– Я понимаю, Олька, – расстроенно тянет Кир. – Все понимаю, но в башке пока не укладывается. Ты и мой отец! Фигня какая-то! Зачем я только отпустил тебя в этот проклятый Тай! Зачем вообще позволил уйти! Может, и нужно порвать с антикваркой. Закончить универ и устроиться в банк. Просиживать в кресле целый день…

– Ты не сможешь, – шепчу я сквозь слезы. – А я не смогу жить с тобой и знать, что дала собственному свекру. Мне сейчас тошно, Кир. Дальше только хуже будет… Мне лучше уехать…

Кирилл хмуро оглядывает меня. Сжимает кулаки до белых костяшек.

– Я надеялся, ты развеешься в Тае и передумаешь разводиться. Но теперь ситуация просто немыслимая. Хотя… я отца вижу раз в полгода. То он работает, то отдыхает. А иногда спасает мир. Бэтмен хренов…

Я удивленно пялюсь на бывшего мужа и боюсь обронить хоть слово. Шутка такая, что ли? Да и кого может спасти пресыщенный жизнью мажор? Он же побоится разбить свой Ролекс или очки в дорогой оправе. Или повредит выпендрежный браслетик… Кирилл тяжело вздыхает, и я вижу, как на скулах играют желваки. Бывший муж садится рядом и, взяв мою руку в свои, бурчит нехотя.

– Отца иногда просят провести сложные операции. И он может бросить все и улететь куда-нибудь в Лесото или в Мозамбик. Сейчас уже крайне редко, а вот в моем детстве он в Африке несколько лет проторчал. Людей спасал в горячих точках. Герой, конечно, – морщится Кир, – но такое долгое отсутствие сыновней любви не прибавило. – Подумай хорошенько, Оль, – просит он, нагнув ко мне коротко стриженую голову. – Я подожду пока. А ты отнесись к вопросу серьезно. Ребенка родим. Я буду хорошим отцом. Обещаю.

– Точно? – сквозь слезы улыбаюсь я и неожиданно понимаю, почему клюнула на папашу. Кирилл с Вадимом похожи. Одинаковые широкие фигуры, высокий рост, манера держаться. Вот я и выбрала на свою голову! И что теперь делать? Остаться с Киром или все-таки идти дальше? – Но почему ты сразу не решился бросить антиквариат? Думал, что я привыкну? – спрашиваю я в отчаянии. Останься я дома, никакого бы романа не случилось!

– Да лоханулся я, – негодующе бурчит Кир, всплескивая руками. – Думал, вернешься, и мы помиримся. Но ради тебя, Олька, я готов бросить антиквариат. Только останься, слышишь. И отцом никогда не попрекну. Скажи «да», милая, – просит он, целуя меня. – Он к нам никогда не сунется. И никому не скажет. Сделает вид, что вы с ним не знакомы. Но ты же переживешь, правда?

– Глаза бы мои его не видели, – тяжело вздыхаю я и прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Я понятия не имею, люблю ли я Кирилла, и что вообще значит любить кого-то? Мой отец давным-давно ушел из дома к богатой женщине, у которой работал водителем. Если там и была любовь, то только к деньгам. Мама замуж так и не вышла. Бабушка с дедом жили как кошка с собакой и всю жизнь ругались по любому поводу. Это и есть любовь? С Кириллом мне хорошо. Легко и свободно дышится. Только все дурацким образом уперлось в криминал. И если бы он сразу решился расстаться со своим так называемым хобби, я осталась бы с ним. А теперь?

– Соглашайся, – бурчит Кирилл. – Давай начнем все заново, Олька! Ну, не можем же мы расстаться по дурости?

Муж опускается передо мной на колени. Целует сначала руки, потом, задирая подол, разводит в стороны бедра.

– Нам с тобой так хорошо, Оленька, – шепчет он и смотрит на меня внимательно. И как только я слабо киваю, сдирает с меня колготки и трусики.

– Подожди, – шепчу я. – Кир, пожалуйста!

Муж выжидательно смотрит на меня и, насилу оторвав взгляд от моей киски, бросает раздраженно.

– Ну что еще, Олька?

– Что ты сказал отцу? – спрашиваю я нерешительно. – Ты же понимаешь…

– Спросил только про методы защиты и закрыл тему.

– А про развод?

– Не сказал. По факту мы еще муж и жена. А на его мнение я плевать хотел. Он, конечно, запал на тебя. Да и кто бы остался равнодушным… Вот пусть теперь в сторонке облизывается. Козел! – рычит Кирилл и, скривившись, добавляет. – Все. Оля. Разговор закончен. У меня к тебе претензий нет. Мой папа, если ему приперло, убедит кого угодно. Ему телку склеить минут десять нужно. Вот и ты попала в сети старого паука, – вроде бы равнодушно говорит он, а потом переходит на крик. – Я не могу тебя потерять, слышишь?! Я люблю тебя!

Я соскальзываю с дивана и, упав на колени, попадаю в объятия Кирилла. Муж прижимает меня к себе и бормочет всякие нежности. А я, положив голову ему на грудь, реву белугой. Умом я понимаю, что нужно уходить. Разбитую чашку не склеить. Может, сразу и не скажет ничего. Но и не забудет, а потом обязательно припомнит. Но дикий страх остаться одной, попасть в паутину вот к таким «Вадикам-Павликам», напрочь заглушает доводы рассудка. Я плачу, прижавшись к Кириллу, и тихо причитаю, что недостойна его. И теперь уже все станут считать меня пропащей девкой. А уж свекор точно настроит всех родственников против.

– Да ладно! Папа мало с кем из родни общается. Он, конечно, станет обливать тебя высокомерием и презрением, но это его обычное состояние. И мне, и маме достается постоянно. А уж бабушка Тоня у него вообще монстром была. И если мне нужно отречься от отца ради тебя, я сделаю это с легкостью.

– Нет, не надо! – кричу я. – Он же все-таки твой отец! Так нельзя!

– Сам знаю, – фыркает Кирилл. – Да ну его, – отмахивается он от неведомого Вадика-Павлика и осторожно опускает меня на пушистый ковер. – Я измучился без тебя, Олька, – рычит он, вставая между моих бедер.

Я вздыхаю, стараясь не разреветься. Открываю глаза и в свете тусклого ночника смотрю на сопящего рядом Роберта.

– Малыш мой дорогой, – шепчу я и, не в силах сдержаться, утыкаюсь носом в подушку. О чем я плачу? От безнадеги, наверное. Я таки попала в сети старого паука, и фиг отсюда выберешься. Нужно, наверное, поспать, а не ворошить прошлое. Запутанное и до сих пор непонятное. Попытаться вернуться обратно в Эдинбург.

«А если Шевелев тебя убьет, с кем останется Роберт?» – подает голос потаенный страх. И остаток ночи я гляжу в потолок сухими глазами и пытаюсь понять, как поступить дальше.

«Ссориться с Вадимом нельзя. Кто еще обладает реальной силой и деньгами? Кто еще способен обеспечить безопасность мне и моему сыну? Здесь, за высоким забором, я могу чувствовать спокойно и иногда выезжать в город с охраной. Но кто поручится за жизнь русской эмигрантки, снимающей коттедж на краю города? Куда в случае моей гибели определят Роберта? И сможет ли мама забрать его у имперского правосудия? Захочет ли? Да и тягаться в одиночку с ювенальной системой Великобритании даже Косогорову не под силу. Я поворачиваюсь к сыну, отбросившему прочь покрывало, и снова любуюсь своим малышом. В который раз благодарю бога за этот священный дар. Именно мне достался самый чудесный мальчик в мире.

«Я смогу. Я справлюсь, сыночек, – в предрассветных сумерках клянусь я и, как только первые лучи солнца золотят окна Косогоровского особняка, проваливаюсь в глубокий черный сон.

А поздно утром просыпаюсь от самой настоящей качки. И в первую минуту не пойму, где нахожусь.

Роберт радостно прыгает на кровати и, увидев, что я проснулась, плюхается рядом.

– Ну, наконец-то, – вздыхает он как взрослый и добавляет жалостливо. – Мама, я кушать хочу.

– Да, милый, – охаю я и, подхватившись с кровати, лечу в ванную. Наскоро переодеваюсь и, умывшись, сворачиваю волосы в самый простой узел. И только по дороге на первый этаж вспоминаю об указании свекра явиться к нему в кабинет сразу после завтрака.

Твою ж мать! А на мне леггинсы и майка. Даже бюстгальтер надеть забыла!

«Ладно, пронесет, – думаю я, входя в пустую столовую. Экономка Аня, завидев нас, торопливо жарит оладьи. А я, расставляя тарелки себе и Роберту, бросаю взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Мой дорогой свекор уже должен отчалить на работу. Ну там, кому нос отрезать или пенис дорастить…

Усевшись за стол, Роберт болтает ногами и что-то рассказывает мне и Анне про собаку, обещанную дедом.

«Как всегда, очаровал и бросил, – думаю я раздраженно, и как только домработница ставит на стол блюдо с румяными оладьями и сметану, на пороге столовой возникает сам Косогоров.

– Налей-ка и мне чая, Аня, – просит он, садясь рядом с Робертом. Краем глаза я наблюдаю, как маленькая толстая женщина мечется из столовой в кухню, как спешит обратно с подносом, на котором дребезжат мелодичным звоном чашки и стоит большой пузатый чайник с нарисованным на боку фазаном. Такой мужской и самодостаточный в своей простой красоте. Я перевожу взгляд на Вадима Петровича. Он совершенно спокоен, в отличие от меня. Белый свитер, черные широкие штаны и снова этот дурацкий браслет.

Завтрак проходит в полном молчании. Вернее, Роберт болтает, а я ему односложно отвечаю. Косогоров же добродушно наблюдает за нами. Жует свои оладьи и запивает их чаем из большой чашки с таким же рисунком, как и на чайнике.

– Мы договаривались поговорить после завтрака, – вежливо бросает Вадим, вытирая губы салфеткой. – Жду тебя через пятнадцать минут, – замечает он строго и, поблагодарив Анну, замершую около двери на в кухню, собирается уйти прочь.

– Дедушка, – не выдерживает Роберт. – А когда мы поедем за собакой?

– Нам с твоей мамой нужно решить один вопрос, – улыбается ребенку Косогоров. – Это займет примерно час. Ты можешь пока поиграть или выйти с Анной Ивановной в сад. Там качели…

– Здорово! – пыхтит мой маленький мужичок. – Качели! Как же давно я на них не катался!

– Сначала доешь, – усмехается свекор. – Кто плохо ест, того собаки не слушают.

– Правда? – разочарованно спрашивает Роберт и признается. – А я кушать не люблю. Линда меня обычно ругает…

– А кто это? – удивленно спрашивает Косогоров.

– Моя воспитательница, – тяжело вздыхает Роберт. – Мне Линда не нравится. Она разговаривает шепотом и все время сердится на меня и других детей. На тебя, дедушка, она бы тоже заругалась, – замечает малыш.

– За что? – смеется Вадим Петрович. – Я хорошо кушаю, Роб.

– Ты держишь руки в карманах, – заявляет маленький нахал. – И когда пил чай, не поставил чашку на блюдце!

– Никого она не заругает, эта твоя Линда, – довольно хмыкает свекор. – А знаешь, почему? – состроив наивную физиономию, переспрашивает он Роберта.

– Почему? – доверчиво интересуется малыш, не подозревая, что уже угодил в ловушку.

– Мы с тобой живем здесь. А эта твоя Линда навсегда осталась в Шотландии.

– Получается, мы никогда-никогда туда не вернемся? – испуганно спрашивает Роберт и, соскочив со стула, с разбегу утыкается лицом мне в колени. – Мамочка, скажи, что это неправда! – плачет он. – Ты же говорила, что мы проведаем бабушек и вернемся…

Я бросаю укоризненный взгляд на Вадима. Но тот, раздраженно всплеснув руками, уже выходит из столовой.

– Мне никакая собака не нужна, – всхлипывает сын. – Я хочу домой. Давай вылечим старенькую бабушку и уедем. Пожалуйста, мамочка! Там же мои друзья и Берта. Мы не можем бросить ее, ведь правда же…

– Конечно, милый, – шепчу я, гладя белобрысую вихрастую голову, – Конечно, мой любимый.

И честно говоря, не знаю, что ответить сыну. Как объяснить происходящее? И как из Эдинбурга привезти нашу толстую и сварливую корги?