В сексе жена тоже искала чего-нибудь нового: читала статьи, подписывалась на специальные каналы и старалась делать всё, что там ей советовали. Не то чтобы ей нравилось все эти приёмчики физиологически, она любила учиться. Но это было бы ещё полбеды. Светлана хотела, чтобы и партнёр тоже действовал по этим самым рекомендациям. Так, дескать, их отношения поднимутся на новый уровень. Мендель не любил спорить, а жену любил, поэтому вырывал из своего сжатого графика время, чтобы послушать бесконечные пошаговые аудио рекомендации о длительных любовных прелюдиях, а потом уныло воплощал их в жизнь.

Тимофеев был здоровым мужчиной с развитым либидо, и ему необходимо было удовлетворять свои физиологические потребности. Но именно удовлетворять, и именно потребности. Удовольствие же можно получать и от качественно выполненной работы. Так появилась Леночка.

На банкете, устроенном по поводу издания первой монографии Менделя Гениевича, недавно принятая в штат лаборантка воспользовалась моментом и затащила начальника в кабинку туалета. Девушка деловито застелила крышку унитаза туалетной бумагой, села и расстегнула ширинку брюк слабо сопротивляющегося подвыпившего доцента.

От начальника Леночка ничего не требовала, иногда жаловалась на нехватку денег для покупки какого-нибудь очень необходимого элемента гардероба. Из семейного бюджета Мендель средства не изымал, просто при распределении премий завышал любовнице коэффициент трудового участия. Деньги капали на карту незаметно от других работников лаборатории. Такая вот удобная форма производственной проституции.

Сотрудница вошла в лабораторию, привычно щелкнула замком.

– Привет, Котик, – чмокнула Менделя в щёку и нагнулась, опёршись локтями о стол.

– Виделись, Зая, – так же немногословно приветствовал Тимофеев.

Он задрал подол рабочего белого халата подруги, явив свету ярко-красные резинки телесного цвета чулок и такие же красные кружевные трусики. Как всегда, Леночка была во всеоружии. На тумбочке у входа зазвонил телефон, но отвечать мужчина, занятый мужским делом, не собирался. В кармане спущенных брюк разрывался сотовый, щекоча вибрацией лодыжки хозяина. Мендель повернул подругу к себе лицом, взял за упругие ягодицы и посадил на стол. Руки скользнули вниз по бёдрам, приподнимая. Девушка послушно легла. На столе что-то хрустнуло, потом звякнуло, но было уже совсем не до этого.

Когда любовники приводили свой гардероб в порядок, Мендель – суетливо, Леночка – спокойно, со знанием дела, Тимофеев заметил беспорядок на столе.

– Я пораньше уйду, – даже не пытаясь придать словам вопросительный тон, бросила от двери Леночка. Вот так нужно отпрашиваться.

Заведующему лабораторией было не до неё: коробка со слизнями лежала на боку. Вернее сказать, это была уже коробка из-под слизней, так как её бывшие обитатели покинули своё жилище и ползали по разлитому посеву московского вируса. Как он мог не заметить, что контейнер с материалом до сих пор стоит на столе: отнести в крематорий было некому – субботник. Тимофеев досадливо поморщился: «Вот что бывает, когда мыслительный процесс перекрывается физиологическими потребностями». Он возвратил беглецов в коробку, тщательно продезинфицировал стол. Отходы, вместе с перчатками и респиратором убрал обратно в утилизационный контейнер, включил кварцевание.

«А ведь Лена лежала практически лицом в луже с вирусом! – пронеслось в голове. – Нужно заставить её сдать анализ под каким-нибудь предлогом». Мендель Гениевич вспомнил про пропущенный звонок. Звонила секретарь ректора. Это серьёзно! Он поставил коробку обратно в шкаф и решительно направился к начальству.

В одном из коридоров он увидел бегущую ему навстречу секретаря Галину Васильевну, которую в институте уже двадцать лет называли Галочкой. Вид у женщины был возбуждённый. Ещё издалека, она стала громко, на грани истерики, разговаривать с Тимофеевым:

– Мендель Гениевич, что Вы со мной делаете?! Я Вам ни на сотовый, ни на стационарный дозвониться не могу! Дмитрий Иосифович сказал – срочно! Он рвёт и мечет!

Чтобы умеющий держать себя в руках Ивановский «рвал и метал», представить было трудно. Однако ректор не любил медленного выполнения заданий. Сотрудники, которые заставляли ждать высокое начальство, надолго попадали в немилость. Но, на этот раз, Тимофеев придумал чем погасить гнев ректора, а заодно и оправдать своё отсутствие на субботнике. Можно было неудачу с образцами, присланными Дарьей Лориэриковной, обратить в попытку предотвратить катастрофу, а под шумок заниматься любимой генетикой.

Дмитрий Иосифович Ивановский, хотя был немолод, не собирался сдаваться возрасту: спортивная фигура, элегантный костюм всегда аккуратная причёска и модно постриженная бородка выгодно отличали его от вошедшего заведующего лабораторией. В работе Мендель Гениевич старался быть аккуратистом, чего нельзя было сказать о его внешнем виде. При среднем росте, его тело было не толстым, не худым, а каким-то невнятным. Мендель регулярно по утрам делал зарядку, ходил не работу и с работы пешком и считал, что такие нагрузки достаточны для жизнедеятельности его организма. Стригся Тимофеев тогда, когда надоедало приглаживать по утрам пышную, не желающую лысеть шевелюру, смачивая её водой. В одежде единственным критерием являлось то, что она должна быть чистой. Жена не поддерживала данную концепцию и старалась купить мужу что-нибудь новенькое, модное. Мендель же утверждал, что и старые рубашки ещё не износились, лучше бы купила себе что-нибудь. Новая вещь отправлялась в шкаф «до особого случая», каковых в семье Тимофеевых было не так уж и много.

Дмитрий Иосифович поднялся из кресла, дружелюбно улыбнулся, протянул вошедшему руку:

– Мендель Гениевич! Хорошо, что зашёл, – сказал он, как будто сам не вызывал сотрудника, – у меня для тебя есть интересное задание.

– Дмитрий Иосифович, – перебил Тимофеев, – из Москвы прислали образцы вируса. Возможно, новый штамм. У меня есть уже наработки.

Ивановский поморщился. При всей своей открытости дружелюбии и демократичности, он считал сотрудников существами более низкой ступени эволюции, чем он сам, поэтому ненавидел, когда они, эти самые сотрудники не беспрекословно выполняют мудрые указания, а проявляют вредную инициативу. Да ещё и перебивают! Однако, каким-то невообразимым образом, с пока ещё засекреченным вирусом Тимофеев угадал. Показывать, что не всё в институте находится под недреманным оком было не солидно. Да и работы по вирусу стояли на контроле у самого президента, поэтому Дмитрий Иосифович снова улыбнулся:

– Я и сам хотел тебе это предложить. Подключишься к группе профессора Абрамова.

Тимофеев не любил спорить, но выполнять указания этой посредственности, бездарного выслуживателя запенсионного возраста?! Нет уж, увольте!

– Можно, я сам поработаю, альтернативно, так сказать. Если одна группа вдруг зайдёт в тупик, у другой могут возникнуть свежие идеи. Потом объединимся, поделимся результатами.

– Добро, – согласился ректор. Он любил конкуренцию, когда подчинённые расталкивают друг друга локтями в попытке понравиться начальству, – я позвоню Абрамову, чтобы передал часть проб. В понедельник к концу дня жду первых результатов.

Выйдя от ректора, Мендель Гениевич вспомнил, что сегодня так и не пообедал, спустился в буфет, съел какую-то выпечку с какой-то начинкой, выпил стакан компота. Идти к Вячеславу Викторовичу Абрамову за пробами и выслушивать его возмущение по поводу того, что ему, профессору, доктору наук, не доверяют и поручают перепроверять результаты какому-то доценту, не хотелось. За образцами после субботника отправит мэнээса² Серёжу.

Вернулся в лабораторию, открыл дверцу шкафа. Тут же резко закрыл. Не хотелось верить, что расстройства психики начались в столь раннем возрасте. У гениев так бывает, но сейчас это подтверждение гениальности как-то не радовало. Мендель Гениевич мысленно досчитал до десяти и распахнул обе створки. Картина не изменилась: по полке расползлись четыре слизня величиной с крупных крыс. Генриетта вытянула глазные щупальца и повернула их в сторону человека. Глаза были не похожи на человеческие, но это были именно глаза! Создавалось отчётливое впечатление, что слизень смотрит. Прямо в душу! Заведующий лабораторией тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Нужно было срочно узнать, что вызвало столь стремительный рост образцов. Мендель Гениевич догадался, что в мутации виноват вирус, с которым контактировали подопытные, других версий не возникало. Необходимо понять, какие гены подверглись мутации. Взрывной рост! Это тянуло на Нобелевскую премию.

Учёный сделал соскоб муцина с полки, потом взял в руки щипчики. Отрезать плоть у до сих пор наблюдавшей за ним Генриетты было как-то неприятно. Тимофеев щёлкнул по краю ноги не проявлявшей активности Зины. Две пары щупалец не втянулись, как обычно бывает у слизней при опасности, а резко выскочили из тела. Мендель отшатнулся. Он мог поклясться, что в глазах моллюска мелькнула злость.

Исследование ДНК дало поразительные результаты. Отрезок, который контролирует активацию мастер-гена EGR³ стал поразительно активным, заставляя другие гены работать. Это прорыв! С такой скоростью деления клеток, можно регенерировать любой орган. Нужно было только сделать что-то с акселерацией роста. Конечной целью было применение метода к людям, а плодить великанов как-то не практично с точки зрения экономики.

Мендель Гениевич снова подошёл к шкафу со скользкими любимцами. Зинаида резко отползла поз защиту товарищей. «Надо же! Она помнит боль. И какая скорость движения! Нужно проверить, заживает ли ранка от щипцов». Мендель просунул голову между полок. Ранка не только зажила, поверх неё появился жёсткий нарост, наподобие мантии на спине. Новое образование венчал острый шип. «Организм сгенерировал новый орган! – восхитился Тимофеев. – Эволюция происходит прямо на глазах». Месячный запас корма на полках был уничтожен. «Ну да, белок для роста необходим. Какой же мощный у них метаболизм! Нужно ещё еды купить».

Для чистоты эксперимента Мендель Гениевич решил пройтись по ДНК-маркерам мышей. Тут случилась заминка: маркеры отличались от первоначальных, сохранённых в истории каждой мыши. Очень незначительно, но отличались. Тимофеев проверил настройки секвентатора⁴. Всё было нормально. Налицо были признаки мутаций у млекопитающих, правда, далеко не такие грандиозные, как у моллюсков. Врач заволновался. Он нервно открыл контейнер. К счастью, одна из чашек Петри⁵ с жизнеспособной пробой человеческого материала не открылась, и образец не растёкся. Когда просмотрел результаты, в голове зазвучал его же детский голосок нашёптывающий странные буквы и цифры, сложенные в неуклюжие рифмы: «Эн эл а, как эн эл о, а пе е и а бэ о, эс аш два бэ три…». Это была самая главная песенка отца. Предсказанный им набор из десятков генов, положительные мутации в которых должны увеличить продолжительность жизни человека в несколько раз. Отрицательные же приведут к быстрому старению, к протогерии⁶. Не мутировавших образцов не было! Или плюс, или минус. Мендель Гениевич поменял пробу. Расшифровка маркеров напомнила ему ещё один стишок из детства. Это был стишок, в котором его отец собрал названия генов старения. Учёный даже стал напевать в пол голоса: «Даф шестнадцать и даф два, кругом ходит голова. Аш эс пи шестнадцать эс, нам не страшен больше стресс…». Отец точно спрогнозировал мутации, приводящие к преждевременному старению. Теперь нужно было узнать, в каких цепочках произошли мутации.