Магазины и всевозможные конторы ещё не открылись, и огромные стеклянные витрины там, где они есть, закрыты специальными щитами. Ещё нет и шести утра, так что и развлечений пока немного.

Возле Сухаревской башни собирается особый тип букинистов. Торгуют они в основном всякой ерундой, в основном подержанными учебниками и старыми рассыпающимися "путешествиями" с нехваткой страниц, справочниками по всякой всячине и мемуарами черт те каких деятелей, вспомнить которых сможет не всякий историк.

Но среди этой бумажной рухляди встречаются и настоящие жемчужины. То мелькнёт прижизненное издание Шекспира, то старопечатное Евангелие, а то и произведение, запрещённое цензурой и якобы сожжённое пожарными в металлической клетке лет этак тридцать назад.

Какими путями попадают к букинистам таки книги, догадаться несложно. Ветхие страницы почти всегда пропитаны слезами и горем, дымом пожарищ, а порой и кровью, но всегда почти – сильной нуждой.

Наговаривать на всех разом не стану, но в целом, букинисты Сухарёвки здесь берут не глубоким знанием предмета, а пройдошливостью и беспринципностью. Глядеть надо в оба, но при некотором понимании и внимательности, покупатель может приобрести за копейки подлинное сокровище.

Основная публика – студенты из небогатых, составляющие библиотеку мелкие купчики и коллекционеры разного рода. Есть подлинные знатоки и ценители, но больше всего, пожалуй, искателей "на грош пятаков".

Лично меня сложно назвать специалистом, но и вовсе уж профаном тоже нельзя. Так… серёдка на половинку.

Деньги я собой я не взял, даже не столько опасаясь карманников, сколько попросту не подумав. Ну… оно и к лучшему. Соблазнов вокруг много, а тратить средства на сколько угодно ценную книгу в моих обстоятельствах просто глупо.

Перепродать её, не имея знакомств в нужной среде, я вряд ли смогу, по крайней мере не скоро. Да и, хм… невместно. Не поймут. А собирать коллекцию в свете приближающейся Гражданской и вовсе…

– …прижизненное, изволите видеть, – убедительным фальцетом напирал сидящий на стопке перевязанных бечёвкой "народных" книжонок похожий на скопца букинист, пытаясь продать несколько солидно выглядящих томов сомневающемуся отпрыску купеческого семейства. В качестве доказательства желтоватый длинный ноготь торговца ёрзал по дате, указывающей восемнадцатый век.

Подделка очевидна любому, хоть сколько-нибудь думающему человеку, но… не моё дело. Ссориться вот так вот на ровном месте с сообществом букинистов из-за чужого человека не стану.

– … Толстой, – солидно кивал немолодой упитанный торговец, сняв с плеч мешок с книгами и показывая убедительно выглядящую обложку потенциальному покупателю.

Хмыкнув, я зарылся в развал ветхих книжонок на языках, не имеющих особого хождения в Российской Империи.

– Хлам… – тихо бормочу, аккуратно откладывая в сторону невесть как попавшую в Россию повестушку на итальянском о трепетной любви герцога к гувернантке, – Снова хлам.

– … да какой же это Толстой!? – взревел кто-то в нескольких метрах от меня! – Это вовсе даже справочник какой-то!

– Держите! – надрывая горло, орёт незадачливый покупатель, обнаруживший вместо ожидаемого классика только обложку с бумажным хламом внутри, – Да где же он!?

– Пачечник! – хихикнув, бросил один из букинистов соседу, и оба заухмылялись в бороды. Из разразившегося скандала стало понятно, что такие вот кунштюки один из нечистоплотных торговцев проделывает постоянно.

Покупая у старьевщиков разную бумажную ерунду, он засовывает её в качественные обложки и подсовывает покупателям "пачку", быстро растворяясь в толкучке. Доказать что-либо уже несколько минут спустя проблематично, и Пачечник промышляет таким образом десятилетиями.

Перебираясь от одного торговца к другому, роюсь в развалах. На меня, очевидно безденежного, косятся, но не гонят. Хоть и видно, что я не покупатель, но копаюсь в сторонке, в кучках неликвида.

В основном хлам, но встречаются и забавные вещицы. Не настолько, чтобы возжелать приобрести их для библиотеки, но…

– Забавное что-то попалось? – полюбопытствовал прилично одетый мужчина лет сорока, одетый очень просто, но с тем вкусом, который выдаёт хорошее воспитание и немалые финансовые возможности.

– Простите? – не сразу понял я, – А… да, забавно Прочитав вслух несколько строк, хихикаю.

– Простите? – отзеркалил мужчина, – Это случаем не итальянский? Слышатся знакомые корни, но признаться, я изрядно подзабыл латынь со времён гимназии.

– Итальянский, – зажав страницы пальцами, подтверждаю, не переставая улыбаться, и пересказываю ещё раз, уже на русском.

– Действительно забавно, – улыбается он очень искренне и симпатично, – А вы, молодой человек…

– Алексей, – представляюсь я, – Алексей Юрьевич Пыжов, потомственный дворянин.

Сословную принадлежность упоминать при всяком знакомстве не принято, но в такой вот ситуации, когда тебя, мальчишку, спрашивает очевидно не самый простой человек, очень желательно. В сословном обществе такие вещи важны, а то бывают… коллизии.

С дворянином, пусть даже и сто раз мальчишкой, должно разговаривать на "Вы" и держать в уме, что меня нельзя, к примеру, ухватить за ухо или послать с гривенником купить газету у мальчишки-разносчика. Не думаю, что этот смешливый господин взялся бы сходу хамить мне, но… папенька по части этикета выдрессировал нас жёстко. Само порой вылезает.

– Тартаринов Евгений Ильич, – представился он, шутливо прикладывая два пальца к полам летней шляпы, – также потомственный дворянин, литератор и драматург.

– Рад знакомству, Евгений Ильич, – важно киваю я, приятно польщённый знакомством. Писатель и драматург он не из последних, хотя и не звезда первой величины. Да и в газетах нередко выходят недурственные статьи, подписанные как "Тартаринов Е. И."

– Так что, Алексей Юрьевич, вы настолько хорошо владеете итальянским? – осведомился он.

– Итальянским, – киваю уверенно, – а также испанским и английским, ну и разумеется – весь языковой набор, полагающийся ученику гимназии, только что многим лучше.

Вообще-то больше… но как залегендировать знание эускара^[22] или датского, я пока не знаю.

– Однако… – озадачился он, приподняв лёгкой тросточкой полу шляпы и глядя меня совершенно иначе, – а следовать правилам, нося гимназическую форму…

– Простите, Алексей Юрьевич, – спохватился он, – это не моё дело.

– Ничего страшного, – улыбаюсь я, – и да, просто Алексей!

– Договорились, – он очень серьёзно протянул мне руку и мы обменялись торжественным, каким-то очень посольским рукопожатием.

– А насчёт формы… – я снова улыбаюсь, – несколько дней, как я числюсь экстерном!

– Ах вот оно что! – засмеялся Тартаринов, – Мне стоит вас поздравить?

– Пожалуй, – засмеялся я, и мы замечательно разговорились. Роясь вместе в отвалах с иностранными книжками, я нашёл несколько интересных изданий, и Тартаринов, как бы от скуки, купил их замечательно задёшево.

– Приятелям подарю, – сказал он мне приязненно, помещая перевязанный бечевой пакет подмышку, – есть среди них коллекционеры, им подобные вещички должны понравится. Благодарю, Алексей!

– Не стоит благодарности, Евгений Ильич, – вежливо расшаркался я, и уже собрался уходить.

– Постойте, Алексей! – остановил меня новый знакомый, – Я так понимаю, вам и другие предметы даются столь же легко?

– Точные науки не хуже, – отвечаю весьма уверенно, – По остальным в табеле не ниже четвёрки.

– Однако! – восхитился тот и внезапно засиял стоваттной лампочкой и сдвинул шляпу на затылок с таким видом, будто только что решил сложную задачу.

– Алексей… – вкрадчиво поинтересовался Тартаринов, – я надеюсь, вы даёте уроки частным образом?

Глава 7
Житиё моё

Проснулся я минут за двадцать до звонка будильника и некоторое время лежал в полудремоте, отходя ото сна и сонно моргая. От окна тянет утренним холодком, портьеры ощутимо колыхает ветер, и от того в комнате очень свежо.

– Потягушечки, – сладко простонал я, выгибаясь самым причудливым образом и чувствуя приятную истому, – э-эх…

Полежав ещё с минутку, сажусь на кровати и выключаю будильник, на котором нет ещё и пяти часов, одновременно нашаривая ногами тапки. Раздёрнув портьеры, немножечко поглазел на просыпающийся двор, где уже возятся в пыли куры, а кто-то из стариков, согнувшись в три погибели и чертыхаясь, мастерит что-то подле дровяного сарайчика.

Небо сегодня облачное, сырое, беременное дождём, и ещё непонятно – развиднеется потом, или будет лить весь день с небольшими перерывами. Но впрочем, настроения мне это ничуть не портит. Не ливануло бы с самого утра, а потом – пусть!

– Ах да… – едва ли не в последний момент накинул на себя верх пижамы, и только затем вышел из комнаты. Сплю я в пижамных штанах, и спал бы вовсе без них, но спросонья, когда встаю ночью в туалет, просто забываю их одеть. Привычка из той ещё жизни, накрепко въевшаяся в подсознание и перенёсшаяся со мной в это время.

Ну некого было стесняться! А теперь увы… не один живу, и если наткнусь в таком виде посреди ночи на девочек, скандал в нашем благородном семействе может выйти знатным!

– Доброго утречка, Алексей Юрьевич, – поприветствовала меня высунувшаяся из кухни заспанная Глафира, – рано вы севодни.

– Утро доброе, Глафира, – отвечаю ей приветливо, – Выспался!

– Вам чичас што сготовить, али опосля? – осведомляется служанка, прикрывая крепкой ладошкой зевающий рот.

– Хм… – я задумываюсь, – давай часикам к шести. Омлет с ветчиной из двух яиц и пару гренок.

– С зеленью омлет-то? – интересуется женщина.

– На твоё усмотрение, – улыбаюсь ей, – у тебя невкусно не бывает.

Засияв рябым солнышком, Глафира скрылась на кухне, а я наконец получил возможность умыться.

Вернувшись в комнату, запер за собой дверь, скинул пижамную куртку и принялся за упражнения. Я не то чтобы ярко выраженный жаворонок, вот уж нет!

Знаю… знал людей, которые могли, едва проснувшись, упасть с кровати и начать отжиматься. После – лёгкий завтрак, пробежка и спортзал, причём для них это как само собой разумеющееся, без ломки организма через колено.

Я же, хотя и просыпаюсь достаточно рано, на пик физической и интеллектуальной активности взбираюсь не ранее, чем через полтора-два часа. Но раз уж проснулся… чем сидеть в своей комнате и читать по десятому разу беллетристику, лучше уж разомнусь как следует!

Комнатушку у меня маленькая и похожая на пенал. Кровать у входа, шкаф и письменный стол у окна. На узком проходе лежит ковровая дорожка, которую во время разминки приходится сдвигать, иначе она сильно ездит под ногами.

С утра никакой серьёзной физкультурой не занимаюсь. Обычная суставная гимнастика и растяжка – очень осторожно, памятуя не только о собственной замечательной гибкости, но и о "привычном вывихе сустава".

Затем, размявшись и прогревшись, элементарные упражнения на подвижность, но опять-таки, без перебора. На всё это уходит от двадцати до сорока минут, в зависимости от настроения и самочувствия.

Я не сторонник "механической" системы, когда всё выполняется по часам. С моим квёлым организмом надо поосторожнее, и уж тем более – никаких рекордов!

Под босыми ногами иногда поскрипывают полы, но впрочем, еле слышно. Вбиваю в это тело элементарнейшую базу – боксёрский челнок, одиночные удары, двойки, уклоны и нырки, и разумеется – простейшие удары ногами.

Я прекрасно знаю, что надо делать, но знать и уметь… так себе получается. Не то чтобы совсем хреново, нет… Но в этом теле я не занимался вообще ничем, хотя бы отдалённо похожим на спорт, если не считать за таковой нечастые игры в бабки и казаки-разбойники. Даже в городки почти не играл!