Павел Почикаев: Игрушечный суд

Теперь он появлялся здесь крайне редко. Заходил не чаще одного раза в две недели. Он стал гостем в том доме, где прошло его детство. Здесь он научился ходить, сюда к нему вызывали врача, когда в три года он подхватил очень сильное воспаление лёгких, в эти самые комнаты он возвращался на протяжении многих лет, в окружении знакомых стен он занимался написанием диплома.

За двадцать два года он слишком сильно привык к родительскому дому, поэтому переезд в собственную съёмную квартиру дался ему с таким трудом. Он понимал, что это правильное решение, что он слишком долго сидел на шее родителей, знал, что ему в любом случае предстоит выход из зоны комфорта, но всё равно несколько затянул с отъездом. Однако теперь он уже несколько месяцев существовал в своём, отдельном мирке и очень редко заходил проведать мать с отцом. Не потому что был плохим сыном – потому что и ему, и им нужно было как можно скорее привыкнуть к раздельности существования.

У него остались ключи от родительской квартиры, но на правах гостях он предпочёл позвонить в дверь. Ему открыли практически сразу, видимо, мать не находила себе места в ожидании единственного сына и караулила прямо за дверью. Едва только дверь успела раскрыться, как она уже заключила его в объятия. Ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы иметь возможность обнять его за шею. Она приложилась тёплыми губами к его щекам.

– Питти! Как здорово, что ты пришёл! Давай быстрее снимай куртку. У нас всё стоит на плите! Всё уже готово! Мой руки, и сразу сядем ужинать! – Он увидел робкую слезу, скользнувшую в уголке её глаза, но мать быстро смахнула её и попыталась улыбнуться ещё шире. – Весь худой стал, вообще не питаешься! Ну это ничего… это мы сейчас в один миг поправим.

«Питти» – только ей он и позволял себя так называть, только она одна хранила в сердце это ласковое имя, на которое он откликался в детстве. Коллеги по работе и оставшиеся друзья называли его кратко – Пит; директор фирмы обращался к нему «Питер», и это было правильно. Это было солидно. Именно так было принято во взрослых кругах.

За спиной возбуждённой и очень словоохотливой матери стоял отец, он просто пожал сыну руку и молча наблюдал за тем, как тот снимает обувь и вешает куртку в шкаф. Питеру подумалось, что отец сейчас испытывает тоже самое, что и он сам, – неловкость. Все их последние встречи носили ощущение неловкости, словно с переездом Питера что-то нарушилось в механизме их маленькой семьи. Между ними разрасталась прозрачная звуконепроницаемая стена, за столом они чувствовали себя чужими, и словно не было тех двадцати двух лет, когда они представляли единое целое.

Скорее всего, Питер начинал догадываться о корнях этой неловкости, она заключалась в том, что с течением времени Питер постепенно начинал осмысливать поступки и слова обоих родителей и уже с высоты собственного опыта понимал, что не все их решения были верными и что не все действия были правильными. Дети всегда считают родителей чем-то непогрешимым. И только с возрастом эта наивность начинает рассеиваться. Вполне вероятно, что и отец приходил к точно таким же выводам, этим и объяснялась молчаливая атмосфера, царившая в коридоре.

На кухне весело звенели тарелки, мать напевала себе под нос, жужжала вытяжка, и на всю квартиру начинали распространяться запахи прожаренного мяса.

– Остаёшься сегодня у нас? – Отец первым решил нарушить затягивающееся молчание. Он рассматривал собственные пальцы.

Прозвучавшее «у нас» ещё больше усилило ощущение чужеродности и обособленности. Постепенно нужно было свыкаться с мыслью о том, что отныне они живут в двух разных мирах.

– Да. Две ночи проведу здесь. – Питер намеренно долго поправлял форменную рубашку перед зеркалом, у него не хватало сил смотреть в глаза отцу.

– Мы застелили постель в твоей комнате. – Констатировал отец и резко двинулся в направлении кухни, посмотреть, не нужна там его помощь. Отношения у них всегда складывались с натяжкой.

Питер до сих пор не мог понять, рад он предстоящей ночевке в доме родителей или нет. На все выходные его квартира находилась в распоряжении строителей, предстояло провести ряд ремонтных работ, и в ней невозможно было оставаться, первым его порывом было позвонить матери (он всегда звонил ей) и попроситься к ним. Естественно, она эту идею восприняла с большим энтузиазмом. Конечно, приходи! Оставайся! Мы будем только рады! И только после звонка его посетили сомнения… Как будто он никак не мог оторваться от этого места, Питер слишком глубоко пустил свои корни.

Он подхватил рюкзак с кучей нормативных документов и ноутбуком и собирался двинуться в направлении манящих ароматов, доносящихся с кухни, но не удержался и двинулся в другом направлении.

Его комната (старая) находилась в конце коридора, дверь была чуть приоткрыта, приглашая его зайти. Он остановился на пороге. Не было нужды зажигать свет, он прекрасно помнил её внутренние очертания, но рука сама нашла расположенный слева рубильник и щёлкнула им. Абсолютно всё осталось, как и прежде. Левую стену занимало окно, перед ним был установлен стол, когда-то на нём располагался компьютер, но тот перекочевал вслед за Питером в новую жизнь, оставив после себя лишь несколько позабытых кабелей да глухие колонки.

В школьные годы Питер считал себя страстным фанатом, и одна из стен целиком была заполнена футбольные героями. Десятки мужчин в разноцветных майках и коротких шортах бегали по его стене, поднимали кубки, целовали медали… Потом эта страсть прошла, и все чемпионы, защитники, бомбардиры стыдливо направились в мусорную корзину, оставив после себя лишь крохотные дырки в обоях, куда втыкались иголки.

Возле раскладного дивана стоял книжный шкаф – опять же гордость Питера, которой сейчас он не придавал большого значения. Он читал взахлёб, читал много и с упоением. Для него не существовало досуга более интересного, чем чтение. Куда бы он не направлялся всегда имел при себе увесистый томик или небольшой сборник рассказов. В трамваях, в метро, в парках, на переменах он отгораживался от мира книжкой и находил блаженство между напечатанных строк.

Увы, но ради взрослой жизни ему пришлось отказаться от этого. Для него существовала работа, и только она полноценно распоряжалась его жизнью, неуёмные амбиции и большие карьерные перспективы заставили Питера пересмотреть приоритеты. Ему очень посчастливилось практически сразу после диплома устроиться в уважаемую фирму с весьма высокими требованиями к сотрудникам, лентяев там не жаловали. Приходилось выбирать.

Молодому, неопытному сотруднику приходилось нелегко в условиях каждодневной конкуренции. Поневоле приходилось отказываться от прошлых удовольствий – ему не хотелось оказаться за бортом успешности и состоятельности. Его целью было получить место начальника подразделения до Нового Года. Это вынуждало Питера задерживаться на рабочем месте каждый день, он носил документы и планы домой и после спешного ужина продолжал работать. Реалии взрослой жизни вовсе не были окрашены цветами радуги. «Как жаль, что в сутках не тридцать часов!» – не переставал Питер сокрушаться каждый день.

Там же с книжных полок на него глядели животные. До определённого возраста он увлекался коллекционированием плюшевых игрушек. Занятие, может, и не самое подходящее для мальчика, но Питер по этому поводу никогда не испытывал стеснений. Собирать модельки машинок пришлось ему не по вкусу, тем более в них он никогда ничего не понимал, а вот мягкие игрушки стали предметом его жадного коллекционирования. Больше всего его увлекали персонажи известных мультиков, но помимо них он не брезговал и самыми обычными экземплярами.

Обвившись длинным бело-жёлтым хвостом вокруг стойки от шкафа, с верхней полки на него смотрел вылупленными глазами лемур с непропорционально большой головой. Немигающий взгляд огромных полусферических зрачков доводил маленького Питера до ужаса. Рядом с ним располагался плюшевый мишка, его мордочка размещалась на согнутых передних лапах, хвост отсутствовал, и в некоторых местах торчали нитки. Длинная такса, которую он раньше любил использовать вместо подушки, лежала поверх вереницы приключенческих книг, её длинный язык, как закладка, застрял между страниц романа Джека Лондона. Покрытый рыжим волосом орангутанг сморщенным пластмассовым личиком выглядывал из-под кровати, а компанию ему составлял толстый далматинец, которому Питер так и не сумел придумать кличку.

Корова из мультика со шляпой на голове, малыш-бегемот, одетый в майку, заяц с нелепым подсолнухом в руках… И у всех одинаковый, стеклянный взгляд, пригвождённый к одной точке. Почему-то сейчас Питер нашёл подобное зрелище мрачным и немного завораживающим.

– Раньше тебе очень нравилось с ними играть! – Голос за спиной заставил его вздрогнуть. От неожиданности он чуть не выронил из рук тяжёлой сумки. – Ты всё детство занимался их коллекционированием.

Мать неслышно пересекла коридор и застала его врасплох. Интересно, долго она наблюдала за ним?

– Глупости какие! – Ответил на это Питер. – Почему вы их до сих пор не выкинули? Я думал, что их уже нет…

В глазах матери он увидел самое настоящее удивление. Казалось, такая мысль никак не могла прийти к ней в голову.

– Выкинули? Зачем? Ведь они тебе очень нравились!

– Да но… – Питер не нашёлся, что сказать. Он аккуратно поставил сумку на пол, расстегнул манжеты и выправил рубашку из тёмных брюк. – Пойдёмте-ка есть, а то я сегодня без обеда.

И вместе, как в прежние времена, они пошли по коридору, выключив свет и погрузив комнату с её обитателями в темноту.

***

Был пятничный вечер, время подходило к девяти, но посидеть спокойно не вышло – трижды в кармане брюк Питера оживал телефон и выдёргивал его из-за стола. Да, за место начальника подразделения нужно было быть готовым сражаться и во вне рабочее время. Он неизменно извинялся, отодвигал свой стул и уходил в собственную комнату – ему было привычнее вести телефонные переговоры в одиночестве. Родители понимающе улыбались, но в их лицах Питер читал обиду. Он заглядывал к ним так редко, а тут ещё постоянно приходилось прерывать ужин и неспешную, текущую и обыденную для их семейного круга беседу.

Было множество вопросов о работе, отвечать на которые Питер старался как можно пространнее, просто потому что непосвящённым в специфику было абсолютно непонятно, в чём именно заключается суть его обязанностей. Он старался подбирать слова, объяснял термины, переводил на родительский язык то, с чем сталкивался каждый день. Для него это были аксиомы, для них – китайские иероглифы. И, тем не менее, они продолжали оживлённо кивать его словам. От этого чувство неловкости обострилось, помимо того, что жили они теперь раздельно, так и говорили на совершенно разных языках.

И всё равно ему было неловко и стыдно за звонки, из-за них вечер происходил урывками, а в результате порция Питера успела остыть и стала не такой вкусной. За оборудованным на троих человек столом сидело только двое, а он большую часть ужина прохаживался по своей комнате и разбавлял реплики на том конце провода собственными замечаниями.

Он имел дурацкую привычку ходить туда-сюда во время разговора по телефону, в офисе он прохаживался по светлым стеклянным коридорам, здесь ему приходилось довольствоваться короткими дистанциями. Из угла в угол он пересекал свою комнату, останавливался возле полок и пальцами свободной руки бережно проводил по корешкам давно забытых книг. Его брови начинали хмуриться, а ноги снова требовали движения – так он и перемещался по обители собственной юности, всякий раз останавливаясь возле книжного шкафа.