‒ Каким-то образом дала ему понять, что он неглубокая личность?

‒ В общем, … да.

На этот раз вздохнул Гэл.

‒ На такие вещи он реагирует жестко.

Я уже это поняла.

‒ Что мне… теперь делать?

Может, неправильно спрашивать об этом Коэна – все же идея о «любви троих» во мне прижилась пока относительно. И по привычному шаблону всплывал внутри страх, что если спросить одного человека о другом, выказать кому-то больше внимания, то получишь в ответ негатив.

Но негатива не было. Какое-то время Гэл думал, после отозвался:

‒ Нам всем нравится видеть, что кому-то не все равно. Что этот кто-то предпринимает шаги, чтобы загладить неловкость. Понимаешь?

Я понимала. Но пока только теоретически.

А думать о конкретике отправилась уже на свое место, чтобы делать это в «гнезде», укрывшись пледом и уткнувшись носом в иллюминатор.

«Конкретика» явилась ко мне в виде озарения двадцатью минутами позже, когда я отправилась в носовую часть джета, где, как мне сказали, стояли в шкафу газированные напитки.

Точно, стояли. А еще находились пластиковые стаканы, маленькие бутылочки с вином, лежали друг на друге яркие хрусткие пакеты с чипсами и сухариками, и… была сложена униформа стюардесс. Именно она натолкнула меня на хоть сколько-то пригодную идею примирения.

Не знаю, кому именно принадлежала форма и почему складировалась тут вместе с туфлями и беретами, но меня сей факт более чем устраивал. Если отыщется мой размер, то ‒ да простит меня дама, которая наденет комплект после меня – я не собиралась его ни затаскивать, ни пачкать.

И да, мне повезло – нужный размер нашелся. И юбки, и жакета, и туфлей.

По проходу, держа поднос, я продвигалась максимально осторожно. Все боялась того, что сейчас случится воздушная яма и множество этих самых соков и бутылочек окажется на мне, на креслах и на ковре. Хорошо, если не на чужом ноутбуке. Но Создатель этим вечером был милостив, и ямы не случилось.

Гэл опять находился в хвосте, глухо общался с кем-то по массивному телефону, работающему на высоте: не то решал вопросы, не то прояснял детали.

Эйс в кресле у прохода один, перед ним раскрытый ноутбук – планы помещений незнакомого дома, схематичные чертежи.

А у меня хрупко дрожало нутро – пусть все получится.

«Нам всем нравится, когда человек после ссоры показывает, что ему не все равно».

Мне было не все равно. Мне хотелось «моего» Эйса назад – с дерзкими чертиками на дне серых глаз, пошлыми шутками, подсвеченным солнечным светом «ледником». Так как пальцы физически скрестить не выходило, я скрестила их на удачу мысленно.

‒ Господин Арнау, не желаете ли напитки?

Униформа сидела на мне, как влитая, спасибо фигуре. Правда, жала под жакетом белая блузка: видимо, ее хозяйка обладала меньшим размером груди. В остальном я выглядела аккуратно и безукоризненно, как настоящая стюардесса. Даже профессиональную улыбку постаралась скопировать.

Взгляд Эйса переполз с ноутбука на меня, в глазах все та же прохладца.

Чтобы не дать «пассажиру» отказаться, я принялась перечислять ассортимент:

‒ У нас есть соки, газированные напитки, содовая.

‒ Нет, спасибо.

Он не отреагировал на этот спектакль положительно ‒ он вообще на него не отреагировал, и я на долю секунды ощутила себя настоящей стюардессой. Подумаешь, униформа, туфли, берет…

‒ Быть может, чай, кофе? Горячий. Лимон, молоко, сахар. Все, что пожелаете.

Насчет лимонов и молока я очень сомневалась, но врать, так до конца.

Арнау прищурился, и, предчувствуя очередное «нет», я заторопилась:

‒ Вино, коньяк, баночное пиво.

‒ Не пью.

Конечно, им предстояла какая-то сложная операция, в детали которой он как раз был погружен. И что, значит, уходить? Сдаваться?

‒ Курица, рыба, мясо?

Пластиковая улыбка приклеилась к моим щекам. Здесь, наверное, ни рыбы, ни мяса. Только чипсы.

‒ Я не голоден.

Поджались красивые губы, нахмурились брови.

«Черт, да что ж тебя никак не пробить?»

‒ Может, подушку, плед, очки для сна?

‒ Я не собираюсь спать.

Красивые пальцы на клавиатуре ноутбука, серебристое колечко на мизинце. И чуть больше недовольства в голосе. Мне же отчаянно хотелось обратного.

Пассажир уже решил, что от всего откажется, решил заранее, но отказываться не хотела я. Нужно было уходить с позором – примирение не вышло, но нельзя так сразу, не сразившись до конца, не выложившись по полной.

‒ Жидкость для плазменных экранов, тряпочку для ноутбука?

В серых глазах мелькнул цинизм.

‒ Нет.

‒ Закуски?

‒ Нет.

‒ Поправить Вам положение кресла? – Не успел он прибить меня очередным «нет», как я добавила. – Спеть песню?

Иногда нужно проигрывать «с песней».

Двинулись от раздражения желваки на мужественной челюсти. Арнау, однако, подпер подбородок пальцами правой руки. Спросил почти с интересом:

‒ А Вы хорошо поете?

Тут я могла опростоволоситься. Потому лучше честно.

‒ Боюсь, не очень.

Раздраженный выдох носом.

‒ Тогда, может, сможете расшифровать для меня криптоключ? Владеете навыками?

Мне показали половинчатую бумажку, сплошь заполненную математическими символами и знаками.

Я прочистила горло:

‒ Нет.

‒ Сможете за меня спланировать операцию захвата в зоне с ограничениями 3B?

‒ Н-нет.

‒ Раздобыть для нас машину по приземлению?

‒ Нет.

‒ Обеспечить дополнительным оружием?

Поднос в руках почему-то тяжелел. А может, это тяжелел камень на сердце – хотелось отставить напитки в сторону, снять униформу, сбросить туфли. Ничего из этого не сработало.

В моей голове возникла мультяшная могила, из которой выкинулся белый флаг. «Покойся с миром».

‒ Нет.

В его глазах ни отсвета тепла. Возвращался из хвостовой части Гэл, разговор по телефону он закончил.

‒ Вы все еще думаете, что обладаете хоть какими-нибудь полезными для меня в данной ситуации навыками?

Очевидно, нет.

Позорно. Я просто хотела помириться, а меня словесно вдолбили в землю, как гвоздь.

‒ Тогда зачем, позвольте спросить, Вы до сих пор столь бессмысленно и бесполезно тратите мое время?

Все остальные слова стали не нужны. Тысячу лет у меня не болело сердце ‒ теперь я вспомнила, как это ощущается.

«Бессмысленно и бесполезно» ‒ давно я себя так не чувствовала. Униженной, задвинутой в угол за ненадобностью, клоуном.

Говорить больше не имело смысла и не хотелось; поднос в моих руках дрожал, позвякивало стекло.

Я больше не спорила. Я просто уходила. Самая позорная попытка в моей жизни, фатально-провальная.

Трясущимися руками составив обратно в шкаф напитки и снедь, сложив чужую форму на полку, я вернулась на свое место. Пилот окончательно приглушил свет, вероятно, надеясь, что кто-то из пассажиров поспит. Я завернулась в плед, прикрыла глаза.

Не слышала, как Гэл спросил Эйса: «Зачем ты так?» Не видела его укоризненного взгляда. И того, как Арнау отвернулся в сторону, вместо экрана ноутбука стал смотреть в иллюминатор.

* * *

К тому времени, когда меня пригласили на общий «военный совет», чтобы ввести в курс дела, я сумела худо-бедно отстраниться от эмоций. Села в кресло напротив Арнау, ноутбук которого теперь был закрыт; Гэл ‒ справа от меня у окна.

Эйс смотрел напряженно, его руки на подлокотниках, пальцы переплетены; тускло поблескивало в свете ламп серебристое колечко.

‒ Это очень опасная операция, Лив. И мы должны тебя об этом предупредить, ‒ начал он, ‒ все, во что тебя вовлекали «до», сейчас покажется тебе… несерьезным.

Что ж, я готова слушать. Отвечать не имело смысла. И все же он молчал, пока я не произнесла:

‒ Рассказывайте.

Пятью минутами позже моя голова дымилась, как перегретый утюг.

Если бы кто-то попросил меня изложить услышанное кратко в сочинении, то пересказ выглядел бы так:

«Где-то далеко, в самой чаще неизвестной лесной глуши, стоит дом наркоторговца. В этом доме охраны пятьдесят человек – все тренированные бойцы. Сам «барон» ‒ психопат и садист. У него в заточении находится раненый заложник, которому требуется медицинская помощь. И потому я должна сыграть доктора, вызванного «бароном» в помощь узнику, которого безуспешно пытали и сильно покалечили. Ведь нужная информация не выяснена, пытки должны продолжаться, пациент не должен до этого умереть. Настоящего врача по имени Милена Миллер перехватили на подъезде к аэропорту – с ней бы не удалось договориться. Меня выдадут за ее помощницу. Обеспечат медицинскими инструментами, формой и легендой. Оказавшись в доме, я должна буду (всего лишь) отослать под благовидным предлогом прочь из комнаты узника охрану и хозяина дома, после, оставшись наедине с пациентом, воткнуть последнему регенерирующую сыворотку, действия которой хватит на час. Воткнуть, к слову, в шею. А после заложить во внешней двери (судя по словам Арнау, заколоченной) маломощную взрывчатку, призванную выбить замок. Снаружи меня (нас) встретят, посадят в подготовленный заранее автомобиль и доставят к береговой линии, где заложника будут ждать настоящие медики и свобода. Чтобы у меня было время сделать все, что нужно, охрану отвлекут пожаром складского помещения, в суматохе «бах» взрывчатки не будет слышен ‒ так полагал Эйс.»

Все просто.

А мне, наконец, стало ясно, насколько все сложно.

Меня передадут в руки бандитов, едва мы доедем до контрольной точки. Мне на голову наденут мешок, чтобы я не запомнила дорогу, ведущую к усадьбе. Меня научат пользоваться детонатором и расскажут, какими фразами я должна буду усыпить внимание «барона», который спросит о том, почему сама Милена не смогла прибыть.

Стало душно, жарко, хотелось пить. Гэл пояснил, что штурмом взять дом – задача слишком сложная, а к утру заложник уже будет мертв. И потому все так, как мне объяснили.

Меня мутило.

Действительно. Все, что я делала раньше, казалось безобидными играми, а тут… Да выживу ли я вообще к рассвету? У меня отнюдь не стальные нервы. Что, если моя выдержка сдаст в самый неподходящий момент? Риск не просто огромен ‒ он велик.

‒ Но я же не медик! – расстройство таки прорвалось наружу вместе с возмущением.

‒ Попробуй этого не показать.

Эйс был скользок и тверд, как ледяная глыба, на такую не взобраться.

‒ Я даже не знаю, где находится шейная вена…

‒ Вот тут, ‒ он приподнял голову и постучал себя пальцем по коже чуть сбоку под челюстью.

Чудесно. Объяснил.

‒ Я не знаю, на какую длину нужно вставлять иглу, чтобы не промахнуться.

‒ Игла короткая. Пусть тебя это не волнует – вставишь до самого конца.

Класс.

Я старалась спокойно дышать – вдох, выдох, вдох… Но сердце все равно частило.

‒ Как вообще крепится к двери взрывчатка?

‒ Этому мы научим.

‒ И мне нужно будет оттащить заложника за перегородку, чтобы не задело ударной волной?

‒ Если перегородка присутствует. Если нет, ляжете на пол. Ударная волна будет направлена вовне.

У меня были тысячи вопросов, а у него на каждый находился ответ. В каждом моем звучало возмущение: «А если я не смогу?» ‒ в его словах убежденность: «Тебе придется смочь».

Когда мой словарный запас иссяк, а мозг переплавился в лужу резины, Гэл тяжело вздохнул, а после изрек:

‒ Ты можешь отказаться.

Он меня понимал, я знаю. Все мои чувства, неуверенность и нервозность.

‒ Отказаться? В смысле, ждать вас в этом самолете, не выходя?

‒ Да. Аэропорт защищен, это безопасная зона. Мы просто уйдем, а после вернемся.

Взгляд Эйса не читаем.

Отказаться…

Я бы хотела. И насколько сильно я бы этого хотела, настолько же сильно и не смогла бы.

‒ А вы вдвоем пойдете против пятидесяти «Гарпий»?

Было ясно, кто в этом случае превратится в решето.

‒ Не важно, ‒ жестко обрубил Арнау. ‒ Не твоя задача об этом думать.