От места конфликта мы удалялись, не дожидаясь ответной реакции. Эйс, кажется, даже не боялся ее. Он тащил меня за собой, как бульдозер, пока мы дважды не свернули за угол, пока не отдалились от шумного проспекта, пока не остались в тишине.

А там я привалилась спиной к кирпичному дому, чувствуя, как трясутся внутренности. Я не любитель конфликтов, я их боюсь, я вообще до дрожи боюсь агрессивной ругани. И только теперь, когда гул машин остался позади, я сумела отдышаться.

«Вот же попала… Подумаешь, случайно задела… Зачем же было так сразу…»

Если бы напротив не стоял теперь Эйс, я бы, наверное, разревелась. А так ‒ смотрела на него, стараясь не показывать, какое количество страха испытала минуту назад.

‒ Напугалась?

Вместо ответа я лишь выдохнула. Арнау спокоен, будто ничего из ряда вон не произошло – подумаешь, помахали кулаками. Может, для него это повседневность?

‒ Пока я с тобой, тебе нечего бояться.

Если бы не эти дурацкие шмотки, если бы не продавец «ВинРинга», я вообще не оказалась бы на том перекрестке.

И влилась в страх запоздалая горечь.

‒ Ага, пока ты со мной. А ты со мной не каждую минуту.

«И вообще ты рядом ненадолго».

Да, в этот раз он успел. А если бы не успел?

‒ Тс-с-с-с, я тут.

Он взял мое лицо в свои теплые ладони – нет, не собирался целовать, просто успокаивал.

‒ Все уже хорошо.

‒ Ты мог не успеть…

‒ Я всегда успеваю.

Он был уверен в своих словах, я – нет. Мы, девчонки, создания незащищенные, нам нужно знать, что за нас всегда постоят. Не только шесть дней.

‒ Тебя не ранили?

‒ Нет.

Я мотнула головой, призывая его убрать ладони, – Эйс намек понял. Взгляд непривычно серьезный, без игривости.

‒ Я бы тебя вылечил. Ты это знаешь.

‒ Ну да, и даже знаю, какую награду ты бы за это попросил.

Конечно же, речь о поцелуе. Или о чем-то большем в ту же степь.

Наверное, я зря это сказала, сказался пережитый стресс, ‒ во взгляд Арнау закралось непонятное выражение. Нераспознаваемое.

‒ Ты думаешь, я впрягся за тебя для того, чтобы получить «награду»?

‒ Ну, утром ты говорил именно о ней.

‒ Ты так обо мне думаешь? Как о неглубоком пошляке, помешанном на сексе?

‒ По крайней мере, так ты себя ведешь.

‒ Зря, Лив.

Я не видела этого выражения в его глазах раньше. Как будто солнце зашло и толстый слой льда сделался непроницаемым.

«Лив». Уже не «Лав». Стало зябко, некомфортно.

По моей щеке провели пальцем нежно, но отстраненно – так прощаются с куклой, которая все еще красива, но которую уже не понесут из магазина домой. Порадовала взгляд – и хватит.

‒ Не приходи ко мне в постель, ‒ добавил Арнау мягко, но очень прохладно. – Я тебя отвергну.

И он не добавил больше ничего. Достал телефон для того, чтобы вызвать такси.

* * *

Обиженный человек всегда желает отомстить обидчику. Эйс не был таковым в прямом смысле, но от его фразы про «не приходи ‒ отвергну» внутри было прогоркло. И первые несколько минут поездки меня так и подмывало запоздало ответить: «Не очень-то в твою постель и хотелось!»

Хотелось. Если быть честной с собой, если рассмотреть истинные чувства за завесой логики. Я, конечно, молчала, ведь после драки кулаками не машут. Он сидел со мной рядом ‒ Арнау, и как будто за тысячу световых парсеков. Смотрел в окно, отстраненный, чужой, думал о чем-то своем.

«И ладно» – бесновалась я. «В конце концов, есть Гэл…»

И вдруг поняла, что есть, да, но одного человека другим не заменишь, и не нужно пытаться этого делать. Еще вчера, когда Коэн предложил поговорить с Арнау, я заволновалась именно из-за сценария, в котором Эйс отдалился, стал холоден и безразличен. А теперь переживала этот сценарий наяву. И ссора-то на пустом месте – слово за слово. Печально.

Музыка в салоне не звучала; водитель молчаливо крутил баранку.

Весь весенний солнечный день сделался неуютным. Верно говорят: погода ‒ она внутри.

Когда мы подъезжали к дому, Эйс повернулся ко мне, достал из кармана ключи, протянул.

‒ Возьми. Я возвращаюсь к Гэлу.

Я взяла связку, не коснувшись мужской руки. Значит, он сейчас уедет, значит, дома я останусь одна. А ведь недавно я об этом мечтала. У них важная работа: перевозки, коробки, посылки – не пойми что. Что-то изъять, что-то доставить, им пока не до меня.

‒ Послушай… ‒ Нужно хотя бы попытаться исправить ситуацию, чтобы не киснуть дома в грустных мыслях. – Я…

‒ Отдыхай, ‒ перебили меня, ‒ вечером, возможно, будет еще одно дело.

‒ Эйс, я хотела сказать…

Он заставил меня замолчать взглядом. Не знаю как. Добавил все так же прохладно:

‒ Ты хотела быть в безопасности? Ты в безопасности.

И кивнул – выходи, мол, мне пора ехать.

Очередную волну поднявшейся горечи пришлось молча проглотить, сжать ключи в ладони и выйти наружу.

Наверное, внутри ‒ постепенно и незаметно, без моего участия ‒ приживалась озвученная Гэлом идея о любви «втроем». Шебаршилась, отыскивала себе место в моей голове, обустраивала лежанку поудобнее. И мысль о том, что я живу с двумя мужчинами, уже не смущала, казалась привычной. Почти нормальной. Теперь, если всплывал в моей голове воображаемый остров, на котором я жила с выдуманной подругой и смуглым парнем, мое эмоциональное состояние оставалось гладким и безмятежным, даже приятным, как теплый бриз. А ведь еще утром я топорщилась от этой мысли, как унитазный ершик.

Стоит новое только допустить…

В квартире непривычно тихо.

Положив ключи на тумбу и сбросив, наконец, неудобные ботинки, я собиралась идти в собственную спальню, но остановилась на полпути и сменила направление. Я никогда не видела комнату Гэла, не решалась в нее входить. Какая она?

А в ней, оказывается, преобладали белые, темные и зеленые оттенки. Пара картин на стенах, прикроватная тумба, лампа на ней. Плоский телевизор на противоположной стене (никогда не слышала, чтобы он работал), мягкий палас. Просто, но стильно, комфортно душе. Зеленый теплее, чем синий, но я зачем-то прошла после в опочивальню Арнау, туда, где стояли треугольные книжные шкафы. Теперь, зная Эйса лучше, я могла предположить, что всю литературу, стоящую на полках, он на самом деле читал. Зря я ему сегодня сказала то, что сказала. И мне в той самой «безопасности», которую он пообещал в машине, было одиноко.

На стуле висела его футболка. Не успев подумать, я поднесла ее к лицу, вдохнула запах – ткань прекрасно сохранила аромат древесной коры, сандала. Мне уже не хватало обладателя этих парфюмерных нот… После я спохватилась. Что, если в доме установлены камеры? При подобной профессии это не просто возможно ‒ это очень возможно. Поэтому футболка быстро отправилась обратно на стул, я же, как шпион, быстро, но тихо промчалась из чужой спальни в свою.

Переоделась, пыталась читать, даже подумала о звонке Шенне, разговоре с кем-нибудь знакомым, но отбросила эту затею. Шенна слишком сильно возбудится, узнав правду. Ей будет не до моих переживаний, она тут же затребует личную встречу. Хорошо, если только со мной… Нет. Журналы не держали мое внимание; мысли продолжали кружить вокруг ситуации в переулке, и в итоге получасом позже я обзавелась ноющей головной болью. Чертыхнулась, отыскала в сумке таблетки, запила одну водой и укрылась, как в бункере, одеялом.

* * *

Может быть, так подействовало лекарство – расслабило, успокоило, а может, сон просто требовался моему телу, но проспала я долго. Когда открыла глаза, за окном начинало смеркаться.

А из гостиной доносились приглушенные голоса.

«Парни вернулись»

‒ Мы не можем взять ее с собой…

‒ Мы должны. Милену Миллер некем заменить.

«Кто такая Милена Миллер?» Со сна я еще не окончательно восстановила способность думать.

‒ Слишком высок риск.

«Против» моего участия в неизвестном деле был Арнау. «За» ‒ Гэл. И впервые на моей памяти они спорили. Вероятно, решаемый вопрос и впрямь был сложен.

‒ Мы двое против вооруженных пятидесяти? Открытый штурм – не вариант. Тем более, все «Гарпии», ‒ отрезал Коэн.

‒ Подкрепление дадут только завтра. А завтра будет поздно.

Беседа проходила в столовой, и говорить старались тихо. Чтобы слышать лучше, я отбросила прочь одеяло, пробралась к двери (хорошо, что ковры толстые, а полы нескрипучие).

‒ Если раскусят подставу, будет беда.

‒ Тут я согласен.

Они не хотели рисковать… мной?

Тишина за дверью.

‒ Значит, оставим ее дома, ‒ согласился после паузы Гэл. Согласился неохотно, тяжело. Наверное, бывают такие ситуации, когда «за» ‒ зло и «против» ‒ тоже зло. А у меня на уме вертелись сказанные слова: «Мы двое против пятидесяти? И все «Гарпии»…»

Я не знала, кто такие «Гарпии». Наверное, специально обученные террористы. Смертники? Отряд головорезов? Но я точно знала, что двое против пятидесяти – не вариант. И, если я могла как-то помочь…

Дверь наружу я толкнула с каменным выражением лица; выглядела, наверное, забавно – все еще заспанная, но решительная.

‒ Куда бы вы ни направлялись, я иду с вами. – И пусть только попробуют начать спорить. Я тут отрабатываю свои тринадцать тысяч четыреста долларов или как? – Или еду.

Тяжелое молчание было мне ответом.

Эйс крутил в руках металлическую бляшку; Гэл стоял рядом, опершись задом на выключенную плиту. Эти двое переглянулись, видимо, что-то молчаливо решили.

И спустя несколько секунд Коэн обронил.

‒ Не едешь и не идешь ‒ летишь.

* * *

Менее всего я могла этим вечером представить себя в самолете, но так случилось. Частный авиаджет – не такой роскошный, как те, что я иногда видела на фотообоях, но очень комфортабельный; гул турбин, синева за окном.

Земля осталась внизу вместе с мерцающими огоньками фонарей взлетной полосы, длинными росчерками дорог, лесными массивами – мы куда-то летели. Куда, знали только мои провожатые, но тревожить их вопросами я не решалась. Они, сидя друг напротив друга, выглядели чрезвычайно сосредоточенными: Арнау смотрел в ноутбук, Гэл вчитывался в бумаги. Мне лишь коротко пояснили, что в курс дела введут позже.

Я очень давно никуда не летала ‒ вечность. И мне нравилось ощущение путешествия, густой сумрак за окном, пересеченный полосой закатного солнца у горизонта, насыщенные чернильные оттенки.

Сколько я видела, сидя в собственном офисном кабинете? Чужую жизнь на фотографиях я видела ‒ вот что. Свою – едва ли. А за последние несколько дней вдруг ощутила себя по-настоящему мобильной, полезной, занятой чем-то интересным. Да, не без риска, но с ним краски жизни проступили острее и ярче.

С пилотами я не встретилась – они прибыли на борт задолго до нас, стюардесс в салоне не было. Тишина. Ни тряски, ни воздушных ям. Никто не предлагал напитки, еду, не разносил конфетки против «закладывания ушей». Свет неяркий, приглушенный. Кресел ‒ по два в каждом ряду через проход.

Почти полчаса я «медитировала», глядя в иллюминатор.

После захотела в туалет.

Я не слышала, когда Коэн проследовал туда же, но он сделал это до меня, и потому мы столкнулись с ним в хвосте, отделенные от салона шторкой. Здесь, где за нами у разделительной стены громоздились ящики для контейнеров с едой, он притормозил меня аккуратным жестом, взяв за руку.

И, повинуясь инстинкту, я почти сразу уткнулась ему носом в грудь, тяжело вздохнула в поисках спокойной гавани, пристанища. Мое лицо приподняли за подбородок, спросили тихо, встревоженно:

‒ Что случилось между тобой и Эйсом?

Значит, знает. Понял по нашему виду, но не слышал версию Арнау, раз спрашивает детали.

‒ Мы… поссорились.

Я отступила на шаг, и вновь навалились виноватые эмоции.

‒ Что именно ты ему сказала?

Говорили мы очень тихо; позвякивали где-то внутри шкафов металлические ложки и вилки.

‒ Я…

И слова застряли в горле. «Не сыпь мне соль на рану», как говорится. Стоило этой теме подняться, как на душе заскребли кошки.