Джи поднесла сигару к глазам, повертела так и этак, мысленно, вероятно, представляя, как будет ее поджигать и курить… потом недоуменно спросила:

– А зачем разжигать сигару под углом?

– Потому что если разжигать ее в лоб, продукты горения будут буквально вколачиваться в тело сигары. А так как температура пламени намного выше температуры горящей части, то ароматические вещества вместо приятного вкуса дают неприятный угарный привкус.

Сейчас Луис был на своем поле, в своей стихии. Он был ментором, учителем, а Джи была его ученицей, которая с интересом ловила каждое слово наставника.

– Кстати, то же самое, но в куда более опасной форме, происходит с сигарой, если ее прикуривать от сильного пламени. Так ты опять будешь втягивать в сигару всю гарь. Особенно смешно выглядит, когда человек аккуратно разжигает сигару, а под конец берет ее в рот и за пару затяжек от огня превращает сигару в пылающий факел.

– А как надо? – невинно поинтересовалась Джи. – Какие должны быть затяжки, Луис?

– Не слишком частые, чтобы не перегреть сигару, и не слишком редкие, чтобы она не остыла. Даже если сигара еще не погасла, а только остыла – оттого, что ты ее надолго оставила без внимания – вкус ее может уже немного подпортиться. Иногда – на какое-то время, изредка – до самого конца. Риск повышается, если сигара успела погаснуть. Ну а если с момента угасания прошло минут 40 – курить это уже нельзя: твоя бывшая сигара застыла и провоняла, как пепельница.

На горизонте за окном показался крохотный лайнер, чадящий трубами и похожий на старую крохотную пепельницу, утыканную окурками, словно еж. Джи наморщила нос и протянула:

– И снова – так все сложна-а-а…

– Научишься, – пообещал Санчес. – Давай пробовать.

Он демонстративно разжег свою сигару, затем начал помогать Джи. Сразу же, конечно, не вышло, но это ничуть не раздражало – напротив, они хохотали до слез. Наконец совладав с сигарой подруги, Луис скользнул взглядом по ее ногам – левая закинута на правую – и сквозь первые робкие облачка дыма продолжил лекцию:

– Смотри, главное – не пытайся затянуться, иначе можно попасть в объятия обморока. Сигара не для этого предназначена. Никотина в сигарном листе очень много, а он, как ты знаешь, может убить лошадь.

– Слушай, как опасно, – пробормотала Джи. – Хорошо, что я не лошадь!

Она коротко «глотнула» дыма, тут же отодвинула сигару и поменяла ноги местами – видимо, справляясь с ученической нервозностью, страхом что-то сделать неправильно.

– Это всего лишь присказка, как ты понимаешь. В сигарной культуре вообще много шуток, но если упрямо наполнять легкие сигарным дымом, станет не до них. Поэтому не нужно делать очень большие затяжки. Сделала глоток дыма, покатала его во рту, как…

Луис запнулся. Он хотел сказать «как дорогой коньяк», но, кажется, для Джи подобное сравнение было не совсем уместно.

– В общем, как бы дым должен «впитаться» в слизистую. В идеале изо рта не выходит дыма – он весь впитывается.

– Да ладно? – не поверила Джи.

– Ну да, а чего дым на воздух переводить? И так вон сколько уходит в никуда. – Луис помахал в воздухе своей сигарой. – Главное, не спешить. Сигара не сигарета. Если курить слишком быстро, дым начнет лезть в нос и в глаза, сигара будет перегреваться и горчить. Да и сгорит раньше времени…

Джи осторожно приложилась к кончику сигары, сделала «глоток», задержала его во рту, потом снова разжала губы, выпустив робкие излишки дыма наружу.

– Ну как? – спросил Луис.

Джи кашлянула, глаза ее заблестели от слез.

– Крепкая какая… – пробормотала она.

– Не спеши, – сказал Луис. – Может, хочешь пойти к морю? На краю обрыва есть лестница, можем спуститься, постоять у воды.

Джи охотно закивала, и они, с дымящимися сигарами, отправились вниз по ступенькам.

Стоя на самой границе суши и Тихого Океана, позволяя соленым волнам омывать ступни, Луис и его гостья смотрели на линию горизонта и курили.

Он проследил взглядом за безмолвным облаком дыма, покинувшим губы джи – подхваченное ветром, оно исчезло в небе, за считанные секунды став прошлым.

Красота облаков заключается в том, что в их очертаниях нет повторяющихся линий. Неопределённость облака – это и есть красота в ее подлинном, первозданном значении.

Сиюминутное совершенство бесформенности всегда восхищает.

– Видишь, облака? – Санчез указал на небо. – Ацтеки считали, что это – сигарный дым курящего бога.

– Надо же. А их боги курили?

– Один из них – точно. Ксочипилли – первый бог табака, цветов и удовольствий. Индейцы изображали его в окружении священных растений, среди которых были психоактивные грибы и табак.

– Интересно, – хмыкнув, сказала Джи.

Они помолчали. Призрачные силуэты далеких кораблей на горизонте навевали мысли о загробном мире и вечном море…

Луис вздрогнул.

«Только не сейчас!..»

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила Джи. – Ты побледнел.

От ее голоса мимолетное наваждение отступило, мысли моментально прояснились, и Санчез уставился на китаянку.

– А? – Он мотнул головой. – О, не обращай внимание. Я просто задумался. А бледный… Это так. Ерунда.

Луис улыбнулся Джи, снова повернулся к океану, но она не сводила с него взгляд.

– Что? – неуверенно спросил Санчез, снова повернувшись к гостье.

Она приблизилась к нему, осторожно, словно гладила дикого зверя, провела рукой по его щеке, и тихо сказала:

– Не пугай меня так, ладно, Луис?

Он смотрел на нее сквозь лучи яркого солнца… а потом наклонился и поцеловал ее алые губы.

Они не имели горького привкуса.

Кажется, Луис правильно научил ее разжигать сигару.

Глава 12

Выгодный обмен

1500 г.

Весть о том, что Колумб возвращается в Кастилию в кандалах, как преступник, потрясла Марио до глубины души. Он не мог поверить, что судьба подобным образом поступила с его старым товарищем, долгие годы терпевшим тяготы освоения Вест-Индии вдали от цивилизации.

Под «судьбой» Варгас, разумеется, подразумевал почтенных Изабеллу и Фердинанда, которые вконец отчаялись получить серьезную выгоду от заокеанских земель, стоивших им немалых средств и нервов, ведь Эспальон стал причиной конфликта с Португалией о принадлежности открытых территорий в соответствии с буллой папы Александра VI «Inter caetera». Долгие споры в итоге закончились подписанием Тордесильясского договора о разделе сфер влияния в мире в 1494-ом. В нем стороны определили условную линию в Атлантическом океане, пролегающую с севера на юг. Согласно договору, все земли к востоку от этой линии отходили к королевству Португалия, а к западу – к Кастилии и Арагону.

И вот теперь, по мнению престолодержцев, это соглашение теряло смысл – ввиду полной бесполезности колонии Эспаньол. По слухам, которые дошли до Марио, в те земли уже отправился сам королевский комиссар, чтобы собственноручно арестовать Христофора за превышение полномочий и расточительство и вернуть его в Европу для королевского суда. Вместо него на острове теперь господствовал конкистадор Франсиско де Бобадилья, которого монархи наделили неограниченными полномочиями, сделав из него, фактически, нового правителя туземцев взамен опального Колумба.

От одной мысли, что старый друг может закончить жизнь в кастильской тюрьме, Марио становилось дурно. Сохранять самообладание и здравый рассудок ему в ту пору позволял только табако, которого, к слову, становилось все меньше с каждым днем.

Беда заключалась в том, что за последние несколько лет Марио более-менее наладил торговлю табаком, а теперь из-за ареста Колумба все прошлые старания Варгаса могли пойти прахом. Следовало искать иной способ раздобыть табако, но Марио пока плохо представлял, кто, кроме Христофора, может обеспечить его чудесным заморским растением.

Покуда банкир гадал, как сложится судьба их рискового дела, из Германии доставили письмо от Дюрера. В нем Альбрехт с восторгом рассказывал Марио о том, что творческий кризис его благополучно миновал, и художник снова вдохновенно работает – к счастью, заказов после создания «Апокалипсиса» у немца было хоть отбавляй.

Также в письме Дюрера не обошлось без упоминания чудесного растения, которое помогло молодому гению справиться с меланхолией:

«Сообщаю также, что чудесное растение, именуемое тобой табако, сопровождает меня и в радости, и в печали, усиливая первое и скрашивая второе. Кажется, что оно создано для меня одного, меня одного подпитывает, и сам я переполнен священным дымом родом с далеких берегов. Прошу изыскать возможность продать мне 3 арробы тобако, которого, как я надеюсь, хватит мне на ближайший год, чтобы я мог и далее творить, не беспокоясь о его отсутствии!»

Улыбаясь, Марио перечитал этот абзац и продолжил чтение. Но улыбка стремительно покинула его лицо, поскольку следом Дюрер с вежливой прямолинейностью уведомлял банкира о появлении конкурента.

«В противном же случае, если ты по какой-то причине не способен удовлетворить мой интерес, прошу тебя сразу мне об том сообщить, дабы я обратился к другому торговцу дымом, которого мне рекомендовали в Севильи…»

Эта новость сперва задела самолюбие банкира, а после разожгла в нем бессильную ярость, словно тлеющий табак, попавший на лацкан камзола и породивший пламя, которое медленно пожирает добротное сукно.

С каких пор в Севилье кто-то, кроме самого Марио, стал промышлять табако? И кто является этим неизвестным торговцем? Дюрер на эти вопросы не отвечал – возможно, по той самой причине, что не хотел сталкивать конкурентов лбами. Или, что скорее, по научению своей супруги Агнет, искушенной в вопросах торговли.

Варгас дочитал письмо и, поколебавшись, отправил его в верхний ящик стола, чтобы вернуться к нему позже, уже по возвращению Колумба. Пока Марио даже близко не представлял, сколько табако сможет доставить в Старый Свет его друг, а потому не знал, что ответить Дюреру. Может статься, Колумб приедет назад совершенно опустошенный, в прямом и переносном смысле, и единственным украшением, которое Христофор привезет, станут надетые на него кандалы. Впрочем, думать об этом банкир желал не особо. Он предпочитал действовать – подключал знакомых финансистов из числа приближенных к королевскому двору, надеясь, что их влияния и признания Колумба среди простого народа Кастилии хватит, чтобы убедить монархов освободить путешественника из-под стражи.

Но, Боже мой, какого же труда стоила Варгасу эта вера в спасение его друга!..

Хуже всего, что чем ближе было прибытие Христофора и его конвоиров, тем сильней Марио укреплялся в мысли, что в Севилье действительно появился еще один продавец табако. Варгас вспоминал письмо Дюрера всякий раз, когда очередной его «постоянный клиент» исчезал. И пусть число «предателей» пока было не слишком велико, Варгас всерьез обеспокоился, что их с Христофором предприятие вскорости придется закрыть. Притом не только из-за конкуренции, сколько из-за проблем с поставками и инквизиции, которая, похоже, начала все чаще интересоваться ритуалами курения.

Наконец судьбоносный день настал: Колумб вернулся в Испанию. По счастью, к тому моменту Марио и финансистам, приближенным к Фердинанду и Изабелле, удалось смягчить монархов. Они «за былые заслуги» простили Христофору грехи третьей экспедиции, и вскорости Марио смог крепко обнять старого друга – болезного, бледного, исхудавшего, но с глазами, все еще сохраняющими былой огонь.

Правда, теперь он уже не казался игриво-беззаботным. Скорей, он стал злым, готовым сжечь любого, кто встанет между Христофором и его заслугами открывателя новых земель.

– Поверить не могу, что тебя везли сюда, как преступника, – сказал Марио, когда они устроились у него на террасе и курили ароматный табак.

Колумб затянулся, выпустил в воздух струйку дыма и на выдохе пробормотал: