И это, черт возьми, подкупало.

– Ты чего замер? – видя его оторопь, спросила Джи без обиняков.

– А? – переспросил Луис, но тут же, справившись с удивлением, отмахнулся. – Да так… задумался просто. Запрыгивай. И держись крепко, а то ветром сдует.

Джи улыбнулась.

– Я не шучу, – добавил Санчес.

Улыбка тут же исчезла. Джи села на заднее сиденье, обхватила его руками и прижалась бедрами. Он невольно напрягся – до того отвык ездить на мотоцикле с кем-то.

– Ничего не забыла? – уточнил Санчес на всякий случай. – Обратно не поеду, сразу говорю, путь неблизкий, а нам нужно успеть до заката.

– Еще не успели отъехать, а ты уже ворчишь, – приветливо фыркнув, ответила Джи. – Поехали, Луис. Все, что мне нужно, со мной.

И крепче сжала бедра.

Санчес сглотнул подступивший к горлу ком. Она совершенно не пыталась ему угодить, говорила, что думает, не подбирая слова… да и с чего ей это делать? Она работает в столовой, он – продавец дыма. Это два параллельных мира, которые встретились случайно, когда, в очередной раз пообщавшись с Ксингом, ведомый голодом Луис забежал перекусить чего-нибудь перед обратной дорогой. Сначала понравилась еда, а потом уже – общение с Джи.

Любовь с первого взгляда – для командировочных.

«Да и вообще – любовь…»

Санчез снял мотоцикл с подножки и, осторожно отпустив сцепление, стал плавно прибавлять газ. Байк резво покатил в направлении поселка, нашедшего приют у подножья вулкана Масая.

По обеим сторонам от дороги тянулись зеленые горы и поля сахарного тростника. Природа в Никарагуа благоухала, каждый фрагмент пейзажа радовал глаз, даже если ты видел все это уже не раз.

Некоторые говорят, что к хорошему быстро привыкаешь, но Санчес научил себя не относиться к чему-либо, как к должному, Он изведал горечь потери и знал, насколько быстро все может измениться.

Для него тропическое дружелюбное пространство и голубое безоблачное небо ежедневно становились настоящим подарком судьбы.

Из-за шума встречного ветра они не могли говорить. Все, что у них осталось – это объятья Джи. И по их темпераменту Санчес мог судить о том, как менялось настроение его спутницы от испуга до восторга и обратно. Если Луис чувствовал, что ей страшно, он левой рукой обхватывая ее руки. Или опускал ладонь на ее колено, когда от прилива восторга Джи сильно сжимала бедра; в такие моменты Санчесу казалось, что они слились, стали ненадолго одним целым.

Казалось, они могут наслаждаться дорожными объятиями бесконечно.

Луис мысленно похвалил себя за то, что решил ехать на мотоцикле. Машина принуждает к отстраненности, разве что вы специально не остановились где-то в укромном месте для объятий, а байк дарит объятия с первым витком колеса.

Автомобиль – комфорт, мотоцикл – доверие.

– Как тебе? – заглушив мотоцикл, чтобы заплатить за билеты для въезда в вулканический парк, спросил Санчес. – Не устала?

– Нормально, – ответила Джи.

И, прислонив руку ко лбу на манер козырька, посмотрела на спутника:

– А ты? Днем на канал, потом домой, в Мукуль, потом на байке за мной и потом еще сюда… полдня в дороге. Сам не пожалел еще, что позвал меня на прогулку?

Ее забота – как показалось, искренняя, неподдельная – тронула Луиса. Кто в последний раз интересовался у него, как он себя чувствует? Охранники на въезде в отель? Партнеры по бизнесу? Все эти бездушные фразы, за которыми в лучшем случае скрывалась дежурная вежливость или корысть, а в худшем – страх, не заковидил ли он, или равнодушие: просто реплики, на автомате, плюс-минус одинаковые для всех клиентов.

Среди вежливого безразличия его попутчица вдруг показалась Луису единственной, кому было на него не плевать.

– Луис? – отвлекая Санчеса от мыслей, обеспокоенно позвала китаянка. – Что с тобой?

– Все в порядке. – Он выдавил из себя улыбку. – Сейчас, возьму билеты и вернусь…

– А это вот… – Джи указала на плакат перед КПП, где крупными буквами было написано: «Вы въезжаете на территорию коренного народа Никарагуа Науа. Взъезд платный». – Это типа… правда? Я просто думала, что коренной народ Никарагуа это… никарагуанцы.

– Если бы! – грустно усмехнулся Санчес. – Еще до Колумба тут, в Никарагуа, население состояло из многих коренных народов. На западе, например, жили науа, которые еще называли пипил-никараос. С ними соседствовали, например, чоротега, а вот на побережье Карибского моря жили родственники чимба…

– Это все дико интересно. – Джи виновато улыбнулась. – Но я вряд ли это запомню, Луис.

Санчес усмехнулся и, бросив: «Я сейчас», отправился к будке с билетами.

Пять минут спустя продавец дыма уже снова был в седле. Колеса байка лизали раскаленную скалистую землю, вздымая пыль, а Луис и его спутница смотрели на приближающийся вулкан через затемненные стекла шлемов. Местные жители приветливо махали путникам, и Джи даже пару раз махала в ответ – второй рукой обнимая Санчеса.

Наконец они остановились на парковке неподалеку от кратера Масая.

– Ну вот теперь точно прибыли, – сняв шлем, сказал Санчес.

Джи спрыгнула с мотоцикла и застонала:

– Ох… И как ты на нем ездишь так долго? У меня уже спина отваливается, и ноги ноют!

– Дело привычки, – пожал плечами Луис, тоже спешиваясь. – Думаю, я бы сейчас тоже не смог просидеть за прилавком столовой столько же, сколько ты.

– Еще издеваешься, – шутливо изобразила гнев Джи.

Он улыбнулся ей, она – ему. Потом оба повернулись к вулкану.

– А он спящий же, как я прочитала? – уточнила Джи.

– Считается действующим, но вроде бы поумерил активность последние лет… шестнадцать, – припомнил Луис. – Говорят, давным-давно местные думали, что в кратере живет злой бог, и приносили ему жертвы, чтобы его задобрить.

– И жертвами были, конечно же, молодые красивые девушки? – саркастически вопросила Джи.

– Конечно. Злым духам не по нраву феминизм.

Джи рассмеялась – звонко, громко, искренне – но тут же спохватилась:

– Прости. Я…

– Брось, все отлично. Люблю, когда смеются над моими шутками.

Джи снова улыбнулась:

– Надеюсь, ты не будешь приносить меня в жертву?

– Вот еще. Он же все равно спит, чего зря бросать в кратер молодую и красивую девушку?

Джи усмехнулась:

– С каких пор никарагуанцы стали мастерами комплиментов? Или это испанская традиция?

– Наверное местная – пожал плечами Луис. – Теплый климат располагает к любезностям.

За веселым непринужденным разговором они и не заметили, как дошли до края кальдеры. Возле ограждения стояли немногочисленные туристы – парень с девушкой и одна семейная пара за тридцать с сыном-десятилеткой. На миг Санчесу показалось, что они похожи на его прекрасное семейство, но, сморгнув, он понял, что это лишь очередные причудливые игры разума.

– А это что? – отвлекая Луиса от туристов, спросила Джи.

Она указала на крест, который возвышался на горе в полумиле от кратера.

– Это наследие испанцев, – ответил Луис. – Когда они приплыли в Никарагуа и нашли Масая, они прозвали его «Адская Глотка». Удивительно, но они тоже решили, что там живет нечистая сила. Крест поставили, чтобы эта сила никогда не вылезала наружу.

– Но это, конечно же, не помогло?

– Конечно. Хотя, может, нечисти только в 2008-ом объяснили, в чем смысл креста – тогда вулкан в последний раз бушевал… но это не точно.

– Все шутишь, – улыбнулась Джи.

Она повернулась к кратеру и сморщилась:

– Ну и запашок тут…

– Дух Преисподней, – пожал плечами Луис. – Лишнее подтверждение, что вулкан жив и в любую минуту может проснуться. Подолгу тут стоять нельзя, может поплохеть.

Какое-то время Санчес и Джи молча любовались никарагуанскими ландшафтами и Тихим океаном в лучах скатывающегося к закату солнца, после чего отправились наверх к кресту. Там запахи уже не донимали путешественников, и они спокойно наслаждались завораживающим видом, присев на камень, прилетевший сюда, очевидно, во время одного из былых извержений. Глядя на алое закатное солнце, Луис неторопливо достал сигару и закурил.

– Тоже дымишь, как вулкан? – спросила Джи.

– Да, – кивнул Санчес. – Дымлю помаленьку. Тоже жив и могу проснуться.

– Проснуться? А сейчас ты спишь? – удивилась китаянка.

Взгляд продавца дыма скользнул вниз, по склону – к семье туристов, которая, устав созерцать кратер, медленно шла к оставленному на парковке автомобилю.

– Не знаю. Думаю, что да. Но что бы я понимал?

– Просто если ты спишь, то что тогда делаю я? – усмехнулась Джи. – Я, наверное, уже умерла…

– Брось, – поморщился Санчес. – Я, наверное, давно не встречал таких живых людей, как ты.

– Это потому, что ты видишь меня редко и только в обеденной суете столовой. Я там вечно бегаю, как заведенная.

– Да нет, дело не только в этом. Понимаешь, я… я люблю свою жизнь здесь, в Никарагуа, но это из-за природы, из-за какой-то атмосферы, ощущения гармонии… а не из-за людей. Люди, они скучные, все одинаковые, словно аватары в социальных сетях: изображения разные, но все плоские и обрезано-круглые как мишень. Будто… будто их на ксероксе размножили, что ли… Но ты… ты какая-то… другая. Мне нравится видеть, как ты смотришь вокруг, нравится отвечать на твои вопросы, рассказывать что-то. Ты не интересуешься местными красотами, тебе не до этого – работа, работа, работа… но когда мы приехали сюда, пространство тебя захватило, и ты словно проснулась… Это здорово. Правда.

Она окинула его растерянным взглядом, затем подошла вплотную и тихо сказала:

– Так, может, будем чаще куда-то выбираться?

Он улыбнулся и кивнул.

И вправду – почему нет?

Глядя на то, как развеваются на ветру ее волосы, Луис мысленно удивился, как можно было назвать такое чудесное место Адской Глоткой.

Впрочем, чтобы судить об этом, им с Джи стоило приехать сюда во время извержения.

Глава 10

Меланхолия

1498 г.

Дорога в Германию отняла у Марио Варгаса немало времени и сил. Последний переход из Бадена в Нюрнберг севильский банкир буквально изнывал от невозможности выкурить любимую трубку. Он, безусловно, мог рискнуть и сделать это, не дожидаясь окончания путешествия, но Варгас не желал зря испытывать судьбу. Табак пока что оставался тайным увлечением севильской знати, причем далеко не каждый решался вдыхать дым этого чудесного растения. Многие все еще сомневались, что церковь одобрит столь причудливое времяпровождение.

Марио улыбнулся, представив, как священник, отвечая на вопрос о ритуале курения, тактично скажет: «Лучше потратьте это время на покаяние и молитву».

А потом к человеку, задавшему вопрос, явятся дознаватели инквизиции – как уже вышло с моряком Колумба, Торресом. Вернувшись на родину, бедняга в открытую выращивал дома табако, курил его назло ворчливой жене, а та на исповеди пожаловалась на «богомерзкую привычку» мужа местному священнику.

Тайна исповеди – бесценный источник знаний для инквизиции. Благодаря этому нехитрому правилу Торрес довольно скоро оказался в тюрьме за «дьявольское дымопускание», и с тех пор его судьба покрылась пеплом неизвестности.

Варгас повернулся к окну экипажа и тяжело вздохнул.

Людям свойственно цепляться за прошлое и страшиться будущего, ведь будущее неопределенно, а прошлое понятно и доступно. Все новое сиюминутно встречается в штыки. Марио не сомневался, что лет через десять курить табако будет если не вся Кастилия, то, как минимум, вся Севилья. Да, пока люди боятся. Но Варгас знал: уж если кто-то решался попробовать чудесное растение, то в секретном списке банкира появлялась новая запись примерно следующего содержания:

«А. Мартинез – 40 унций т., вт.».

Проблема была только в недостатке табако.