Марио дрожащей рукой взял со стола письмо и медленно его развернул. Он сразу узнал почерк Дюрера – и по размашистым буквам догадался, в каком состоянии немец писал это послание Колумбу.

Строчки предательски заплясали перед глазами Варгаса, когда он углубился в чтение.

«…не знаю, кому из вас принадлежит идея обмена табако на гравюры, но она кажется мне поистине унизительной. Неужто вы мните, что я буду работать на удовлетворение своих желаний?.. Уверен, вы нарочно, нарочно, нарочно одурманили меня вашим табако, чтобы я жизни без него уже не знал и согласился на любые ваши условия! Но я взываю к вашему благоразумию, Христофор. Зачем нам нужны посредники? Продайте мне табако напрямую, но не просите гравюр. Я не могу рисовать по нужде. Я заплачу золотом!!! Но иначе мне придется обратиться к вашему конкуренту, чего мне бы не хотелось – учитывая нашу давнюю дружбу».

Читая это, Марио невольно поймал себя на мысли – а не сон ли все это? Этот трактир, этот хмурый хмельной Колумб, это письмо от Альбрехта, адресованное не ему. И как немец теперь именует его, старого знакомца, в переписке с Христофором? «Посредник»? Все, что он заслужил годами дружбы и поддержки?

Нет, это точно сон, уверенно подумал Марио.

Только вот почему он все не заканчивается?..

– Когда ты получил это письмо? – спросил Варгас, посмотрев на Колумба.

Тот задумался ненадолго.

– Неделю назад.

– Неделю!.. И сказал мне только сегодня?

– Как только возник повод, – пожал плечами Колумб.

– И что же теперь ему ответить? – пробормотал Марио.

Он посмотрел на письмо Дюрера в своей руке и отбросил его в сторону, словно оно вдруг стало нестерпимо горячим.

– Ничего. Я уже ответил ему.

– Ответил? – эхом повторил банкир. – И что же ты ответил?

Ощущение сна только усиливалось с каждой секундой. Видимо, дело близилось к рассвету, и скоро он снова проснется.

Колумб оперся на стол и мягко сказал:

– Что я не буду торговать с ним у тебя за спиной. И что если его не устраивает названная тобой цена, то он может идти куда угодно. Так поступают с зарвавшимися людьми, которые слишком много о себе мнят, Марио. Которые считают себя незаменимыми. Поверь, я знаю – ведь так поступили со мной. И так мы поступим с Альбрехтом. Либо он согласится на наше предложение, либо пусть покупает у другого. Да хоть у нашего конкурента, кем бы он ни был.

Варгас кашлянул в кулак и, поколебавшись, допил отстатки вина из бокала. Увы, капли влаги не могли смягчить пересохшее от волнения горло. Хотелось курить, но повторять ошибку Родриго де Хереса банкир не собирался: попасть в чертоги инквизиции не входило в его планы.

– А ты не боишься, – глядя в черноту пустого бокала, сказал Марио, – что со временем этот «наш конкурент» следом за Дюрером уведет у нас и всех остальных клиентов?

– А вот эту проблему нам уже нужно решать, тут я с тобой совершенно согласен.

– И как мы это сделаем?

– Да очень просто. Как только мы выясним, кто это. – Христофор посмотрел на друга исподлобья. – Мы сдадим его инквизиции.

Марио не поверил своим ушам.

– Ты… ты не перестаешь меня удивлять, мой друг, – пробормотал банкир, глядя на улыбающегося и явно довольного собой Колумба. – Неужели ты действительно считаешь, что единственный способ нам сохранить наше дело и наших клиентов – это донос?

– Да, безусловно, так и есть, Марио. Мы ведь с тобой занимаемся, по сути, контрабандой, мы торгуем растением, курение которого церковь считает богомерзким, дьявольским ритуалом. Так что тут все очень просто – если не донесем мы, донесут на нас. Уверен, что хочешь стать тем, на кого донесут?

– Нет, конечно, нет. – Марио нервно затопал каблуком под столом. – Но… я не могу сдать человека. Его же будут… пытать. А если до пыток не дойдет, то точно запрут в тюрьме. Это же, по сути, значит уничтожить человека, которого я и в глаза-то не видел.

– И как в тебе это сочетается? – усмехнулся Колумб. – Ты переживаешь из-за какого-то молодого художника из Нюрнберга. Считаешь его ценнейшим клиентом только потому, что он твой друг… который предал тебя, тайно отправив мне письмо! И при этом боишься бороться за своего клиента… за всех своих клиентов. Странно видеть, что банкир, многие лета отдавший службе известному дому Дельгадо, настолько мягкотелый.

Лицо Марио ожесточилось. На миг ему захотелось выплеснуть содержимое кувшина Колумбу в лицо. Но, сдержав себя и чуть поостыв, Варгас сказал:

– Ты путаешь мягкотелость с благородством, Христофор.

– Скорей, это ты пытаешься прикрыть слабость красивым словом, – покачал головой Колумб. – Когда я предлагал тебе торговать табако, я надеялся, что говорю с человеком опытным и хватким. Способным быть жестким при необходимости. И сейчас эта необходимость точно есть. У нас есть конкурент, и нам надо от него избавиться.

Марио опустил голову и тихо сказал:

– Я уверен, мы обойдемся и без доноса. Я просто… не смогу потом жить с той мыслью, что из-за меня человек лишился жизни. Это не то же самое, что борьба на финансовом рынке.

– А, по мне, это она и есть, – сказал Колумб. – И, по-видимому, ты ее уже проиграл.

Варгас не нашел, что на это ответить.

Глава 15

Дневник памяти

2024 г.

Океан ворчал штормовыми раскатами волн. Бушующий ветер рвал листья прибрежных пальм и под протестующие вскрики чаек гнал к скалам один водяной вал за другим, смешивая бирюзу морских волн с черным вулканическим песком побережья. Слушая бурчание стихии, Луис сидел на террасе, надежно защищенной от ветра полукругом каменной ограды, и постепенно расслаблялся после рабочего дня.

Это был один из его любимых способов дхьяна – созерцать океан, неспешно потягивая ром «Флор Де Канья».

Почему именно «Флор Де Канья»?

Первая причина крылась в прошлом Луиса. после теракта, в котором погибла его семья, он просто не мог оставаться в Мадриде. Он хотел сбежать, неважно куда, лишь бы подальше от города, где упокоилось его прошлое и связанное с ним будущее. Именно тогда на глаза Санчесу попалась реклама этого рома в сигарном журнале – тихоокеанский берег, пальмы, безмятежное синее небо и умиротворенный человек, сидящий на песке со стаканом…

С той поры «Цветок тростника» стал фактически синонимом безмятежности… и одиночества, которым Луис буквально грезил, готовя побег из Испании.

Вторая причина выбора «Флор Де Канья» была куда менее лирична – как выяснилось по прибытию на Никарагуа, иного рома здесь в принципе не водилось. Владелец бренда, ушлый магнат, искусно наладил дружбу с властями и постепенно добился того, что в стране у него просто не осталось конкурентов. С первых дней после переезда Луис усвоил важную вещь: здесь можно без проблем открыть сигарную фабрику, но любую попытку сделать новый бренд рома мигом приравняют к государственной измене и вышлют дерзкого «предателя» из страны без права возвращения обратно.

Санчес терпеть не мог подобные закулисные игры – он верил в теорию честной конкуренции и старался не иметь общих дел с людьми, которые во главу угла ставят не развитие своего бизнеса, а потопление чужого. А поскольку таковых, увы и ах, хватало и на этой благостной земле, Луис быстро прослыл в среде местечкового истеблишмента мизантропом.

Впрочем, первые симптомы нелюдимости зародились еще в Мадриде – городе, отнявшем у него старую жизнь, выжавшим из него все соки однообразной работой и сводящий с ума кучей бесполезных знакомств. Люди, которых Луис встречал на извилистом жизненном пути, зачастую были добры и обязательны, но, увы, не слишком интересны продавцу дыма. Поэтому он редко заводил друзей – слишком ценил свое время, чтобы тратить его на бессмысленный нетворкинг.

За последние несколько лет продавец дыма по-настоящему позволил войти в свое пространство жизни только одному человеку – Джи. Майор Уго настойчиво колотил в дверь его сигарного мира армейскими ботинками, но Луис опасался его впускать.

«Уж лучше довольствоваться одиночеством, чем остаться ни с чем» – такое правило выработал для себя Луис много лет назад.

Хотя, конечно, тут еще вопрос, насколько одинок человек, курящий сигары. Дым так же зыбок, как прошлое, возможно, прожитое кем-то до тебя, а ты в сегодня видишь лишь его сизоватый призрак.

Человек – тоже дым «большого взрыва», лишь на время ставший материальным.

Луис ухмыльнулся и покосился на стол. Взгляд его тут же зацепился за дневник Марио Варгаса, который лежал среди сигарных принадлежностей. Единственный по-настоящему ценный подарок, который преподнес ему майор Уго – а, возможно, и вовсе единственный (не считать же таковым предложение передать весь бизнес безликим испанским воротилам).

Дневники торговца дымом стали для Луиса новым способом медитации. Погружаясь ненадолго в далеко прошлое, которое он физически не мог застать, Санчес будто бы вместе с Варгасом заново изобретал табачный бизнес. Луису казалось, что между ним и Марио, несмотря на существенный пласт времени, разделяющий их, во время чтения возникает метафизическая связь.

Марио Варгас был первым торговцем табака в Европе, но, увы, официальная история стерла его имя.

Наверное, потому, что официальные летописцы, во все времена мало общего хотели иметь дело с дьявольским дымом, а неофициальных в то время просто не существовало. Возможно, к исчезновению имени Марио приложили руку писари Колумба или Инквизиции, но узнать истинные причины сегодня уже не удастся.

В дверь дома постучали, и знакомый голос охранника Хосе позвал:

– Дон Санчес?

– Входи, Хосе, я здесь, на веранде, – весело отозвался продавец дыма.

Послышались шаги, и смущенный охранник, выйдя на террасу, остановился перед Луисом.

– Как дела? Как семья? – спросил Санчес, жестом приглашая гостя присесть.

– Все… все хорошо, сеньор.

– А как здоровье?

– Не жалуюсь. Франко сказал, что вы просили меня зайти. Что-то случилось?

Хосе неопределенно повел плечами и опустился в кресло. Он выглядел растерянным. Луис решил не мучить добродушного гостя понапрасну и, взяв со стола коробку сигар протянул ее со словами:

– Случился твой день рождения, старина. С чем я тебя и поздравляю.

– О, дон Санчес, – оторопело глядя на подарок, пролепетал Хосе. – Не знаю, как вас… как вас и благодарить! Спасибо, спасибо огромное! Это же ваши?

Он тут же взял коробку сигар в руки и принялся с интересом разглядывать ее, словно ребенок, наконец дождавшийся Рождества.

– Мои. Особый бленд, с табаком со склона вулкана Омитепе.

Охранник кивнул. Местные хорошо знали это место посреди озера Никарагуа, а туристы, посещавшие Гранаду, часто делали дежурное селфи на его фоне, прогуливаясь по набережной.

– Вы позволите вас угостить? – с надеждой спросил Хосе.

Луис замахал рукой и подвинул свой хьюмидор:

– Ни в коем случае. Сегодня угощаю я.

Хосе шумно сглотнул и, дрожащей рукой положив дар Санчеса на стол, взял сигару из хьюмидора.

Пару минут спустя они уже дымили, вместе любуясь штормом – не столь сильным, чтобы прятаться от него в доме, но достаточным, чтобы насладиться завораживающей безудержностью океанской стихии.

– Может, странно прозвучит, но в такую погоду за вкусной сигарой я чувствую себя… свободным, – признался охранник.

– Возможно, дело в том, что в Никарагуа практически нет запретов на курение, – ухмыльнувшись, сказал Луис. – С того момента, как Колумб привез табак в Европу, весь мир пытается его запретить. А ведь в конце 19-ого века, когда была запатентована первая машина, способная производить 120 тысяч сигарет в день, казалось, мир все-таки взял курс «на табак». Но нет, запреты скоро вернулись. Странно, что сегодня курильщиков не сгоняются в резервации.

– О, думаю, это не за горами. – Хосе наморщил лоб. – И это еще будет не худший исход.