Мы бросились к окну. На парковке отец Джен закинул два зеленых чемодана в багажник черного «Субару». День выдался холодный и серый. Он забрался на водительское кресло, и машина просела под тяжестью его веса. Джен возвысилась над матерью как согнутая соломинка. Та погладила дочь один раз по руке и открыла заднюю дверь, оставляя Джен складываться пополам на переднем сиденье рядом с отцом.

Она ни разу не оглянулась на нас.

Автомобиль растворился в потоке машин, исчезнув в конце длинного квартала кафе и баров, магазинов с ближневосточными побрякушками и мест, где продают двадцать два вида хот-догов. Одно лето Майки работал там; его кожа источала запах приправ и кислой капусты.

Небо покрылось мясистыми темными облаками. За последнее время прошло много дождей с ураганным ветром, редких для апреля. Голос Блю возвратил меня к реальности.

– Бедный Брюс, – сказала она тихо, показывая на окно.

Барберо стоял на углу парковки. На нем был не медицинский халат, а светло-голубая толстовка с капюшоном, рубашка с воротником, джинсы и белые кроссовки – в этой одежде он выглядел как обычный парень с улицы.

– Ох, – произнесла я. – Ох.

Ему нравилась Джен. Его зовут Брюс.

Еще на нем были небольшие очки в металлической оправе: в них он казался не таким… придурковатым… но вроде как… милым. Мы с Блю смотрели, как он вытирает глаза, садится в свою машину – поржавевший маленький хетчбэк оранжевого цвета – и уезжает.

– Бедный, бедный Брюс, – прошептала Блю.

Тела соединяются. А иногда нет.

Айсис перебирала пальцами буквы игры «Скрэббл». Ее ногти были обгрызены еще сильнее, чем мои. Она облизнула уголок губ языком.

– Почти готово, Чак. – Она резко сдвинула буквы с поля. – Почти.

Я теребила свою футболку из «варенки» и цветастую юбку в стиле хиппи. Мама Майки все же приходила с коробкой старых вещей Тани, оставшихся со времен ее ничегонеделания: футболки из «варенки», тонкие шуршащие юбки, пеньковые сандалии и бабушкины шали. И хотя там было еще несколько старых свитеров, я надела самый лучший – вязаный синий кардиган с ромбами и серебристыми пуговицами в форме желудей. У меня не получилось поговорить с мамой Майки. Если человека не было в списке посетителей, его не пускали внутрь, а я не могла пользоваться списком, потому что нарушала правила. В любом случае, я не узнала, кто бы мог прийти навестить меня, кроме Майки, но до этого было еще долго, несколько недель. Каспер обещала, что внесет его в список моих посетителей. В остальном я знала, что там только одно имя – моей матери. Но я не ждала ее прихода, и Каспер не упоминала о ней.

В комнате отдыха зазвонил телефон, и все начали искать глазами Барберо. Звонки переводились сюда наверх, только если звонящий был в основном списке внизу. Звонящие должны быть одобрены врачом и занесены в список – это происходило только по усмотрению врача. И все же нам не полагалось отвечать на телефон самим.

– Он, должно быть, в туалете, – предположила Блю, пожимая плечами.

Телефон продолжал звонить. Фрэнси толкнула Сашу локтем:

– Ответь.

– Вот ты и ответь.

Саша вернулась к игре «Коннэкт 4». Никто не любил играть с ней – она жульничала. Блю поднялась с дивана.

– Бесхарактерные Кровавые Красотки, – сказала она нам. Так она нас называла иногда: Кровавые Красотки. «Мы все могли бы очень круто выглядеть, ты так не считаешь? – спросила она меня однажды во время занятий в группе. – Если бы не выглядели как проклятые зомби!» Она подняла руки. Шрамы делали ее похожей на тряпичную куклу, которую зашили ужасным образом.

– Лачуга с психами. Представьтесь, пожалуйста. – Она повертела телефонный провод между пальцами.

Она отпустила трубку так, что та ударилась об стену – «шмяк» – и беспомощно повисла на белом проводе.

– Это твоя мать, Молчаливая Сью.

Она возвратилась к чтению книги, усаживаясь на жесткий диван зеленого цвета.

Я не дышала. Айсис передвигала буквы и неодобрительно бормотала. Фрэнси была занята просмотром фильма.

Моя мать. С чего вдруг она звонит? Она даже ни разу не навестила меня.

Я медленно подошла к телефону. Прижала трубку к уху и отвернулась от них к стене, мое сердце выпрыгивало из груди.

– Мама? – прошептала я с надеждой.

С невнятным хриплым придыханием в трубке прозвучало:

– Нееет, Чарли. Угадай, кто!

Голос пронзил мое тело.

Эван.

– Я притворился твоей матерью. Ее имя было написано на чем-то в твоем рюкзаке. – Он сделал паузу, хихикая, и вкрадчиво произнес визгливым голосом: – Здравствуйте, могу я услышать свою дочь, мисс Шарлоту Дэвис, пожалуйста.

Я ничего не ответила. Не знала, то ли я была разочарована, то ли почувствовала облегчение.

– Нам пришлось взять твои деньги, Чарли. – Эван прокашлялся. – Ты знаешь ситуацию.

Пустые контейнеры от пленки – те, что они с Дампом подкинули. В контейнерах я хранила мелкие деньги, которые сумела выклянчить.

Эван астматик, улица и наркотики не для него. Я наблюдала, как он сворачивался в клубок, издавая хрипы, пока его лицо не становилось багровым; он так напрягался, чтобы не потерять сознание, что мочился в штаны. Поликлиники давали бесплатные ингаляторы только после проведения медицинских анализов, и они не обследовали пациентов, находящихся под кайфом, а жизнь Эвана – это постоянное пребывание под кайфом. Он из Атланты. Я не знаю, как он попал сюда, на север.

Я прижалась к стене, чтобы девушки меня не слышали. Я слушала голос Эвана, и он возвращал меня назад во тьму. Старалась дышать ровно, чтобы дать себе время, как учила Каспер. И осторожно произнесла:

– Я знаю. Все нормально. Спасибо, что вы принесли мой рюкзак.

Он опять откашлялся:

– Знаешь, ты была вся изувеченная там, на чердаке? Я думал, мы с Дампом того и гляди в штаны наложим. Кровь, и все это.

– Да уж, – сказала я.

Он говорил так тихо, что я почти его не слышала.

– Это из-за Проклятого Фрэнка? Он… он в итоге пришел за тобой? И поэтому ты это сделала?

Я царапала стену тем, что осталось от моих ногтей. Проклятый Фрэнк, его черные глаза, эти кольца. Сид Хаус и красная дверь, за которой исчезали девушки. У него на полках хранились коробки со сладкими хлопьями, в холодильнике – пиво и газировка, наркотики в специальных запирающихся ящиках. У него была отвратительная кожа, зато зубы сверкали белизной, как жемчуг.

Мужчины, приходившие в комнату с красной дверью в Сид Хаус, смотрели голодными колючими глазами, которые надвигались на тебя, испытывали тебя, пробовали на вкус. Поэтому долгое время я пряталась на чердаке. Как мышь, стараясь не дышать, чтобы никто меня не заметил.

– Нет, нет. Он не получил, что хотел, – ответила я.

Эван вздохнул с облегчением:

– Ага, понятно, да уж, это хорошо.

– Эван, – позвала я.

– Да?

– Но он – одна из причин, почему я это сделала. Понимаешь? Как последняя капля, которая переполняет чашу. И тогда все. Ты понимаешь?

Эван молчал. Потом произнес:

– Да уж.

Интересно, откуда он звонит – щуплый Эван с больными легкими в рваных брюках и в смешном спортивном пальто из твида.

Я спросила, как он меня нашел. Он ответил, что сюда отправляют всех девчонок с приветом.

– Мы с Дампом нашли кое-кого, кто подбросит нас до Портленда, – сообщил он.

В ту ночь, когда они спасли меня в подземном переходе, Дамп разбил бутылку о голову того мужчины. Это случилось молниеносно. Я увидела испуганные глаза парня за плечом мужчины, бутылку в воздухе, мелькнувшую в свете желтых ламп. Несколько дней после этого я вынимала осколки стекла из своих волос.

Дамп смотрел как загипнотизированный на сверкающие осколки стекла в своих ладонях. Он смотрел на меня, и его улыбка была похожа на глубокий изогнутый порез. Мелкие осколки стекла в крови переливались на носках его черных ботинок.

Мужчина, который ко мне приставал, лежал на полу перехода – неподвижная груда в темной одежде. Эван завернул меня в свое пальто.

– Я просто хотел убедиться, что ты в порядке и все такое, понимаешь? – сказал Эван.

«Вот дерьмо! – повторяли они. – Нужно проваливать отсюда к черту».

Они говорили: «Ты ненормальная, шалава, тебе нельзя ходить здесь одной. Ты клевая и все такое, для чокнутой».

Смех и кашель.

Они приволокли меня пешком к фургону и затащили внутрь на заднее сиденье. Кресла были вынуты; пол сырой, обрывки грязного ковролина закрывали ржавчину и дыры в полу. Эван и Дамп были взвинчены, глаза вылезали из орбит, руки тряслись. «Неужели мы прибили того чувака?»

Я провела с ними семь месяцев.

Однажды где-нибудь на улице прервется жизнь Эвана. Я видела, на что он способен ради дозы кайфа. И грустное выражение его лица, когда он думал, что на него никто не смотрит.

– Да, и еще я хотел тебе сказать, извини и все такое, но я взял твои рисунки. – Эван прокашлялся. – Ну, этот альбом с комиксами. Я не знаю, мне он просто нравится. Короче, это круто, я смотрю и вижу там себя. Как будто я знаменитость или кто-то типа того. Читаю понемногу каждый день.

Мой альбом с рисунками, у него мой альбом. Дамп просил: «Смотри, чтобы у меня была крутая суперсила, типа рентгеновского зрения, хорошо? Хочу видеть, что у девчонок под одеждой».

Мое сердце начало биться спокойнее.

– Эван, мне он нужен обратно. Эван, пожалуйста.

Он кашлянул и после паузы отозвался:

– Короче, я постараюсь, посмотрю, если мы сможем к тебе туда попасть, но не знаю, мы вроде как скоро уезжаем. Я… мне просто действительно нравится их читать. Не знаю, когда я вижу себя там, это придает мне уверенности, что я существую.

«Эван», – произнесла я про себя.

– Когда выберешься оттуда, приезжай в Портленд, хорошо? Высунь голову на набережную и поспрашивай вокруг обо мне. Вместе мы не пропадем.

– Не вопрос, Эван, – ответила я.

– Чао-какао.

Телефон замолчал.

Айсис сосредоточилась на очередной фишке. Я положила руки на колени. Мои руки. Они брали еду из контейнеров для мусора. Дрались за места для ночлега и грязные одеяла. Они видели совсем другую жизнь, не такую, как здесь, где играют в игры в теплой комнате, пока вечер удаляется от нас там, за окном.

– Как твоя мама? Это странно, да? – спросила Айсис.

Она составила слово «мяч». Ей понадобилось десять минут, чтобы составить «мяч».

Я подсунула руки под ноги и навалилась на них всем весом. Мне нравилось ощущать давление на кости. У него был мой альбом, но зато у меня имелась еда и постель.

– У нее все отлично, – ответила я, мой голос звучал легко и непринужденно, – едет в отпуск в Портленд.

Когда я сказала Каспер, что чувствую себя безобразной, знаете, что она спросила?

Она спросила:

– На душе было безобразно, или ты ощущала себя безобразной, Чарли? Это две большие разницы, и я хочу чтобы ты поразмышляла над этой разницей. Это неотъемлемая часть твоего выздоровления.

Они действительно слишком много требовали от нас.

В группе Каспер задала нам вопрос:

– Кто ваши друзья? Есть ли какое-нибудь сообщество? Кто-то, с кем можно поговорить, с кем чувствуешь себя в безопасности там, на свободе?

– Кому вы можете доверить свои секреты? – поинтересовалась она.