Добираться до Балсоры ему пришлось по суше, поскольку не нашлось ни одного корабля, который бы в эту пору собирался туда. Мустафа старался пройти за день как можно больше, чтобы не опоздать и прибыть в город вслед за разбойниками. Конь у него был хороший, поклажи никакой, так что он рассчитывал дней за шесть одолеть весь путь до Балсоры. Но вечером четвертого дня на пустынной дороге на него напали невесть откуда взявшиеся три всадника. Увидев, что они хорошо вооружены и к тому же все трое по виду крепкие и сильные, Мустафа крикнул им, что сдается, надеясь, что они позарились на коня и деньги и просто так убивать его не станут. Нападавшие соскочили на землю, связали ему ноги, протянув веревки под брюхом его лошади, которую они теперь держали за поводья, после чего снова расселись по коням и, взяв пленника в середину, пустились вскачь, не произнеся при этом ни единого слова.

Глухое отчаяние терзало Мустафу, проклятие отца, похоже, начало сбываться – как же ему, несчастному, спасти сестру и Зораиду, если он лишился всяких к тому средств и разве что своей жалкой жизнью может заплатить за их освобождение. Не меньше часа Мустафа скакал так под конвоем своих молчаливых спутников, когда они наконец свернули в небольшую долину. По склонам тут росли высокие деревья, зеленели лужайки с шелковистой травой, посередине бежал веселый ручеек – все приглашало к отдыху. И действительно, вскоре Мустафа увидел пятнадцать-двадцать шатров, разбитых здесь. Возле них стояли, привязанные к колышкам, верблюды и красавцы-кони. Из одного шатра доносились веселые звуки цитры, которой вторили два приятных мужских голоса. Мой брат подумал, что едва ли эти люди, выбравшие себе для привала столь привлекательное местечко, могут замыслить против него какое-нибудь зло, и потому без страха последовал за своими провожатыми, когда те, освободив его от пут, знаками велели ему сойти с коня и препроводили в шатер, который отличался от других большими размерами и оказался внутри весьма красивым, даже можно сказать – изысканным. Роскошные, шитые золотом подушки, ковры ручной работы, позолоченные курильницы – все это в ином месте могло бы служить признаком богатства и благополучия, здесь же говорило скорее об алчности дерзких грабителей. На одной из подушек восседал маленький старичок, лицо его было уродливым, кожа смуглая, лоснящаяся, в отвратительных чертах его, в морщинах вокруг глаз и рта читалась хитрость, соединенная с коварством, и все это, вместе взятое, придавало ему вид безобразный и отталкивающий. Он явно старался изо всех сил напустить на себя важности, но Мустафа довольно скоро догадался, что не для этого старца шатер убрали с такой роскошью, и по разговору своих похитителей понял, что не ошибся.

– Где атаман? – спросили они старика.

– Отправился на ближнюю охоту, – ответил тот. – А меня поставил на это время своим заместителем.

– Это он плохо придумал, – сказал один из похитителей. – Надо бы скорее решать, что делать с этим псом поганым, то ли убить, то ли заставить платить выкуп, но это уж точно не твоего ума дело.

Старикашка, стараясь не терять достоинства, поднялся с подушек и попытался, встав на цыпочки, дотянуться рукой до уха обидчика, чтобы отвесить ему оплеуху, но, как он ни старался, у него ничего не получилось, так что он с досады принялся осыпать смутьянов громкой бранью. Те тоже в долгу не остались, и скоро уже весь шатер сотрясался от их диких воплей. Но тут вдруг чья-то невидимая рука откинула полог шатра, и на пороге появился высокий, статный человек, молодой и прекрасный, как персидский принц. Его одежда и оружие отличались простотой и скромностью, только богато отделанный кинжал и сверкающая сабля обращали на себя внимание, но еще большее впечатление производил его строгий взгляд и благородные повадки, которые внушали глубокое почтение, не вызывая при этом страха.

– Кто посмел затевать склоку в моем шатре? – возвысил он голос, обращаясь к перепуганным спорщикам.

Ответом было молчание. Наконец один из тех, кто привел сюда Мустафу, рассказал о том, как все вышло. Тот, кого они величали атаманом, побагровел от гнева.

– Когда это было, чтобы я назначал тебя своим заместителем, Хасан? – грозно спросил он старикашку.

Тот прямо съежился от страха, так что стал казаться еще меньше, чем был, и бочком, бочком посеменил к выходу. Атаман дал ему напоследок хорошего пинка, и самозванец кубарем выкатился из шатра.

Когда старик исчез, разбойники, похитившие Мустафу, подвели его к хозяину шатра, который тем временем удобно устроился на подушках.

– Вот тот, кого ты велел поймать!

Долго смотрел атаман на пленника, а потом сказал:

– Паша зулиэйкский, твоя совесть подскажет тебе, почему ты стоишь перед Орбазаном.

Услышав это, мой брат пал ниц и молвил:

– О господин! Ты, верно, обознался. Я бедный несчастный странник, а не паша, которого ты разыскиваешь!

Все находившиеся в шатре немало удивились таким речам. Хозяин шатра, однако, отвечал на это:

– Сколько ни прикидывайся, тебе это не поможет, потому что есть люди, которые прекрасно знают тебя, и я тебе их сейчас покажу, – сказал он и приказал доставить Зулейму.

Через некоторое время в шатер ввели старуху, которая на заданный ей вопрос, признает ли она в моем брате пашу зулиэйкского, тотчас же ответила: «Да!» – и поклялась могилой пророка, что он и есть паша, и никто другой.

– Видишь, презренный, как легко тебя вывести на чистую воду! – гневно проговорил атаман. – Ты настолько гадок, что я не стану даже марать свой кинжал твоей кровью – слишком много чести! Я привяжу тебя к хвосту своего коня и завтра, когда взойдет солнце, отправлюсь в лес и буду скакать до тех пор, пока солнце не зайдет за холмами Зулиэйки!

Тут мой бедный брат совершенно пал духом.

– Вот оно, суровое проклятие моего отца, которое обрекает меня теперь на позорную смерть! – воскликнул он в слезах. – Прощай, сестра моя родная, и ты, дорогая Зораида, – не видать вам спасения!

– Хватит прикидываться невинной овечкой, все равно никого не разжалобишь! – прервал его стенания один из разбойников, связывая ему руки за спиной. – Убирайся вон из шатра! А то гляди, как наш атаман уже кривится да посматривает на кинжал. Давай шевелись, если хочешь прожить еще ночь!

Разбойники собрались уже было вывести моего брата из шатра, но столкнулись при входе с тремя другими, которые тычками гнали перед собой еще одного пленного. Войдя в шатер, они сказали:

– Мы привели тебе пашу, как ты приказывал! – сообщили они и подвели пленника к атаману, восседавшему на подушках.

При этих обстоятельствах брат мой смог хорошо рассмотреть невольника, предъявленного атаману, и отметил поразительное сходство между ним и собой, только лицо у того было посмуглее и борода чернее.

Атаман, похоже, весьма удивился появлению нового пленника.

– Кто же из вас настоящий паша? – спросил он, переводя взгляд с моего брата на смуглолицего человека.

– Если тебе нужен паша Зулиэйки, то это я! – горделиво ответил похожий на меня пленник.

Атаман посмотрел на него долгим суровым взглядом и дал знак увести пашу, не сказав при этом ни слова.

После того как его приказание было исполнено, он подошел к моему брату, самолично разрезал кинжалом веревки, связывавшие ему руки, и жестом пригласил его сесть рядом с собой на подушках.

– Мне очень жаль, чужеземец, – проговорил он, – что я принял тебя за того негодяя. Так уж вышло – волею небес неисповедимый случай отдал тебя в руки моих братьев именно в тот час, в который назначено было погибнуть нечестивцу.

Брат мой попросил об одной-единственной милости – позволить ему не мешкая продолжить путь, ибо всякое промедление может оказаться для него губительным. Атаман захотел узнать, какие такие спешные дела заставляют его так торопиться, а когда Мустафа рассказал ему обо всем, он принялся уговаривать брата переночевать тут, чтобы и самому отдохнуть, и коню передышку дать, и пообещал, что завтра покажет ему короткий путь, по которому он за полтора дня легко доберется до Балсоры. Брат согласился, после чего ему преподнесли чудесные угощения, отведав которых он улегся спать в атаманском шатре и проспал тихо-мирно до самого утра.

Проснувшись, он обнаружил, что в шатре никого нет, только снаружи раздавались чьи-то голоса – судя по всему, это атаман разговаривал с темнолицым старикашкой. Прислушавшись к их разговору, брат с ужасом понял, что вредный карлик пытается склонить атамана к тому, чтобы убить пришельца, ибо если его отпустить, говорил старик, то он непременно всех их выдаст.

Мустафа догадался, что карлик зол на него за унижение, причиной которого он стал поневоле. Атаман, похоже, колебался.

– Нет, – произнес он после минутного молчания. – Он мой гость, а долг гостеприимства для меня священен. К тому же он не похож на человека, который побежит нас выдавать.

Сказав так, он откинул полог шатра и вошел внутрь.

– Мир тебе, Мустафа! – поприветствовал атаман своего гостя. – Приглашаю тебя угоститься утренним напитком, а затем собирайся в путь!

Атаман протянул брату чашу с шербетом. Подкрепившись, они взнуздали коней, и Мустафа вскочил в седло с легким сердцем – признаться, с гораздо более легким, чем когда он прибыл сюда. Вскоре уже лагерь остался позади, и они поскакали широкой тропой, которая вела через лес. Атаман рассказал моему брату, что тот паша, которого они вчера поймали, клятвенно обещал никого не трогать, если кто-то из людей атамана ступит на принадлежавшие паше земли. Но вот несколько недель назад он захватил одного из самых храбрых их товарищей и, предав его страшным пыткам, повесил. Они долго выслеживали коварного пашу, и теперь пришел его смертный час. Мустафа побоялся что-то возразить на это, радуясь про себя тому, что остался цел и невредим.

На окраине леса атаман придержал коня, объяснил брату, как ему ехать дальше, и, протянув руку на прощание, сказал:

– Мустафа, волею причудливого случая ты оказался гостем разбойника Орбазана. Я не стану просить тебя молчать обо всем, что ты видел и слышал. Тебе пришлось изведать смертный страх, и я в долгу перед тобой за причиненную тебе несправедливость. Прими на память сей кинжал, и, коли тебе когда-нибудь понадобится помощь, пошли его ко мне, и я сразу же поспешу к тебе на подмогу. Возьми и этот кошель, он может пригодиться тебе в путешествии.

Брат поблагодарил его за такое великодушие, взял кинжал, но от кошелька решительно отказался. Орбазан еще раз пожал ему руку, бросил кошель на землю и стрелою пустился прочь, тут же исчезнув в глубине леса. Когда Мустафа понял, что ему уже ни за что не догнать атамана, он сошел с коня, чтобы поднять с земли кошелек, и в испуге отпрянул, увидев, сколь велика щедрость гостеприимного разбойника, одарившего его, как оказалось, несметным богатством. Он возблагодарил Аллаха за счастливое спасение, уповая на Его милосердие и к благородному разбойнику, после чего в хорошем расположении духа продолжил свой путь в Балсору.

Лезах умолк и выжидающе посмотрел на Ахмета, пожилого купца.

– Если все так, как ты рассказываешь, – проговорил тот, – то я готов переменить мое мнение об Орбазане, ибо с братом твоим он и вправду обошелся хорошо.

– Да, он показал себя как истинный мусульманин! – воскликнул Мулей. – Но я надеюсь, что на этом твоя история не кончается! Думаю, всем присутствующим не терпится узнать, что было дальше с твоим братом и сумел ли он в конце концов спасти Фатиму, твою сестру, вместе с красавицей Зораидой.

– Ну, раз вам не наскучило слушать меня, я с удовольствием продолжу, – согласился Лезах, – ибо моему брату, надо сказать, пришлось пережить еще немало удивительных приключений.