Первым делом я отметила, что перегородка, отделяющая комнату от коридора, присутствовала и, значит, есть где укрыться от взрывной волны. Первый плюс. Минус – пациент скулил. И стоило мне раскрыть перед ним чемодан, как он заорал, напуганный:

‒ Не смейте меня лечить, не смейте… Убейте! Слышите?!

Он находился в шоке и сейчас жил одними инстинктами, понимал, что не выдержит новую порцию боли, уже не сможет ее перенести.

‒ Тихо, тихо… ‒ Если бы он только знал, как мне внутри плохо, как сильно у меня трясутся руки и как сложно мне играть в «доктора». Но я пыталась. – Я тебе… помогу…

‒ Нет! Нет! – я никогда не слышала, чтобы кто-то так орал. Как будто в него наживую втыкают скальпель, хотя я даже не приближалась. – Яду… Вколите мне, пожалуйста, яду…

И он заплакал.

Вся его одежда была в крови, бурые разводы на полу, слипшиеся пряди волос. И дикие, отчаявшиеся глаза загнанного в угол животного. Он даже не подпустит меня со шприцем, если поймет, что это регенерационная сыворотка.

‒ Ш-ш-ш, ‒ прошипела я, успокаивая, ‒ я дам тебе снотворное. Хорошо? Много снотворного…

‒ И я умру?

Он не понимал, что говорит, он стал диким; в этот момент на улице снаружи дома что-то грохнуло – по коридорам раздался топот ног.

«Только бы самой не в обморок, только бы продержаться»

‒ Ты хочешь умереть?

‒ Хочу…

Он не хотел. Но еще больше он боялся новых пыток.

‒ Ты уснешь, да. Насовсем. Хорошо?

Нормальный человек бы пришел в ужас, но этот, смуглый почти до черноты, еще совсем молодой парень, мелко закивал.

‒ Да… Хорошо… Усну.

‒ Молодец.

И я приблизилась к нему.

‒ Это будет конец, да? – шептал он, пока я аккуратно поднимала его отекшее лицо за подбородок, открывая доступ к шее. – Конец… да?

‒ Да.

Что я говорю? Зачем обещаю ему смерть?

Одна часть меня уже давно лежала в обмороке. Или же пряталась в темном углу, уткнув лицо в колени, закрывшись руками, как непроницаемым куполом. И только та, которая держалась на таблетке Арнау, вспоминала, куда именно нужно вводить раствор. Всплыл в памяти кадр, где Эйс стучал себя по шее ниже подбородка: «сюда» ‒ и он указал подушечкой пальца.

«До самого конца…»

Игла была короткой. Я втыкала ее с чувством, что протыкаю собственную кожу; пациент дрожал. Нажать на поршень, раствор внутрь…

Кто-то зло орал вне комнаты, голосили в других помещениях. Дом наполнился суматохой; я не знала, что именно творилось снаружи. Знала только, что, если сюда войдут, если меня раскусят, я стану таким же кровавым месивом, как человек, чьего имени я не знала.

Щелкнул дверной замок, и этот звук заставил меня вздрогнуть: он практически вызвал во мне инсульт – я думала, что охранники вернулись. Но нас, как и предполагал Эйс, закрыли на ключ снаружи. Значит, пока все по плану…

Но не по плану.

Потому что через мгновение после того, как получил «регенерат», пленник вдруг съехал по стене на пол, упал и задергался в приступе конвульсии.

И это был самый страшный момент в моей жизни. Самый. Страшный.

Я смотрела на человека, бьющегося у моих коленей в припадке, не зная, как ему помочь.

«Убила» ‒ пронзила мою голову раскаленная мысль. «Я его убила».

Что, если в шприце на самом деле был яд? Разве я могла знать состав наверняка? Что, если я встретила ребят из «ТриЭс» неслучайно и все это было изначально спланировано ради того, чтобы меня подбросили барону в дом, а после я умертвила пленника? Кого-то слишком опасного, знающего чрезвычайно много, того, кого проще было убить, чем оставить в живых? И меня просто использовали, бросили в жерло?

Когда наступают настоящие трудности, человек остается наедине с самим собой. Один на один. И никого вокруг.

Так… не может быть… Это… неправда. Меня бы так не подставили. Только не они…

Но черноволосый избитый парень продолжал дергаться, и мне хотелось закрыть лицо руками и выть. Сейчас из его рта потечет пена, а после пропадет пульс… И моя жизнь рухнет, как карточный домик.

Спустя долгие секунды пациент действительно перестал биться в припадке, и к тому времени мне уже казалось, что припадок случится у меня.

Какое-то время чернявый лежал на полу – моя судьба прокручивалась в моем воображении, как слетевшее с оси Колесо Обозрения, а после вдруг резко втянул воздух и… открыл глаза.

Даже попытался сесть на полу.

‒ Живой… ‒ выдохнула я, понимая, что, наверное, сдохну после этого задания. Просто от нервов, от перенапряжения. – Живой.

И стало вдруг ясно, что все шло по плану, просто мне, видимо, забыли сообщить о том, как работает сыворотка.

‒ Двигаться можешь? – засуетилась я, чувствуя, как грохочет пульс в моих собственных ушах.

‒ Вы меня… ‒ осипший хрип, ‒ … не убили?

‒ Нет… Я пришла, чтобы помочь. – У него впервые изменился взгляд, стал осмысленным. – Вытащить тебя отсюда. Понимаешь?

Глаза пленника полны страха и недоверия. Но он пытался переварить то, что услышал, силился поверить.

‒ Так ты можешь двигаться? Ползи за перегородку… Сейчас же!

Убедившись, что парень вышел из ступора и по-пластунски пополз к перегородке, я ринулась к чемодану, отсоединила двойное дно в саквояже, достала взрывчатку. Последний шаг… Может, предпоследний. Перед свободой.

Я крепила ее так, как учили, – ровной стороной чуть ниже замка запертой двери. После, убедившись, что держится, нажала на единственную кнопку «пуск» и, под писк таймера обратного отсчета, побежала к перегородке. Рухнула спиной к стене, едва не придавив ногу пленника, закрыла от ужаса уши…

Хлопок был негромким, но дым в помещении заставил закашляться нас обоих.

А после – возможно, я установила пластид не точно ‒ не до конца выбитый замок пришлось пинать. С рыками, яростью и полным отчаянием. И дверь поддалась.

Я никогда не таскала на себе тяжести, даже рюкзаки. Никогда не ходила в походы, не знала, как это трудно – тащить на своих плечах раненого. Переть его, проседая в коленях, надеясь самой не упасть.

Куда-то через двор, по траве, в непроглядную ночь…

Дым, оказывается, был и снаружи: с обратной стороны дома что-то горело.

Мы бежали, спотыкаясь оба, и каждый пройденный метр был отметкой выносливости, а может ‒ уже безнадеги.

И когда стало ясно, что сил больше нет – впереди живая изгородь, я почувствовала, что падаю.

Наверное, я не успела, не смогла пройти столько, сколько нужно. Все ожидала, что сейчас на меня сверху рухнет пленник, но его кто-то подхватил. А после рывком поднял с земли меня.

‒ Давай… Сюда…

«Наши».

Это слово было флагом верного лагеря, когда сил не осталось даже на то, чтобы соображать.

Мы выбрались.

Мы почти победили.

«Не враги. Наши».

Меня не бросили в жерло…

Я ‒ на сиденье рядом с Коэном, он за рулем; раненый ‒ сзади, рядом с Арнау. Темный военный джип трясет на ухабах так, что перебалтываются мозги. Отчаянно хочется прислониться лбом к стеклу, но тогда шишки обеспечены. Я лишь чувствую, что мотаюсь из стороны в сторону, пристегнутая ремнем безопасности.

По обочинам ‒ лес, дороги не видно.

Машина мчит, как бешеная, – по ямам, по ухабам. Близко проносятся стволы, скребут по бокам и днищу кусты, но в какой-то момент появляется подобие дороги. Теперь можно прислониться к стеклу.

Наверное, мое сознание пыталось уплыть от напряжения любым доступным способом. Потому что, когда Гэл, глядя на встроенный в приборную панель радар, сообщил: «Погоня!», я никак не отреагировала. Лишь подумала, что сейчас, наверное, начнут стрелять. Как в фильмах. Из пулеметов, из автоматов. Придется пригибаться, полетит через салон битое стекло…

Не полетело.

Потому что Арнау, высчитав дистанцию преследователей, в какой-то момент нажал кнопку зажатой в руках гашетки, и сзади грохнул взрыв. Такой силы, что огонь взмыл над деревьями.

‒ Чисто… ‒ Сообщил Гэл спустя пару мгновений. – Обе машины…

Поражены обе машины преследователей.

Мне хотелось соскользнуть в обморок, происходящее окончательно превратилось в существующий в параллельной Вселенной фильм.

Сколько мы ехали, куда?

В какой-то момент показался каменистый берег и темная гладь моря. Зашуршали по мелким булыжникам ребристые колеса.

Вышли из машины Коэн, Арнау, куда-то увели пленника – наверное, к моторке, ждавшей у причала.

Я же чувствовала, что мне нужен воздух. Больше воздуха.

Кое-как нащупала пряжку ремня, отстегнула, толкнула дверь наружу. И даже какое-то время, выбравшись наружу, стояла на своих двоих, вдыхая воздух. Прохладный, соленый, пропитавшийся йодом водорослей.

А после почувствовала, что сползаю по боку машины.

‒ Лив… Лив!

Кто-то успел предотвратить мое падение. Коэн?

Теплые руки, обеспокоенный голос Арнау.

‒ Что с ней?

‒ Обморок.

Это слово потонуло во мгле вместе со мной.

* * *

‒ Лив, моя хорошая, очнись…

Меня похлопывали по щеке очень аккуратно, но выплыть из небытия вышло все равно рывком – я втянула воздух резко, будто вынырнула из-под воды. Мне дали что-то понюхать?

‒ Вот так… молодец…

Я на стуле. Рядом Эйс. В его руке какой-то прибор, на моем плече надутая подушка, проводок, тянущийся вниз, – тонометр… Арнау, кажется, делал несколько дел одновременно: измерял давление, отлеплял бумажку от пластыря, который секундой позже приладил мне на шею, еще мгновение спустя уже просвечивал фонариком зрачки.

Я поморщилась, на секунду ослепла и зажмурилась.

‒ Как она? – Гэл.

‒ Показатели в норме.

Когда мне в очередной раз удалось разлепить глаза, я обнаружила, что мы находимся в маленьком домике – лесной сторожке, некой хижине? Обстановка скудная, но жилая: бревенчатые стены, стол, пара стульев, плита у стены, подвесные шкафы. В углу ‒ метла, поленница, железное ведро.

‒ Ты как?

Арнау смотрел на меня, и я знала этот взгляд – взгляд доктора.

Я прислушалась к внутренним ощущениям – кружилась голова.

‒ Нормально. – Хотелось пить. – Слабость.

‒ Слабость – это естественно. Особенно, когда ты в последний раз ела утром. Знаешь, сколько тысяч калорий жжет задание, выполняемое на пределе возможностей?

Я не знала. Видимо, много.

Он, удовлетворенный осмотром и тем, что я пришла в сознание, поднялся.

‒ Сейчас будет еда. Поешь ‒ и спать.

Отправился к шкафам, какое-то время рылся в них, выудил пару металлических банок. Консервов? Поставил на плиту старую чугунную сковороду.

Я выдохнула. Гэл сидел за столом, что-то писал на портативном ноутбуке, с кем-то общался. В зубах прикушенная спичка, вид сосредоточенный. Они все еще в военной форме – никто не переодевался и не расслаблялся. Вероятно, мы здесь ненадолго.

Мне вспомнился дом барона – все прошло хорошо? По плану? Еще горел в памяти взрыв над деревьями, еще трясло в воображении на ухабах машину. Я прогнала эти мысли, потому что от них замутило. Наверное, Эйс прав – голод, нервы.

Но ведь уже все?

К Коэну я подошла осторожно, пробуя собственные ноги на устойчивость, – на меня взглянули серьезно, но тепло. Экран не прятали, да я и не пыталась на нем что-то прочитать.

‒ Ты как?

Вместо очередного ответа «нормально» я спросила:

‒ Все… получилось?

«Как было задумано?»

‒ Да. Спасибо тебе.

Он имел это в виду, не просто слова.

‒ Все… целы? Вы?

‒ Да. Пленник тоже. Он в безопасности.

Значит, не зря. Значит, все стоило тех усилий, которые были затрачены.

‒ А почему мы не возвращаемся на аэродром?

‒ Вернемся. Через три с половиной часа. Пока дорога назад… небезопасна.

«Ее зачищают. Скоро все закончится».

Значит, военные действия там все еще ведутся, просто уже не этим отрядом из двух человек – я уловила детали в молчании.

‒ А здесь?

‒ Здесь безопасно, ‒ промурлыкал от плиты Эйс. – Ты же с нами.

Любила я эти его фразочки. Шутливые, чуть колкие, но успокаивающие.

Усталость, конечно, сказывалась.