Одноколыбельники (страница 7)
– Вы чей-то папа.
– Юрин папа. Ты, кажется, знаешь Юру? – обращается он ко мне.
– Знаю: он швейцарский принц, и у него дома был свой ослик.
– Кто это тебе сказал?
– Про принца я сам догадался – у него такой воротник. А про ослика он мне сам сказал.
– Гм… Значит, он принц. Ну, а я, значит, король?
– Нет, вы не король. У королей на голове корона, а в руке палка с мячиком, – отвечает за меня Женя.
– Где же ты видал королей?
– На картах и в «Принц и нищий».
– Если Юра принц, я, может быть, нищий? – улыбаясь, но обиженно спрашивает он Женю.
Женя задумчиво оглядывает его с головы до ног.
– Нет, вы похожи на того сумасшедшего… Нет, разбойника…
– На кого?
Господин, кажется, по-настоящему обиделся.
– Я забыл, как его звали. Кажется, Баба.
– Ка-ак? Баба? Может быть, Баба-яга?
– Да нет! Ведь Баба-яга – дама, а тот Баба – господин!
– Ничего не понимаю! Странному вас учат в детском саду!
– Он хочет сказать, что вы похожи на Али-Бабу, – вступаюсь я.
– Ну да, конечно! – радостно восклицает Женя.
Господин смеется. Совсем как тот, наверху!
– Какой он глупый! – шепчет мне на ухо Женя. – Ничего не понимает, а сам смеется.
Господин, все еще смеясь, отходит к другим детям.
– В круг! В круг! Становитесь в круг! – кричит m-llе Marie, раскрасневшаяся от всех этих волнений.
Взрослые отходят в сторону, дети берутся за руки. Я стою между Женей и Юрой. Из соседней комнаты доносится музыка, – что-то громкое, веселое, – и мы начинаем бежать вокруг елки.
Свечки, красные, синие, зеленые шары, золотые орехи, ангелочки, яблоки, апельсины, Weihnachtsmann’ы, барабаны, – все это блестит, переливается, бежит за нами. Я уже не чувствую своих ног. Музыка, разноцветные блестки, быстрое кружение… Уж не летим ли мы?
Нет, не летим! Стихает музыка, замедляется кружение.
– Еще немного! Еще немного! – подбадриваю я Юру.
– Я очень устал, – спокойно отвечает тот, – и волосы в глаза лезут.
Эти слова мгновенно расхолаживают меня. Мне уже не хочется бежать. Круг разрывается, подходят взрослые.
Юрин папа берет меня за руку.
– Ты любишь своих m-llеs?
Вспомнив его смех, я отвечаю очень сухо:
– Да.
– Ты, кажется, сердит на меня?
Я молчу.
– Ну, не сердись. На елке никто не должен сердиться. Ты очень дружен со своим братом?
– Да, очень.
Господин молчит, точно ищет, что бы еще сказать. Я решаюсь возобновить разговор сам.
– А вы тоже любите наших m-llеs?
– Тоже. Очень, – серьезно отвечает он.
– Может быть, вы тоже приходили в детский сад, когда были маленьким?
– Нет, я старше m-llеs… Смотри, смотри, там уже игрушки раздают. Заговорились мы с тобой!
Рядом с елкой большая закрытая корзина; вокруг нее собрались уже все дети. Как я не заметил, что ее втащили?
– Дети, берите по очереди из корзины по одному пакету, – говорит m-llе Marie.
Первой выскочила, конечно, Маргарита.
– Мне самое лучшее достанется! – провозглашает она, наклоняясь к корзине.
Полная тишина. Все смотрят, затаив дыхание. Маргарита долго копается, шелестит бумагой.
– Скорей! Скорей! Нужно и другим дать! – торопит m-llе Marie.
Наконец она выбрала. В ее поднятой руке что-то большое, круглое, завернутое в бумагу.
– Вот!
Все шеи вытянуты; вокруг завистливый шепот.
– Самое большое, – ворчит стоящая передо мной девочка.
Маргарита медленно развертывает… барабан!
– Девочка с барабаном! Ха-ха-ха! – заливается соседка, встряхивая косичками. (Она тоже не любит Маргариту.)
Другие дети тоже смеются, и Маргарита, недовольная, надутая, отходит в сторону со своим злополучным барабаном.
Вытаскивание продолжается. Следующая девочка вытащила ванну с куколкой. Третьим стоит Женя. Мое сердце начинает биться: вдруг и он вытащит какую-нибудь ванну? Нет, слава Богу, – что-то непохожее на ванну. Он быстро развертывает бумагу и, сияя, показывает мне издали пистолет.
До меня еще далеко. Я опоздал и стою последним.
– Ты что бы хотел получить? – спрашивает меня стоящий рядом Юрин отец.
– Ослика или велосипед.
– К несчастью, они не умещаются в корзинке, – говорит он.
– Ну, тогда зверинец.
– Посмотрим, улыбнется ли тебе счастье!
Господи, как долго! Еще целых три до меня: Адриэнна, Юра и девочка с косичками. Мне останется самое худшее. Я с нетерпением смотрю, как они вытаскивают.
Адриэнна и Юра уже вытащили, девочка с косичками никак не может выбрать. Вот она выпрямилась и что-то крепко прижимает к себе. Очередь за мной. Я делаю шаг вперед, наклоняюсь к самому дну корзины и вынимаю какую-то завернутую коробку. Быстро открываю: уточки, лодка и красная подковка.
– Хоть не зверинец, а птичий двор, – говорит Юрин отец и объясняет мне, как в это играть: нужно взять красную подковку и двигать ее в разные стороны над тарелкой с водой; лодка и уточки поплывут следом.
Я ищу глазами Женю, чтобы показать ему, какую прелесть вытащил, но он уже занят Юриным поездом: Юра раскладывает рельсы, а он сцепляет вагончики.
Зовут пить шоколад. При виде нарядного стола, сплошь уставленного пирожными, конфетами, фруктами, я сразу понял, как трудно будет исполнить мамину просьбу не объедаться.
Меня посадили между Женей и Юрой. В ожидании шоколада мы играли в телефон. Первая скажет сидящая по эту сторону стола Маргарита.
Она долго выдумывает слово, потом наклоняется к своей соседке и что-то шепчет ей – очевидно, не одно слово, а целую фразу.
Ея движение повторяется от соседа к соседу: на мгновение ухо каждого под крышкой из двух рук говорящего; крышка поднимается, и только что слушавший сам наклоняет губы к уху соседа. Иногда сосед не понимает:
– Что? Скажи погромче!
– Нет, нельзя повторять! Передавай, как понял.
И Маргаритина фраза продолжает свое путешествие. Наконец она доходит до меня. Я чувствую в своем ухе горячее дыхание Юры и еле слышный шепот:
– В Арбатском счастье ест шар.
Беспрекословно передаю эту глупость Жене.
Последним сидит Юрин папа, единственный из старших за этим столом, кроме m-llе Marie.
– Господа, внимание! – провозглашает он, с шумом отодвигая стул. – В Арбатской части пожар!
– Что? Что такое? – слышится со взрослого стола встревоженный голос какой-то дамы.
– Вы шутите, или это серьезно?
Юрин папа смеется.
– Спросите Маргариту!
Все хохочут, Маргарита громче всех.
– Совсем я не так сказала! На горе Арарат три барана орали!
Все еще громче смеются.
В это время начинают разносить чашки с шоколадом, и мы сразу забываем Арарат и Арбат.
После шоколада нас ведут в большую светлую залу с колоннами, зеркалами и паркетным полом. M-llе Marie садится за рояль.
– Cavaliers, engages vos dames![13] – кричит Юрин папа.
Музыка играет что-то очень веселое. Несколько пар уже кружится.
– Кира, вот тебе дама, – говорит Юрин папа, подводя ко мне Маргариту, с которой только что танцевал польку.
– Я с Юрой хочу, – отвечаю я, не глядя на своего врага.
– Разве кавалеры с кавалерами танцуют? – фыркает Маргарита.
– Еще как танцуют! Сейчас увидишь!
Я бегу приглашать Юру. На наше счастье сейчас играют галоп, где роли дамы и кавалера приблизительно одинаковы.
Локоны моей дамы Юры хлещут меня по лицу; все кружится – и мы, и зала; все громче и быстрей играет музыка.
Чувство полета снова охватывает меня. Я что-то громко кричу, еще шире раскрываю глаза…
Галоп кончился. Я никого не видел, ни о чем не помнил. Теперь я знаю одно: я страшно люблю Юриного папу.
Вот он, нагнувшись над роялем, говорит с m-llе Marie.
Я бегу к нему.
– Как ты хорошо танцевал сейчас! – восклицает он.
– Я вас так люблю, так люблю! – говорю я, не помня себя.
Он целует меня в лоб, затем, обернувшись к m-llе Marie:
– Этот мальчик совсем покорил мое сердце!
– Очень рада, – перебирая ноты, отвечает та, – я знала, что эти братья в твоем вкусе.
Галоп сменяется полькой, полька – венгеркой, венгерка – па-де-катр, тот снова галопом.
Все раскраснелись, все запыхались. Старшие, глядящие на танцы из соседней комнаты, от времени до времени подзывают к себе детей, вытирают им мокрые лица, разглаживают растрепавшиеся волосы.
– Посиди смирно!
– Отдохни, милая, ты так разгорячилась!
Но никто не слушается, – пестрые платья продолжают раздуваться, лица улыбаться, щеки гореть.
Вот Женя танцует с Адриэнной. Какой он большой рядом с ней! Какие у нее тоненькие ножки! Но мне никто, никто не нужен, кроме Юриного папы!
Вдруг я замечаю в дверях Матрену. Она точно ищет кого-то глазами.
– Нет, наверное, не за нами, – ободряю я себя, хотя ясно знаю, что именно за нами.
Как, сейчас все кончится?! И танцы, и музыка, и все эти дети, и Юрин папа – вся елка? Так скоро? Женя еще не видел Матрены. Я бегу к нему.