Бонк внимательно вгляделся в его лицо. Николас осунулся, под глазами были синяки, глаза лихорадочно блестели. Черт, он не спал всю прошлую ночь, а этой – ходил в архив вместо него! Сколько он спал? И спал ли вообще?

– Больно? – догадался Ральф.

– Боль – ничто, – покачал головой Фостер. – К ней я давно привык. Нет, дело не в боли. Это как пустить кого-то чужого в себя, а я не люблю гостей.

Ральф нахмурился, вспоминая о последствиях их с Ником знакомства. Скольких он вылечил, не счесть. Ни единой жалобы, никаких претензий. Впрочем, какие претензии могут быть от молчаливой машины? Почти робот, ни одной эмоции на лице.

Дурак! Он еще обижался на него за молчание.

– Это ты потому такой активный сегодня, – догадался Ральф. – Потому что меня подлатал?

– Нет, – улыбнулся Фостер. – Это все бессонница.

На улице было противно. Серое небо падало на голову мелким дождем, порывистый ветер теребил плащ и все время норовил сорвать с головы капюшон. А ведь Ральф затянул у лица шнурок и на бантик завязал, обхохочешься видок. Нику понравилось, хотя, между прочим, он выглядел не лучше.

Они делали уже второй круг по вверенной им территории и снова оказались у высокой ограды университета.

– Знаешь, что самое страшное во всех этих радикальных движениях? – вдруг остановился Николас, поднял голову, посмотрел в высокие окна ближайшего корпуса и недовольно мотнул головой.

Интересно, что он там увидел? С такого-то расстояния?

– Что? – рассмеялся Ральф. Логика Фостера всегда его забавляла, только что они строили догадки, почему старший Бонк попал в такую немилость в академии, и так ни до чего толкового и не додумались, а теперь Ник заговорил о политике.

– Первыми под удар попадает молодежь, – зло сообщил ему Николас и уверенно шагнул вперед.

– Потому мы и ходим здесь, надо полагать, – догнал его Ральф. – Чтобы белые не соблазняли неокрепшие умы своими глупыми лозунгами.

– А ведь ты угадал, – широко улыбнулся ему Николас. – Мы с тобой здесь действительно за этим.

Ральф поправил разболтавшийся под подбородком шнурок и заинтересованно посмотрел на друга.

– Будем грудью закрывать проход в университет или сожрем все найденные листовки?

Ник посмотрел на наручные часы, покачал головой и сказал:

– Это скучно. Лучше мы будем теми умами, которые белые станут соблазнять. Я покажу. Ты же не откажешься немного пощекотать себе нервы и опасности не боишься, да, господин Бонк?

«Я покажу». На краткий миг у Ральфа потемнело в глазах, он сжал кулаки. Ему не было плохо, беспричинная ненависть грозила выжечь его изнутри.

Черт, да что с ним такое?

– Покажи, – сощурился он, прогоняя странные ощущения, потянулся к дару, удивительно легко создав на ладони искрящийся шар. – Почему бы и не развлечься, господин Холд?

Фостер жестом приказал ему следовать за ним, долго вел какими-то закоулками и привел к заброшенному флигелю почти у самых верфей. Таких же заброшенных – промзону давно перенесли. Здесь предполагалась жилая застройка, огромный кусок земли был огорожен высоким строительным забором, и только в одном месте рабочие забыли скрепить два жестяных листа, вышло что-то вроде незапланированной калитки. Там-то они и вошли.

Ральф ничего не спрашивал, во-первых, не факт, что Николас удосужился бы ему что-то объяснить, во-вторых, не хотел. Интерес и предвкушение горячили кровь, он, наконец, очнулся. Мерзкая погода привела его в чувство, и ему не хотелось портить себе единственно возможное удовольствие от дежурства.

Шутки Фостера никогда не были скучными. Этот малый знал толк в развлечениях, а что развлечения слегка отдавали безумием… Это Ральфу даже нравилось. Зато весело.

Ветер стучал железом, выл в раззявленных окнах бывшего общежития, он заметил соответствующую табличку у входа. Натужно скрипела наспех сколоченная деревянная дверь. Николас посмотрел на обшарпанную ручку, обернулся. Хмыкнул себе под нос.

– Четыре часа пополудни. Здесь сейчас белые, друг мой. И я тебя завербовал, – улыбнулся ему Фостер.

– Зачем это? – Бонк выгнул бровь.

– Ну, ты же идешь на ужин к Юрию, так почему бы не возложить на тебя какую-нибудь деструктивную миссию заодно?

– В принципе логично, – кивнул Ральф.

– Ты веришь мне? – вопрос Ника прозвучал неожиданно серьезно.

– Верю, – ни малейшего сомнения. Он и сам был этому удивлен. Когда он успел так сильно привязаться к младшему Холду, а главное, почему доверяет почти как себе?

Ник выдохнул, и Ральф понял, что друг не дышал, ожидая его ответ.

– Игра становится намного интереснее, если играть вдвоем, – поделился наблюдением Фостер. – Надеюсь, тебе понравится, – кивнул он скорее себе, чем Бонку, толкнул дверь и вошел внутрь.

У входа стояли несколько человек, Ральф насчитал шестерых, все были молоды, и никого в белом. На него смотрели с удивлением, но кивали, кто-то даже протянул руку. А вот Фостера приветствовали как старого знакомого. Столько фамильярности, странных издевок, снисходительных усмешек и даже высокомерия.

Высокомерие. К Холду. Во что ты играешь, Ник?

Белые не удивились нашивкам патруля на их плащах. Рыжий веснушчатый парень колко высказался о курсантах и нищих беспризорниках, которые все надеются, что им доверят что-то посерьезнее баллона с красной краской.

К чему бы это?

Николас робко улыбался и с отрешенным видом бормотал себе что-то под нос.

Интересно, очень интересно. Знает ли маршал об увлечении сына? Или «белые» – проект Холда-старшего? Слишком опасно, слишком нелогично, слишком рано делать выводы.

Их пропустили вперед, рыжий будто случайно толкнул Николаса плечом. Придурок. Ральф спрятал руки в карманах. Не время для драки, да и Ник в состоянии постоять за себя сам. Если он до сих пор не поставил этого идиота на место, тому были причины.

Узкий коридор, небольшая комната, громкие голоса.

– Действовать? – донеслось изнутри. – Мы уже действовали весной! Скольких мы потеряли? Сколько оказалось в тюрьме?

Что было весной? Тогда Ральф был еще в Эдинбурге, жизнь столицы не интересовала его. Зря, как оказалось.

– Не можешь простить мне свою подружку? – неприятный смех. – Так ведь ее вытащил покровитель. Кем она работала, горничной? Хорошо работала.

– Не смей так говорить! – злое шипение.

Их с Ником наконец заметили. Невысокий полный мужчина и очень худая девица со словно вырубленным топором лицом тут же прекратили разговор.

Девушка сухо кивнула им обоим, а мужчина принялся заверять, как он рад приветствовать новичка в своих рядах, и протянул Ральфу влажную руку. Тот с трудом удержался, чтобы не вытереть ладонь о плащ.

А дальше случилось совсем уж неожиданное, белый покровительственно потрепал Ника по голове, и тот не протестовал. Больше того, Фостер смотрел на мужчину с нескрываемым обожанием.

Вот так так…

Ральфу указали на стул, он сел. Николас устроился рядом, откинул капюшон плаща. Бонк повторил за другом. Оглядел помещение, запоминая детали обстановки, малейшие эмоции на лицах, позы, голоса. Он проанализирует это позже и непременно расспросит обо всем Ника.

Мужчина представился Мухой. Кличка эта очень сочеталась с его жужжащим голосом. Что он там жужжал?

Изжившая себя монархия, слабый наследник и военная диктатура – все это надлежало искоренить. На смену старому режиму должен прийти новый. Незапятнанный, чистый. Белый. Люди смогут сами выбирать власть и то, как им жить, потому что они сами станут новой властью.

Полная чушь, конечно. Абстрактные люди создадут такую же абстрактную власть? Неужели кто-то верит этим россказням? Верят, понял Ральф, вглядевшись в одухотворенное лицо девицы. Поддакнул, нацепил на физиономию точно такое же выражение восторга. Хуже точно не будет, у Ника вон вообще на лице рассеянная улыбка не вполне здорового человека.

В комнату вошел рыжий и еще трое. Он не досчитался троих. Двери караулили? Рыжий оперся о стену, остальные сели за стол, внимательно слушали Муху и кивали в особенно драматичных местах навроде «светлого будущего» и «чистого листа».

А ведь хорошо говорит, Ральф и сам заслушался. Здорово было бы, если бы медицина стала доступней, если бы за образование не нужно было платить. А не вносить ежегодную ренту за проживание на землях аристократии? Пока его это не касалось, но, если он останется в империи, ему рано или поздно придется озаботиться собственным жильем. Странно приобретать стены, но не землю, на которой эти стены стоят. Рента может вырасти, и вдруг окажется, что твоя квартира стала тебе не по карману.

Останется в империи? С каких это пор он решил остаться здесь? Раскаленным штырем пронзила голову боль. Разрывающий сознание шепот заглушил громкий голос Мухи.

«Нечего делать здесь…»

Ральф зажмурился, мотнул головой, сбрасывая, будто забытый кошмар.

Не время для грез, тем более дурных. Как там говорил Николас, боль – ничто. Вот и нечего себя жалеть.

Шепот стих, дурманящая голову боль спряталась где-то в затылке. Она пульсировала, дразнила разум, грозясь вскоре вернуться вновь.

Ничего, он снова выгонит ее усилием воли.

Ральф уставился на бурно жестикулирующего оратора. Хорошо поставленная речь, справедливые требования, логичные выводы. Немного лести – они надежда империи, чуточка лжи, и вот он сам уже смотрит Мухе в рот.

Ральф огляделся. Место было полно заброшенной романтики. Сырое помещение, тусклая лампа над старым столом. Странно, что здесь все еще есть свет. Листовки, обертка от дешевого шоколада на столе. И пачка денег в руках худой нервной девицы. Она заметила его взгляд, отсчитала несколько купюр, далеко не маленьких, судя по цвету банкнот, протянула Николасу и сухо бросила:

– На двоих.

– Понял, – шепотом ответил Фостер и убрал деньги куда-то под плащ.

А неплохо они зашли, хмыкнул Ральф про себя. Какой, однако, необычный у Ника источник дохода. Может, Холд-старший лишил сына карманных денег? Чем черт не шутит?

Интересно, на чьей земле этот флигель? Того, кто их финансирует? Или место для встречи всякий раз меняется? Помещение не отапливалось, казалось, на улице и то было теплей. Свет был, значит, и газ должен был быть подключен, он видел оранжевые трубы на торце здания. Только нет смысла топить, если окна разбиты.

На улице стемнело. Здесь не было фонарей, и темнота заглядывала в помещение, робким туманом просачиваясь внутрь. Такая же ласковая, родная и ненавистная, как в глазах его двойника в отражениях.

Ральф расправил плечи. Не время для самокопания.

Никто не называл имен, здесь приняты были короткие прозвища. Николаса ласково звали «Молчуном», жаль, что не «Малышом». Судя по разговору, его знали давно. Похоже, в эту игру Фостер играл не первый год. Он поручился за Ральфа. Дрожащим голосом окрестил его «вторым». Муха зааплодировал, поздравил новичка с обретением второго имени, а затем и Николаса с его самым первым «вторым». Второй так Второй, хорошо, не первый. Хотя «Электрик» или «Молния» было бы логичнее. Впрочем, о даре друга Молчун умолчал.

Фостер смущенно улыбался. Муха положил руку ему на плечо.

Это у них что-то типа ритуала? Привел в кружок друга, стал немного круче? Судя по насмешливым взглядам рыжего, репутацию Молчуна этим было не спасти.

Зачем Николас привел его сюда? Показать ему белых или показать белым его? Он не понял, странное короткое собрание, на котором никто ничего не решал, а только Ральфа представили, подходило к концу.

Девица, Зола вроде бы, – ей тоже подходило это прозвище, очень уж серое было у нее лицо – подхватила со стола фантик и последней вышла в коридор.

– Ну, удачи тебе, Второй, – ухмыльнулся рыжий ему в лицо. – До встречи, если тебя, конечно, на нее позовут.

– Спасибо, – хмуро ответил Ральф.