– Там! Настоящий! – бросила она, и ее голос вдруг стал глухим, раскатистым, напоминающим рык большой собаки. – Садись на меня! – рыкнула она, и очертания ее тела поплыли зеленым огнем. Черная блестящая шкура обтянула девчонку, как тугой комбинезон… Скаля внушительные клыки, рядом с женщиной возвышалась гигантская черная борзая.

– Не человек, не человек, ведьма, сожрет, погубит, беги отсюда! – взвыли голоса за спиной… Женщина попятилась, в ужасе глядя на оскаленную пасть жуткой собаки.

– Р-рав! – борзая яростно рыкнула… Клацнули кошмарные клыки…

– А-а-ииии! – ухваченная за шиворот, тетка взлетела в воздух… и плюхнулась на широкую, как диван, спину гигантской борзой. Невольно вцепилась в складку шкуры на загривке… Гулко хлопнули, разворачиваясь, черные крылья, и борзая взвилась в ночное небо, унося на себе обвисшую, как мусорный кулек, всадницу. Сверху на тротуар ляпнулся растоптанный старый сапог со сломанной «молнией».

Стараясь лететь как можно ровнее, Хортица мчалась сквозь ночь. Скорчившаяся у нее на загривке тетка, кажется, оцепенела от ужаса и только потому еще не сверзилась, но стоит заложить вираж, и она ляпнется об асфальт. В лепешку. Хортице не было ее жалко. Это как раз то, чего трусливая клуша заслуживает. Мужа она боялась, видите ли! Боялась за себя больше, чем за сына! И сын платил за ее страх – каждый день, под кулаком озверевшего от водки отца. Хортица чувствовала, как от ненависти перед глазами становится зелено и… постаралась лететь еще осторожнее. Еще бережнее. Она не может потерять проклятую тетку.

Проступающие сквозь тьму квадраты городских крыш исчезли, сменившись черно-серой лентой шоссе. Дорога струилась мимо гигантских пригородных супермаркетов – строительный, торговля машинами, здоровенный ангар «Метро». Все безмолвное, пустое, и на шоссе тоже пусто и тихо, только запах плыл в воздухе – знакомый, отвратительный смрад мешался со слабеньким, еще совсем «молочным» запахом маленького мальчика.

Хортица едва не пролетела мимо. Машина с погашенными фарами, темная, как сама ночь, мчалась по шоссе, и лишь клубящаяся над крышей вонь заставила черную борзую забить крыльями, зависая над крышей авто. Хортице хотелось визжать от радости – есть, нашла! – но она лишь сильнее заработала крыльями и темной тенью пронеслась в ночных небесах, обгоняя машину. Заложила вираж у самой обочины – пассажирка на спине тоненько заверещала, но крыло Хортицы уже чиркнуло по асфальту, и тетка грузно свалилась вниз, завозилась, пытаясь подняться…

Крылатая Хортица развернулась и понеслась обратно, навстречу мчащейся по шоссе машине.

«Попались, попались, поганцы!» – пели могучие крылья, взбивая воздух.

Негромко гудя мотором, автомобиль выскочил из мрака, как выпрыгивает рыба из воды. Расправив крылья, Хортица ринулась на таран.

Они летели друг на друга – Хортица и темная машина, они неслись, не снижая скорости.

Стекла у заднего сиденья машины опустились, и наружу высунулись двое – в черных костюмах, при галстуках, в черных шляпах с низко нависающими полями – не то наемные убийцы, не то спецагенты из американского боевика! Единым слитным движением они выхватили из-за отворотов пиджаков тяжелые пистолеты… и ночь наполнилась грохотом.

Пуля прошила маховые перья, обожгла бок. Крылатая борзая нырнула в воздухе и тут же метнулась в сторону, уходя из-под прицела.

Один из убийц прекратил стрелять, сунул руку в карман – за новой обоймой… Из тьмы на него пахнуло жаром и псиной. Гигантские когти сомкнулись на плечах, рванули вверх, выдергивая из окна машины. С отчаянным воплем черная фигура промелькнула в воздухе и ударилась об асфальт.

Страшный удар разорвал лобовое стекло автомобиля. Град осколков хлынул в салон, и внутрь сунулась иссеченная мелкими порезами морда гигантской борзой.

– Ведьма! – тоненько, как поросенок, завизжал приникший к рулю водитель.

Пассажир на заднем сиденье машины скорчился, прижимая к себе завернутый в грязные тряпки сверток.

Уцелевший убийца резко повернулся навстречу. Горячее дуло револьвера ткнулось псине между глаз. Мгновение растянулось на целую… Ну, на минуту – точно.

Металлически щелкнул затвор.

Тишина.

Выстрела не было.

Громадная пасть сомкнулась на руке убийцы. Хортица резко мотнула башкой и, как тряпичную куклу, вышвырнула здорового мужика на обочину дороги. Вцепилась когтями в край крыши и, взмахнув крыльями, рванула автомобиль.

– А-а-а! – водитель страшно заорал.

Машину подбросило, развернуло поперек шоссе, перевернуло набок, с веером искр протащило по асфальту и приложило об столб.

Пассажир заднего сиденья вывалился наружу, с трудом поднялся на ноги. Настоящий джентльмен – холеный, ухоженный, в твидовом пиджаке поверх роскошного шотландского свитера, в стильном клетчатом кепи… Выбивался из образа только завернутый в грязные тряпки большой и тяжелый сверток у него на руках. Сверток, из которого рвался неумолчный детский плач… Топоча дорогими ботинками по асфальту, джентльмен бросился бежать.

Черная тень накрыла его. Крылатая борзая спикировала сверху – и громадные, способные разодрать надвое когти лишь смахнули кепи с макушки. Сквозь едва прикрывающий обширную лысину тонкий пушок волос торчала пара крепких острых рожек. Рогатый джентльмен продолжал бежать вдоль шоссе. Грязный кричащий сверток подпрыгивал у него на плече. Хортица спикировала снова – рывок! Ухваченный за ворот твидовый пиджак треснул пополам, повис лохмотьями, открывая хлопающие за спиной джентльмена нетопыриные крылышки. Рогатый припустил что есть духу… Хортица обрушилась в третий раз – и сквозь пропоротую в штанах рогача дыру вывалился голый крысиный хвост.

Взмахнув крыльями, черная борзая спланировала на асфальт.

– А-ах! – Вместо громадной собаки на шоссе стояла черноволосая девочка.

– А ну стой, рогатый! Отдай мальчишку! – гаркнула она вслед улепетывающему «джентльмену». И зачастила:

Встану я, благославясь,

пойду, перекрестясь,

из избы в сени,

из сеней в двери,

от дверей через порог,

со двора воротами.

Из ворот – на восток…

Рогатый бежал. Он перебирал ногами, с которых уже слетели элегантные туфли, открывая невероятно грязные, щербатые копыта. Он мчался изо всех сил… Но воздух вяз вокруг него, сгущаясь в черную массу, и он барахтался в этом густом желе, дрыгал руками и ногами, налегал грудью… но не отпускал болтающийся на плече сверток.

– Отвяжись от пацана! – заорала Ирка и тут же снова перешла на ритуальную скороговорку:

Уходи из избы дымом,

Из трубы ветром,

В темном лесу под смолистый пень…

Рогача дернуло вверх. Невидимый ветер рвал сверток у него из лап. Их растянуло в воздухе – рогач повис, болтая копытами, но его цепкие когтистые пальцы впились в грязные тряпки свертка. Плач изнутри стал громче, отчаяннее…

Не пойдешь добром,

Не послушаешь – пошлю на тебя Касияна Святого… –

угрожающе продолжала частить Ирка.

Не выпуская свертка, рогатый рухнул на землю. Вскочил, снова попробовал бежать – и снова остановился. Ирка видела лишь его спину с торчащими из-под лохмотьев крылышками и голый крысиный хвост.

Будет тебя закаливать,

Будет начищать,

Отдыху не давать… –

прокричала Ирка.

Теперь невидимый ветер реял над рогатым, посвистывая, словно сабля на ударе. Фьють! – остатки одежды облетели рваными тряпками. Фьють! – человеческую кожу рвануло над крыльями и содрало, как кожуру банана, открывая черную, матово отблескивающую слизью шкуру.

Будет выжимать,

Будет выжигать,

Пощады не знать.

Будет доглядывать,

Будет выведывать,

Милости не ведывать…

Людская личина слетела с рогача, точно маска, глянула на Ирку пустыми дырами глаз и унеслась вместе с ветром.

Будьте мои слова крепки и лепки,

Крепче булатного оклада,

Острее вострого ножа,

Отныне и вовеки веков, аминь! –

прокричала ведьмочка… и выжидательно уставилась на ободранного рогача.

– Ах-ха-ха-ха! – вместо ответа расхохотался тот… и ошметки облика «джентльмена» осыпались с него, как сухая шелуха. Тварь рывками вздымалась вверх, точно раскладывающаяся антенна. Разошлись в стороны широченные плечи, перевитые вздувшимися узлами выпуклых и каких-то совершенно нечеловеческих, неестественных мускулов. Вместо крохотных рожек надо лбом отблескивали сталью длинные рога. За сгорбленной, как у орангутанга, спиной колыхнулись кожистые крылья, и ядовитая слизь с них разлетелась во все стороны, прожигая насквозь асфальт. Черная шкура твари поросла мелкой курчавой шерстью. Существо медленно обернулось… Ирка увидела вытянутую морду, одновременно похожую на лисью и обезьянью, только из пасти торчали клыки, больше смахивающие на клыки кабана.

– А-и-и-и! – пронзительно завизжали сзади. Не рискуя повернуться к твари спиной, Ирка бросила быстрый взгляд через плечо… Высаженная ею на шоссе тетка стояла совсем рядом и, судорожно прижав руки к груди, самозабвенно орала:

– Черт! Черт! И вправду – черт!

– Заткнис-сь! – шикнула на нее Ирка. – Не говори этого слова! Никогда! Как угодно его называй, только не так!

– А-хах-ха! – снова торжествующе расхохотался черт. – Не говори этого слова! – глумливо повторил он – и голос его сейчас в точности походил на Иркин. – Почему ты с ней, ведьма? Зачем защищаешь глупых людей? Иди к нам, ведьма! Получишь все, что захочешь!

– Иди к нам, ведьма! Иди к нам! – из пустоты зашелестели бесчисленные голоса. – Получишь, что захочешь, ведьма! Что захочешь, то и получишь!

– Может, мне еще на шабаше тебе копыто поцеловать? Кое-что не треснет, а, беспятый? – угрожающе процедила Ирка.

– А и поцелуй, ведьма! Поцелуй-поцелуй! – издевательски прогундосил черт, и его длинный и тонкий, как у жабы, язык кокетливо облизнул растянутые по-собачьи черные губы.

– Поцелуй! – сладострастно выдохнул кто-то в ухо Ирке. – Нежный-нежный поцелуй! Поцелуй ведьмы! Цём-цём-цёмушка!

– Бе! – Ирка изобразила, как ее тошнит.

– А ты не брезгуй, не брезгуй! Поцелуй, может, и отпущу мальца! Ты ж за ним сюда пришла! – И черт сдвинул в сторону крыло. В его свисающих чуть не до земли мускулистых лапах бился мальчик – светловолосый, бедно одетый мальчик лет четырех.

– Мама! Мамочка! – крохотными ручонками дергая отгораживающие его, словно прутья тюремной решетки, пальцы твари, мальчишка рвался на волю.

– Сыночек! Василёк! – выскочив из-за Иркиной спины, женщина кинулась прямо к рогатой твари…

– Стой, дура! – завопила Ирка, но та не слушала. Очертя голову женщина подскочила к жуткому существу и схватила сына за протянутую к ней руку. Дернула к себе…

Мальчик закричал. В его крике была дикая, нечеловеческая боль…

– А-ха-ха! А давай, я ее для тебя сам оторву? Будет у тебя от сына ручка? – любезно предложил черт.

Ирка прыгнула вперед, дернула женщину за плечо и отшвырнула себе за спину прежде, чем тварь успела ее схватить. Острие посеребренного ножа полоснуло чудовище по пальцам.

– Ау-у-у! – Над лапой черта взвился клубок дыма, точно над костром; подвывающая тварь отпрянула назад, волоча мальчика за собой. – Уходи, ведьма! – утробно прогудел черт. – Ты не сможешь забрать его! Он – наш! – И длинные пальцы черта сомкнулись вокруг мальчика, оставляя на виду лишь бледное, заплаканное личико.

– Наш-наш-наш! – заорали бесчисленные голоса, воздух задрожал и собрался в складки, как смятая портьера, и корчащиеся, завывающие, орущие и плюющиеся хари вдруг начали высовываться из темноты, и ночь застонала под хлещущими ее нетопыриными крыльями. – Наш мальчишка! Его отец нам отдал! На бутылку сменял! Сперва курточку, потом мальчишку! Наш! Наш!

– Закон, ведьма! – проревел черт. – Древний закон! Родители владычествуют над детьми! Дети покорствуют родителям! Его отец сам отдал мальчишку нам! Напрасно ты гналась за нами, хортицкая ведьма! Он – отданный! Ты не сможешь к нему даже прикоснуться!