– Так я не понял, Алекс, – спрашиваю. – Ты ее все-таки поцеловал, своего Трескунка? Или снова мялся, как дурак?

– Нет, не мялся. Все получилось само собой. Картер?

– Что?

На улице темная ночь и лишь горит фонарь у дома Холтов. В окне девчонки на втором этаже тускло светится ночник, и я вдруг думаю, как долго в это окно смотрел Алекс, прежде чем я пришел.

– Мне кажется, я буду любить Лену всегда. Мне больше никто не нужен.

Это признание звучит негромко, и то ли ночь виновата и усталость, а то ли искренность в голосе брата, но я наконец понимаю, как именно звучит чувство, облаченное в звуки и рожденное сердцем. И больше не хочу смеяться. В этих звуках, повисших в комнате, я вдруг ощущаю себя незнакомцем, случайно оказавшемся в мире, о существовании которого даже не догадывался.

Слова иногда ничего не значат, распадаются фоновым крошевом в воздухе и уносятся с ветром, не оставив следа. А иногда их вес так ощутим, что собственная жизнь в сравнении с ними кажется блеклой точкой, затерявшейся в наслоении шелухи. Смети ее, и ничего не останется.

Конечно, я говорю Алексу глупость – на другое я сейчас не способен. Только криво улыбнуться перекошенным ртом и сузить глаза от попавшего в них дыма:

– Ну, и как ты эту гребаную любовь чувствуешь, Ал? Каким местом? Хочется посмотреть, что у Трескунка под юбкой?

Он не обижается, хотя я этого жду. Мне этого хочется, и знать бы еще, почему! Но вместо обиды, Алекс поднимается с кровати, включает светильник и подходит к столу. Открыв верхний ящик, достает оттуда свой дневник и раскрывает его. Показывает мне.

Этот дневник – очень личное, я никогда не заглядывал в него прежде, но сейчас вижу между исписанных страниц алое перо красного кардинала.

– Одно перо мы поймали с Леной в нашу первую встречу. А второе – сегодня под Белым дубом, и я ее поцеловал. Вот так, Картер, я чувствую любовь. Как это перо в моем дневнике, понимаешь?

И пока я ошарашенно на это смотрю, Алекс закрывает дневник и прячет назад в стол. Улыбается мне, смущенно зарыв пальцы в волосы – еще живой, настоящий, и счастливый. В эту глухую ночь в нашей спальне осветленный чувством, способным из любой щели прогнать темноту.

Пройдут годы, но я навсегда запомню его таким.

– И что ты теперь скажешь, брат? – спрашивает меня, всматриваясь в мои глаза, словно надеется увидеть в них понимание. Отражение переполняющих его эмоций и самого себя – для нас всегда это было важно. Но, к сожалению, я не могу ему этого дать.

Мне нечего сказать. Я качаю головой и сминаю сигарету прямо о подоконник.

– Господи, Ал, ну и дерьмо!

Глава 5

Картер

Спустя год

Старшая школа

Пятница. Сентябрь. Пять часов по полудню.

Я знаю это потому, что все время смотрю на часы, на которых бегут секунды, почесывая ногтем большого пальца сухие губы.

Солнце жарит так нещадно, что кажется пни каблуком иссушенный добела гравий, и он рассыплется в пыль.

В небе не видно птиц. Листва на вязах повисла ошметками, но в тени дырявого навеса старого склада за гаражом отца Лукаса, где мы собрались, дышать почти сносно, и ноздри напряженно втягивают жаркий ад дня.

– Как думаешь, Картер, у них получится? У Криса и парней? Все-таки этот жирдяй Хиггинс хитрая тварь. Крис уверен, что в прошлом он наверняка уже проворачивал подобное, иначе бы не действовал в городе так нагло. А ты как считаешь?

Глаза Лукаса лихорадочно блестят и пот, выступивший на висках, говорит куда красноречивее самого вопроса. Я поворачиваю голову и смотрю на друга.

– Получится, Палмер. Но я все равно считаю, что они идиоты.

– Почему? – возражает друг. – Разве он не заслужил, этот Хиггинс? Ты слышал, что мужика, который продал ему бар на Мелборн-Лейн два года назад, прошлой весной нашли мертвым в Рваной лощине у Кораллового холма?.. Так вот, этот мужик сам согласился на сделку с Хиггинсом и все подписал, тут не подкопаться. Странно другое: зачем ему понадобилось вдруг продавать бар, который процветал, да еще за четверть цены, а?

Я пожимаю плечами, раздумывая:

– Да мало ли причин? Долговые обязательства, семейные обстоятельства, а может, ему просто надоело. Такое тоже бывает.

– Ну да, как же! – громко хмыкает Лукас. – А через год в ливень он умудрился оказаться в месте, где через каждые три метра из земли торчит предупреждающая табличка «Опасно», и сломать себе шею! Очень удобно. Какого черта он вообще там делал?

– Это Америка, Палмер. Здесь каждый сам себе хозяин. Если тебе ночью вздумается достать из штанов член и отлить с края обрыва, никто не вправе помешать. А если ты при этом поскользнулся – ну, что ж, твои проблемы.

Лукас возмущенно поднимает широкие брови.

– Я не пойму, Картер… Ты что ему, адвокат?

Я чиркаю зажигалкой и прикуриваю сигарету. Наполнив легкие, медленно выпускаю дым.

– Я просто пытаюсь думать, как мыслит Хиггинс, и как следует мыслить твоему брату. Нет мотива, нет связи, а значит, нет и преступления. А ты, Палмер, договаривай, раз уж начал.

– Ходят слухи, что тот мужик, Рон Нойлз, бывший хозяин бара, нарыл на жирдяя что-то крупное, за это и поплатился.

Имя кажется мне смутно знакомым, и я вспоминаю.

– Постой… Нойлз… Бетти Нойлз, верно? Выпустилась из школы в прошлом году. Была в группе поддержки и, кажется, одно время крутила с Крисом. Она дочь этого Рона?

Лукас сразу поджимает губы и отводит глаза.

– Ну, да. Ей понадобились деньги – Бэт хочет уехать в Огайо, у нее там тетка. Так что угнать у Хиггинса новую тачку за пятьдесят штук – это, мать его, справедливо!

Мать его, да! Еще как да! Но меня изумляет другое.

– Вы идиоты! – сухо бросаю я, и говорю это другу совершенно искренне.

– Почему это? – удивляется тот.

– Потому что для вас это слишком! Потому что у этого Хиггинса наверняка есть прикрытие в полиции, иначе бы он так не наглел, но главное – есть мозги! И если он начнёт рыть, девчонка проговориться!

Но Лукас уверено мотает головой.

– Нет, Бэт будет молчать, она его ненавидит. Они с матерью все деньги спустили на юристов, но зато теперь у них есть постановление окружного судьи. За публичные угрозы в их адрес Роакину Хиггинсу запрещено приближаться к ним меньше, чем на сто метров. А нашей семье нужны деньги, Картер – сам знаешь.

– Сколько?

– Половина с десяти штук.

Негусто. Да какой там! Неоправданно мало за такой риск!

– Ты понимаешь, что если Крис не справится и фургон не уйдет в Роли самое позднее завтра утром – вашу семью уже не спасут пять тысяч долларов?

Лукас кивает:

– Знаю.

– Держи язык за зубами, и больше не трепись никому. Черт!

– Да я никому, Райт! Знаете только вы с Холтом! Я даже Питеру ничего не сказал! – взволнованно божится Палмер. – Этот Рыжий за хот-дог мать родную продаст! Я что, дурак?

– Двое – это уже много.

– Да ладно, Картер! Я тебе доверяю! Я только боюсь, чтобы Уолберг не сболтнул лишнего о нашем гараже, когда станет горячо.

– Не сболтнет, придется с ним поговорить. Пусть только попробует, я никому ничего не забываю.

И я не вру, память у меня отменная, именно поэтому Лукас кивает.

Мы сидим с ним у задних дверей склада, на перевернутом ящике с надписью «Rochester», между пустыми баками из-под краски, и слушаем, как в предвечерней тишине сразу за ржавой стеной размерено скрипит диван. Тах. Тах. Тах.

Сегодня пятница, и в это время гараж Палмеров уже закрыт. Зато через две улицы открыт бар «Сотая заводь», где отец Лукаса, бывший вояка, а сейчас так себе механик, привычно надирается спиртным с обеда.

Мы тут одни.

Лукас, Ник, я и Тильда.

За открытой дверью скрипит матрас, глухо ударяется о стену деревянный остов продавленного дивана и частит чужое дыхание… Мы слышим, как Тильда смехом останавливает пыхтение Ника, просит дать ей прикурить сигарету и не мять ее грудь так сильно, словно он трахает девчонку в первый раз.

После длинной паузы, в течение которой у Лукаса судорожно ходит кадык, она разрешает Холту продолжить.

Когда Лукас уходит, а на его место садится Николас, он забирает из моих пальцев остаток сигареты и кивает на дверь:

– Надоела! Надо будет ей сказать, чтобы больше сюда не приходила. Терпеть не могу шлюх!

Но, судя по тому, как долго Ник не слезал с Тильды – на правду это не похоже. Хотя, может, действительно не заводит?

Я с ухмылкой бросаю на него короткий взгляд и вновь возвращаю его к дальнему концу двора, туда, где поверх забора виднеется открытый участок дороги.

– А мне кажется, Холт, ты просто терпеть не можешь быть вторым. Но я не виноват, друг, что больше нравлюсь девчонкам. Не эта, так другая – какая разница?

Ник смеется – так, что дым клочками вырывается из легких, и откидывает плечи на кирпичную стену.

– Пошел ты, Райт! – толкает меня локтем в бок. – Порой я жалею, что ты так хорошо меня знаешь! Вот потому я, в отличие от тебя, и завожу себе постоянных подружек – чтобы быть у них первым.

– Ну и как? Не разочаровывают?

Светлые глаза Холта довольно щурятся.

– Иногда мне везет!

Во двор со стороны внутренней части дома заходит парнишка лет четырнадцати – Мэтью Палмер, младший из братьев, и неприветливо косится в нашу сторону. Я давно подозреваю, что из всей троицы он самый смышленый, и знаю, что сейчас ему здесь точно делать нечего.

– Где Лукас? – обращается к нам Мэт через губу. – Там тренер Херли звонит! Говорит, что у вас завтра первая тренировка, и он хочет всех видеть!

Пацан продолжает стоять и таращиться. Я поднимаю у своих кроссовок крупный кусок гравия и метко запускаю ему под ноги.

– А ну брысь отсюда! Учись сам отвечать!

Он не отступает, и второй кусок гравия прилетает уже ему в голень, вызвав вскрик.

– Я кому сказал, исчезни, сопляк!

Мэт убирается, но прежде, чем уйти, смело показывает нам «фак», и то, что я вижу при этом в его глазах, мне нравится.

– Этот младший Палмер когда-нибудь нарвется! – сердится Ник. – Ему же ясно было сказано: сиди дома! Какого хрена вылез? Клянусь, Картер, если Лукасу плевать, то в следующий раз я сам ему этот «фак» в задницу засуну! Я не стану терпеть, чтобы всякие молокососы мне им в лицо тыкали!

– Остынь, Ник.

Но друг вскакивает на ноги и орет вслед пацану:

– Ты слышал, ушлёпок! Еще хоть раз увижу, будешь обрубком в носу ковырять!

Я дергаю друга за футболку, и он снова падает рядом на ящик.

– Достал… – продолжает злобно шипеть.

– Оставь его, Холт! – я повышаю голос. – Это не любопытство, а чувство опасности выгнало его сюда. Ему не все нравится! Хоть один Палмер с головой!

– И что? – дергает плечами Николас. – Кто его спрашивает?

– Никто. Но возможно, что именно он когда-нибудь выберется из того дерьма, в которое его сначала засунул папаша, а теперь сует Крис! Ты же не думаешь, что Мэт сегодня будет спать?

На дороге мелькает полицейский патруль, и я встаю. Говорю громче, обращаясь к друзьям:

– Кончай там уже, Лу! Ник! Нам пора!

Мы входим с Холтом в дверь гаража и проходим мимо барахтающейся парочки через боковой бокс в основной, в котором стоит л «Додж» с разбитой фарой и глубокой вмятиной на крыле, к внешнему выходу. Выйдя на улицу, поджидаем Лукаса и Тильду возле наших с Ником мотоциклов.

Лукас сильно похож на брата – тот же рост, темные кудрявые волосы и черные круглые глаза. Он намного худощавее Кристиана, но в широкой кожаной куртке это не так заметно. К тому же в сентябре вечереет уже раньше, и я надеюсь, что недостаток сходства получится скрыть. Тому, кто случайно запомнит его имя, в будущем будет сложно отличить братьев друг от друга даже под присягой, и мне это кажется хорошим выходом, чтобы хоть как-то прикрыть старшему Палмеру зад, раз уж он сам до этого не додумался.