказать, так это о вашей искрометной речи на балконе. Липова, язык, полагаю, станет вашим злейшим врагом, если вы не научитесь его контролировать.

И возразить бы, да нечему! Прав ведь, прав. Я всегда говорила: мой язык слишком самостоятельный – мозг только подумал, а он, подлец, уже озвучил. Ну, а если без шуток… Хотя какие уж тут шутки!

– Совершенно с вами согласна, Мороз Морозович.

Скрыть неподдельное удивление профессору не удалось, а может он и вовсе не старался этого сделать. Судя по всему, он ожидал услышать все что угодно, кроме согласия.

– Рад, что вы не отрицаете проблемы, – за ровным тоном невозможно ничего разобрать. – В чем причина вашего конфликта со студенткой Карповой?

– С… а, вот, значит, какая у нее фамилия… Кажется, ей не понравилось отсутствие метлы в моих руках.

– Это еще одна тема, о которой…

Шум, доносящийся из приемной, прервал Мороза.

Гневный голос секретаря звучал все отчетливее.

– Вас не вызывали!..

– Вы просто забыли, – донеслось приглушенно.

– Профессор занят!..

– Мне срочно надо…

– Что значит "срочно надо"?! Стоять!

Визитер, кем бы он ни был, явно стоять не собирался. Дверь распахнулась под крики: "Вы будете наказаны!"

На пороге стоял взволнованный Васильев, а за его плечом маячила голова секретаря. Столкнув его с прохода, она с претензией посмотрела на Мороза, будто он в чем-то виноват.

Профессор кивнул со скрытым предвкушением дальнейших событий.

Женщина выразила все свое недовольство в звуке: "Хм!", вздернула подбородок и захлопнула за собой дверь.

– Профессор, – заговорил Васильев, подходя к столу, – не отчисляйте Варю… то есть Липову… она вообще не виновата!

Мороз подался вперед, словно дождался лакомого кусочка пирога.

– В чем Липова не виновата?

Лис пошел багровыми пятнами.

– Ни в чем, – заверил он с таким серьёзным лицом, что я бы вот точно ему не поверила.

– Почему вы решили, что я собираюсь отчислить Липову?

Да, мне тоже интересно узнать.

– Эм… к-хм… – нечленораздельно промычал Лис. – А вы не собирались?

– Пока нет.

Акцент на первом слове мне не понравился.

Улыбка расцвела на лице друга. Он заметно воодушевился.

– Я тогда пойду, там подожду, – он показал на дверь, но и шага сделать не успел.

– Куда же вы, Васильев? – усмехнулся Мороз. – Присаживайтесь. Вас здесь как раз не хватало. Банда нарушителей порядков в полном составе, – сурово, но не без удовольствия припечатал профессор.

Приговор близится неумолимо. Однако же в компании с Лисом намного спокойнее.

Глава 5. Повелитель тряпок и командирша веников

"Впервые на моей памяти

олени захотели сбежать"

Из личных заметок Мороза

По пустынному коридору брели в молчании. Лис несколько раз открывал было рот, но через несколько секунд смыкал челюсти, так и не проронив ни слова.

Я тоже помалкивала.

Зачем сотрясать воздух зря, к тому же приговор обжалованию не подлежит. Мороз нас уже не услышит, а если у него уши на каждой стене да по несколько штук, то скорее еще какой унизительной работки подкинет, чем решение свое изменит.

На лестнице друг все-таки не выдержал:

– Нет, ты слышала? За какую-то невинную шалость отправить нас на общественные работы! "Совместный труд на благо общества – объединяет", – процитировал он ректора.

– Да, Мороз отыгрался, – я в раздумьях шла мимо дверей на первом этаже, – но могло быть и хуже.

Друг спорить не стал. Он прекрасно понимал, что мы отделались малой кровью, а по-хорошему Мороз мог нас отчислить, и был бы прав.

Стукнув костяшками пальцев по двери кабинета, дернула ручку на себя.

Седой мужчина смотрел сквозь линзы огромных очков. Они занимали половину лица, из-за чего торчащие в стороны волосы делали его похожим на щетку для прочистки дымохода. Только с глазами.

– Липова? – тонкий подрагивающий голос идеально дополнил образ.

– Простите за опоздание, ректор задержал.

– Ничего-ничего, проходите. Пожалуйста, вот сюда… да…

Столы в аудитории отсутствовали, кроме преподавательского. По полу полукругом разложены квадратные подушки – по одной на каждого ученика. Свободная подушка лежала крайней. Половина одногруппников с нескрываемым любопытством прожигали меня взглядом, напрочь позабыв о преподавателе. Другой половине смотреть на меня не позволяло расположение, но даже это некоторых не смутило!

Чего только не делали: и вперед наклонялись, и с места вскакивали, словно их вместо подушки на раскаленную сковороду посадили.

– Давайте вернемся к теме нашего занятия, – профессор Абаку призвал всех к порядку, но, похоже, студентов больше интересовали подробности моего опоздания.