– Знаешь, мне кажется, что если победят Макасланы, это будет еще хуже, чем если победят Лоу. Лоу хотя бы держатся особняком. А что бы с этой силой сделали Макасланы? Ты же знаешь, как они любят похороны. Тебе не кажется, что они захотят устроить еще?

Изобель пошевелила пальцами. На правом мизинце у нее было кольцо с проклятием самообороны Вырубай! которое она добавила в свой арсенал с тех пор, как журналисты начали преследовать ее в школе. Она была бы не прочь увидеть лицо Оливера, когда ее чары отшвырнут его на пол.

Но затем Хассан устало отступил от Изобель.

– В его словах есть смысл, – признал он, и гнев Изобель растворился в горьком, безнадежном негодовании. На двух мальчиков. На Бриони Торберн. На всю ее семью.

Твердо решив, что не будет ничего отвечать – или еще хуже, плакать, – она сосредоточилась на своей работе. Когда она закончила, магический камень запульсировал белым свечением, как новенький.

– Не за что, – процедила она сквозь зубы, и мальчики ушли, даже не попрощавшись.

– Я позвоню его матери, – раздался голос позади нее, и Изобель повернулась к маме. Она стояла, прислонившись к дверному проему в подсобку. У Оноры Джексон была светлая кожа и вьющиеся длинные, почти до талии, светлые волосы. Одета она была в яркую юбку по щиколотки. Ее лицо, обычно сияющее от множества косметических заклинаний, сейчас было непривычно бледным.

– Долго ты там стояла? – спросила Изобель.

– Достаточно. Можно с тобой поговорить?

Голос мамы звучал нерешительно. В последнее время каждый их разговор заканчивался скандалом.

– Я не в настроении, – сказала Изобель.

Она пронеслась мимо мамы, схватила свои вещи и поднялась наверх, в ее квартиру. Спальня Изобель была первой слева. Она была совсем не похожа на ее комнату в доме отца, которая была сплошь заклеена парчовыми обоями, уставлена потускневшей позолоченной мебелью – и затхлый запах которой не мог скрыть ни один освежитель воздуха. Здесь ее комната была чистой и яркой, а стены мерцали всевозможными оттенками золотого и розового. Здесь Изобель устраивала вечеринки с ночевкой, здесь готовилась к школьным танцам. Это было ее убежище.

Изобель рухнула на атласные простыни. Мгновение спустя замок на двери с громким щелчком открылся, и в комнату вошла мама.

– Что я говорила по поводу заклинаний автоматического запирания двери? – спросила мама.

Изобель поспешно засунула стопку бульварных газет в верхний ящик прикроватной тумбочки. Она не хотела признаваться, что читала то, что о ней напечатали в «Исследователе чар».

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты перестала вот так врываться ко мне в комнату, – проворчала Изобель.

– Ну, знаешь, мне есть, что рассказать тебе взамен на это нарушение. – Онора присела на край кровати Изобель. – Сегодня я была в поместье Лоу.

– Что?

Изобель ни разу не слышала, чтобы кто-то, кроме членов семейства Лоу, проходил в его кованые железные ворота. Иногда она вообще забывала, что там кто-то живет, что этот дом представляет из себя нечто большее, чем декорацию из страшных сказок.

– Приглашение Марианны Лоу лучше не игнорировать, – решительно сказала мама. – Она призвала всех заклинателей и проклинателей города, как сделала двадцать лет назад. Я прожила в Ильвернате достаточно долго, чтобы понять, что ей было от меня нужно.

– Марианна Лоу все еще жива? – Изобель сморщила носик.

Она слышала о ней такие истории, которые заставляли думать, что этой женщине тысяча лет.

Мама рассмеялась.

– К сожалению, да. И я видела чемпиона Лоу, того, из газеты. Он… – она прикусила губу.

– Алистер, – сказала Изобель. – Я тоже с ним встречалась.

Теперь была шокирована мама.

– Как? С каких это пор Лоу позволяют своим детям выходить на свет божий?

– Это было в ту ночь, когда была сделана его фотография. Мы были в одном пабе. Это из-за того слуха? Что он на кого-то напал?

– Ты уже об этом знаешь?

– Об этом говорили Оливер и Хассан, – сказала Изобель, чувствуя комок в горле. – А что? Что случилось?

– То, что сегодня сделал этот мальчик… это было ужасно. Он ослепил Баярда Эттуотера.

– Он напал на мистера Эттуотера? – в ужасе спросила Изобель. Баярд Эттуотер был могущественным человеком.

– Это была сомнительная попытка самообороны, но все же… – мама сделала глубокий вдох. – Понимаю, когда начнется турнир, он не будет таким сильным, потому что у него не будет возможности пользоваться высшей магией. Но все равно это мне не нравится. Он опасный, психически нестабильный. Обещай мне, что не будешь намеренно вступать с ним в противоборство.

Страх в голосе мамы заставил живот Изобель сжаться. Но она никак этого не показала. Спустя месяц споров Изобель знала, что лучше не проявлять при ней слабость. А то она воспользуется этим и придумает очередную причину, по которой Изобель не должна быть чемпионом. И когда она не ссорилась из-за этого с Изобель, то ссорилась с ее отцом.

Она так от этого устала.

– Давай не будем говорить о турнире? – спросила Изобель, как будто опять говорила с Оливером. Она порылась в своем одеяле в поисках CD-плеера.

Ей очень хотелось побыть в одиночестве.

– Я просто не понимаю, Изобель, – резко сказала мама. – Правда не понимаю. У тебя вся жизнь впереди. Год назад ты говорила, что хочешь изучать моду. Ты не хотела иметь ничего общего ни с этой книгой, ни с турниром, ни…

– Я передумала, ясно? – огрызнулась Изобель. – Приняла решение.

– Но ведь это не так. Ты все еще несовершеннолетняя. Если тебе понадобится операция, на нее понадобится мое согласие. А чтобы ты могла поехать на экскурсию, тебе нужно мое письменное разрешение.

Это была не первая их ссора и даже не десятая. Не обращая внимания на маму, Изобель принялась распутывать наушники.

– Я все еще хочу знать, что тебе сказал твой отец, – продолжила мама. – Я хорошо его знаю. Знаю, что он тебя убедил.

В голове Изобель раздался голос отца: «И ты предашь свою кровь и плоть? После всего, что мы для тебя сделали? Это потому, что ты испугалась? Но ты слишком талантлива, чтобы бояться. Или ты нас стыдишься? Ты ведь можешь победить, Изобель. Знаешь, что можешь».

– А может, я хочу быть чемпионом, – солгала Изобель. – Может, я хочу, чтобы после победы мое имя осталось в анналах истории.

– Это слова Бриони, не твои.

Услышав имя Бриони, Изобель вздрогнула. От воспоминаний обо всем, что она сделала с ней, девушку все еще бросало в дрожь. Она знала, что после того, как чемпионкой объявили ее сестру, Бриони, возможно, было больно. И Изобель была рада этому. Она была рада, что Бриони Торберн не получила ту единственную вещь, о которой всегда мечтала.

– Когда ты была маленькой, я не волновалась. Я думала, что раз тебе будет всего шестнадцать, они выберут кого-нибудь из твоих двоюродных братьев и сестер, тех, что старше тебя. Непохоже, чтобы на тебя обращали много внимания с тех пор, как мы с твоим отцом расстались.

– Они всегда платили за мое обучение, – заметила Изобель. – И присылали мне подарки на день рождения.

– Изобель, твои тети и дяди до прошлого года, возможно, даже не знали, как пишется твое имя. Твой отец довольствовался визитами раз в месяц. Но выходят эти статьи – и неожиданно ты становишься радостью и гордостью семьи Макаслан. Они тебя используют, Изобель, даже за человека не считают.

Эти слова причиняли боль. Возможно, большинство детских воспоминаний Изобель о ее родственниках были смутными воспоминаниями о наручных часах с бриллиантами и сигарном дыме. По крайней мере, когда весь мир от нее отвернулся, Макасланы приняли ее с распростертыми объятиями.

Но Изобель знала, что мама не просто сотрясает воздух. Почти десять лет назад она поймала ее отца на том, что он использовал ее бизнес, чтобы отправлять деньги на мошеннические счета. Потому-то они и развелись.

– Но они все еще моя семья, ведь так? – возразила Изобель. – Неужели у них нет права меня использовать?

– Нет! – Мама потянулась к ее руке, но Изобель отдернула ее. – Нет.

– И кого же из моих кузенов им стоит использовать вместо меня? Питера? Аниту? Грега…

– Кого угодно! Кого угодно, только не мою дочь… – Когда Изобель попыталась надеть наушники, ее мать дернула за шнур. – Я не договорила!

Горло Изобель сдавило, и она не знала, чего ей хочется больше: закричать или заплакать.

– Х… хорошо, – всхлипнула она, почти решившись заплакать. Она прижала к груди подушку из искусственного меха. – Говори ч-что хочешь! Но ты ничего уже не изменишь. Я уже…

– Ты не чемпионка, пока не вырежешь свое имя на Колонне. У тебя есть еще неделя. Ты можешь пойти к отцу и сказать ему и всем этим чертовым журналистам, что больше не хочешь этого.

Изобель представила, как делает это. Она ненавидела, когда мама кричала на нее, но ярость отца была еще хуже.

– Ты думаешь, я у-умру. – Грудь Изобель тяжело вздымалась, когда она пыталась говорить ровным голосом. – Думаешь, что меня убьет Алистер Лоу. Но он этого не сделает. Я сильнее его.

– Допустим, так и есть, – сказала мама, но по ее голосу было слышно, что она в это не верит. – И ты правда хочешь стать убийцей? Тот факт, что технически это законно, не означает…

– Нет, конечно, нет! Но…

– Тогда как ты это сделаешь? Ты убьешь младшую сестру Бриони, Иннес?

По щекам Изобель начали стекать горячие, горькие слезы. Она ненавидела плакать. Ненавидела терять над собой контроль.

– Да, – сказала Изобель.

Потому что если она чему и научилась за прошлый год, так это тому, что – выживать.

Мама встала и схватила Изобель за запястье.

– Отлично. Значит, мы уезжаем.

– Что? – прохрипела Изобель.

– Поедем в Керактос, какое-то время поживем у моей сестры. Сегодня вечером сядем на самолет. Ты будешь слишком далеко, и они не успеют вернуть тебя сюда до начала турнира.

В груди Изобель появились робкие ростки надежды. Она могла бы навсегда уехать из Ильверната. Могла бы начать жить заново.

Но тогда Макасланы выберут одного из ее двоюродных братьев и сестер. Сможет ли она так с ними поступить? Обречь Питера, или Аниту, или кого-то еще на смерть? Она знала, что она очень одаренная. С ней у Макасланов был настоящий шанс на победу, на обретение власти и богатства, которые изменили бы их репутацию, изменили бы их жизнь. И даже несмотря на то, что Изобель всегда могла найти опору в своей матери, она, как и все ее родственники, знала, каково это – когда с тобой обращаются как с отребьем.

– Я не поеду, – выдавила Изобель.

– Нет, поедешь.

Сначала, когда она начала вытаскивать Изобель из постели, та попыталась вырваться из ее хватки. Но когда острые, ухоженные ногти ее матери впились в ее кожу, Изобель собрала всю свою концентрацию и использовала проклятье, заключенное в кварцевом кольце на ее мизинце.

Белая магия полилась из камня, просачиваясь, на ковер, как разлитая нефть. Сила бурлила и поднималась, разбрызгиваясь во все стороны. От ее прикосновения полированное каштановое дерево тумбочки Изобель начало гнуться и гнить. Гобелены на стенах пожелтели, обои вокруг них отслаивались, как высохшая кожа. С громким, визгливым стоном прогнулись половицы. Одна за другой они отодвинулись, как ломкие ногти, обнажая грязь и личинок.

Ее мать закричала и отпустила ее как раз в тот момент, когда Выгребная яма коснулись ее кожи. Она прилипала к ее плоти, как смола. К тому времени, как она смогла произнести заклинание щита, оно успело опалить кончики ее волос. От запаха Изобель чуть не вырвало.

Вместо этого она прижала колени к груди и зарыдала. Ее кровать осталась единственным нетронутым островком в море гнили и грязи. Проклятие девятого класса, предназначенное для разрушения защитных чар, было подарком ее отца, который он преподнес ей, когда она согласилась стать чемпионом. Она должна была использовать его на турнире, но вместо этого уничтожила с его помощью место, которое другим Макасланам было не нужно.