Виктория Климова: Туманность Персефоны

Глава 1

В 2000 году эры колониальной земли в 8 квадрате без уточнения точных координат галактики Сикус находился на выполнении рабочего задания корабль «Туманность Персефоны». Это был старый мусорный бриг рефрижераторного типа, рассчитанный на команду 150 человек и груз 200 тысяч тонн. Шёл второй месяц в пути и шестой цикл рейсов. Цикл заключался в загрузке неприятно пахнущих и фонящих радиацией спрессованных кусков мусора на одной планете, и доставке их в невредимости на колониальную Мерцуру.

Капитан мусорного корабля Роджер Кэмелус сидел в рулевой кабине, проглядывая напомажено–вылизанные фотографии своих знакомых в социальных сетях. Зрелище было довольно тошнотворное. Нестареющие одногруппницы и одноклассницы, отредактированные до потери сходства с человечеством, позировали увешанные всем имеющимся золотом, букетом цветов и космофоном последней модели. Обрамляла это художественное великолепие глубокомысленная философская чушь. Если бы кто-то внезапно вошёл в рулевую, то встретило бы его лицо капитана на грани культурного шока в стадии отрицания. Могло показаться, что Роджер хлебнул кофе, а потом обнаружил, что в кружке кто-то замочил свои носки. Но Роджер продолжал смотреть.

И как по заказу дверь кабины открылась, и на пороге появился упитанный мужчина, весь лоснящийся аккуратностью и достоинством. Это был умудрённый опытом и лысиной старший механик корабля Каликстус Руф, с дружественной планеты Мамилиан. Сам Каликстус, как представитель другой планеты, отличался от людей колоссальным животом, шикарными тремя волосками, зализанными набок, но самое главное отличие, конечно, было в его невообразимой красоте. И скромности. Мамилианцы на несколько тысяч лет раньше, чем земляне, начали свой путь в эвоюцию, поэтому и относились к землянам, соответственно. Раз уж они во всём опередили людей, то ни к чему выделяться талантами и блистать интеллектом – зачем смущать отстающих.

Встретил своего механика капитан Кэмелус с выражением ребёнка, который ждал на день рождения велосипед, а получил сберегательный счёт на тридцать лет. Ещё и за страховку заплатить прийдётся.

– Где прохлаждался, Каликс? – мрачно спросил капитан, уткнувшись обратно в свой космофон. – Волосы укладывал, а то растрепались?

Редкие волосики старшего механика и впрямь были аккуратно уложены, обрамляя сияющую лысину. Правда, причёска была сделана ещё с утра, а всё, что делают мамилианцы надёжно и в переделках не нуждается. Так что Каликстус попробовал было изобразить недовольную гримасу на это явное язвительное замечание и уткнуть руки в упитанные бока, но да передумал. Превосходство оно такое.

Роджер тем временем не унимался:

–Зачем торопиться, Кэмелусу всё равно нечем заняться, – не отрывая взгляда от страничек во всевселенской паутине бубнил капитан. – Какие у него могут быть дела, действительно. Посидит и час вместо десяти минут. Каликс, ведь у тебя волос негусто, что там можно целый час делать, а?

– Если на то пошло, я шёл в топливный отсек, и встретил…

– Ой, я знаю, знаю! – с наигранной весёлостью перебил Роджер. – Тюбик воска для волос? И он манил, так и манил.

– Вообще-то Рена, – невозмутимо продолжил Каликстус Руф, садясь за пульт. Усевшись, он тут же с нежностью стал протирать приборную панель. Уважение к себе начинается с уважения к окружающим предметам, считал старший механик. – Вы с ним разругались?

Капитан Кэмелус оторвался от чарующей реальности космофона и посмотрел на своего старого друга, что означало – последний из них попал в цель. Вслух капитан сказал:

– Нет. А если и да, то я этого не заметил, – и Роджер снова уставился в экран, но без прежнего энтузиазма.

Каликстус Руф самодовольно хмыкнул, радуясь предстоящему перемыванию косточек:

– То-то я и смотрю, с кислым лицом недовольного пенсионера рассматриваешь фотографии обожаемых знакомых. Сразу видно, ты в полном порядке, и ничего не случилось!

– Когда случилось что-то неприятное надо перебить это чем-то более… – Роджер покачал свой космофон перед глазами, подбирая подходящее слово. – Мерзким. Значит, говоришь, встретил Рена. Что говорит?

Космофон был отправлен в унизительный для него полёт в дальний угол пульта, к грязным кружкам капитана. Это была неприкасаемая куча, которую сам капитан не убирал из-за лени, а другим не давал из принципа. Туда-то и отправилась несчастная техника покрываться пылью и затеряться там до следующего приступа меланхолии Роджера.

– А как ты думаешь? – Каликстус достал свою маленькую чашечку для чая, протёр края специальным полотенцем, и только тогда налил чаю. – Разве Рен особо разговорчив? Сидит надутый в топливном отсеке, смотрит, как мигает индикатор.

– Какой индикатор?

– Да любой индикатор. Какой загорится, на тот и смотрит.

Роджер Кэмелус – взрослый серьезный мужчина в возрасте, гуляющим около пятидесяти лет, страдальчески закатил глаза. Кэмелус был из того вида капитанов, которого невозможно застать врасплох плохой новостью или непредвиденными обстоятельствами. Его невозможно было пронять визгливыми или высокомерными речами вышестоящего начальства. Максимум, что могло появиться на его лице – это вздутые ноздри, а если же внешнее раздражение бывало расценено как значительное – то вздёрнутую презрительно бровь. Обычно после такого капитан устраивал разнос любому своему препятствию в унизительно-язвительном тоне. Только если дело не касалось Рена.

Рен был воспитанником капитана Кэмелуса. Поступки молодого человека действовали на Роджера как эвакуатор, увозящий вдаль твой автомобиль – приятного мало, а эмоции трудно держать в себе. Если такое состояние накатывало на капитана при свидетелях, то Роджер сжимал губы, раздувал по обыкновению ноздри и быстро выходил вон, чтобы громко и неприлично выругаться. Для заставшего это зрителя всё выглядело примерно так: капитан, услышав очередную нелепость, зловеще надувался и с дёргающимся в нервном тике глазом (иногда и двумя глазами) на прямых ногах убегал за дверь. Оттуда слышались всякие непристойности.

Однако, Роджер Кэмелус и Каликстус Руф были давними друзьями, учившимися вместе ещё в Лётной Академии, поэтому подобные спектакли можно было и не устраивать.

– Проблема в том, – сказал Роджер, доставая из кармана связку ключей для входа в систему под именем администратора, – что с годами Рен не меняется, – из связки капитан выбрал ключ, подходящий для чистки ногтей и приступил к философскому ковырянию. – Общаться с людьми у него, видишь ли, не получается, поступать учиться в Академию ему не хочется, зато копаться в себе, пока не впадёт депрессию, это пожалуйста. Какой-то затянувшийся подростковый период.

– Возможно, потому что ты меняешь команду каждые два месяца, а ему не доверяешь никакого серьёзного дела и не даёшь действовать самостоятельно? – осторожно предположил Каликс.

– Конечно! – капитан Кэмелус резко дёрнулся, неудачно кольнув себе палец. – Давал я ему действовать самостоятельно, и что вышло? – затем немного остыв, капитан добавил – Если бы он просто определился, что ему нужно, было бы намного проще. Вот чем ты занимался в его годы?

– Блистал в Лётной Академии, – не задумываясь, ответил старший механик.

Роджер вопросительно вскинул бровь.

– Каликс, возможно к старости память тебя покинула, но ты был 230 в списке успеваемости, за три пункта до отчисления. Да ты списывал у всех, кто умел писать. Чем ты блистал, кроме своей зарождающейся лысины?

– Хотя бы, например, своей скромностью, – пожал плечами 230 в списке. – Я ведь ни разу не жаловался, с какими неразборчивыми почерками мне приходилось иметь дело.

Что ж, придётся оставить двух препирающихся мужчин, от которых зависит работоспособность корабля, сохранность груза и вообще успех любой рабочей экспедиции. Оставив важных шишек, спорящих, как старая семейная пара, отправимся на поиски топливного отсека.

***

Собственно, туда-то изначально и направлялся старший механик корабля Каликстус Руф, чтобы выполнить свои прямые обязанности, а именно – треснуть младшего механика по затылку за то, что тот проморгал наполненность заправочных баков. Но вместо приятных и поучительных нравоучений младшему механику, Каликс встретил не внушающего жизнерадостности Рена, который и отпустил младшего механика.

Рен числился учеником Каликса, но на деле, в условиях постоянной смены экипажа, являлся своеобразной карманной энциклопедией       по всем системам «Туманности Персефоны». Молодой человек мог без сомнения собрать и разобрать весь мусорный бриг, он мог вести переговоры о поставках и перевозках, единолично управлять полётом, но не мог справиться со своею скромностью. Его любимым занятием, помимо возни с кораблём, было самобичевание. Выглядел парень соответственно – длинновязый, совсем недавно победивший подростковые прыщи, и ещё не определившийся, какую причёску он хотел бы носить. Поэтому ходил по-бунтарски обросшим, но тщательно причёсанным.

В топливном отсеке Ренетус пытался реконструировать систему подачи сжиженного горючего, которую завод изготовитель выпустил с системной ошибкой. На человеческом языке это значило, что кода топливо собиралось заканчиваться, то яростно начинали мигать сотни лампочек, предполагающих, что все на корабле обратят на это внимание, и недовольно толкнут младшего механика, мирно попивающего свой кофеёк. Система, в принципе, была неплоха, и даже действенна, но было бы неплохо, если автоматика вместо включения лампочек заправлялась сама. В хорошем расположении духа у Рена никогда не доходили руки до этой системы – на «Персефоне» было достаточно периодических и неожиданных ремонтов, которые отнимали всё время. Однако, в данном случае, молодой человек решил придержаться принципа: «Когда работаешь, и самоуничижаться некогда» и занялся делом, которое заняло все его мысли.

Парень разложил перед собой схему подачи топлива, свой исписанный блокнот и инструменты. Рен сверял данные с действующих приборов со своими расчётами, и когда его что-то не устраивало, в ход шла лазерная сварка, паяльник, ругательные слова, и долгие раздумья. В общем, работа шла и кипела.

Увлечённый молодой человек смутно помнил, что заходил Каликстус Руф, назойливо жужжал над ухом, потом, утомившись жужжать в одни ворота, ушёл. После его ухода, Ренетус обнаружил около инструментов остывший чай. «Может, Каликс про это и трещал мне все полчаса?» – пожав плечами, подумал Рен. И продолжил череду сверки, сварки и ругательств.

Когда наручные часы Рена, настроенные на время планеты Мерцура, показали три часа ночи, парень, в полном блаженстве облокотился на стену. Наконец-то топливная система соответствовала представлениям Ренетуса о прекрасном. После завершения своего более-менее шедевра, молодой человек вспомнил о кружке с чаем. Вставать было лень, и Рен дотянулся до кружки, не поднимаясь, а извернувшись, как цирковой артист. Чай был, конечно, ледяной. «Как хорошо, что у нас есть чудесная, замечательная, универсальная … – молодой человек хищно улыбнулся. – Сварка». Ренетус подогрел металлическую пластину, которая в обычной жизни была заслонкой вентиляции, слабеньким лучом лазера, и водрузил на пластину кружку. Через секунду от той пошёл пар.

***

Чувство выполненного долга переполнило молодого человека. Рен внезапно для себя подумал, что космос огромен, их рутинные путешествия – ни так уж и плохи, а ему самому нравится работать на корабле. Да и Роджер, в сущности, вполне терпимый старикашка. И все эти мысли отразились на лице Рена, запечатлев там глуповатую сонную улыбку. Он уже потушил в комнате свет, ещё чуть-чуть и наш герой уснул бы прямо на холодном полу топливного отсека в окружении разбросанных инструментов и схем.