– Кире сейчас значительно лучше, она уже приходила в себя. Угроза жизни миновала, но мы пока против ее общения с полицией и прессой.

– Само собой, подождут. Им лишь бы сенсацию подавай и неважно, как это может отразиться на людях, – многозначительно вздохнул Михаил, – а как другая девушка?

– Верочке тоже лучше, родители уже с ней. Она в отдельной палате в терапии, если хотите, можете зайти к ней, – предложил доктор.

– Я позже зайду обязательно. Сейчас я хочу поговорить с вами, Арсений Иванович.

Мужчины извинились перед Надеждой Игоревной, и та вошла в палату к дочери, еще раз поблагодарив Михаила.

– Я, кажется, догадываюсь, о чем ты хочешь поговорить, – войдя в свой кабинет и указывая на диванчик, сказал мужчина своему коллеге.

– Слушай, еще до всего случившегося ко мне обратился старый знакомый, бывший пациент и врач по совместительству, с просьбой помочь его пациентке. Он выслал мне скан карты Рыбкиной.

– Интересно. Ну и что там? Что он вообще хотел?

– Чтобы я убедил Ключинского прооперировать Киру, или для начала показал ему ее историю болезни.

– И каким же образом ты собирался его убеждать? – чуть посмеялся Арсений Иванович.

– Да к тебе я хотел прийти, само собой. Вы же такие друзья закадычные, знаете друг друга чуть ли не всю жизнь. Послушай, там очень интересный случай, покажи ему карту, – Михаил начал раскладывать на столике бумаги обследований, заключений и анализов Рыбкиной. Его руки тряслись, и он сжал их в кулаки.

– Господи, Миша, ты хоть представляешь, какие у него расценки и очереди? Тем более там все очень сложно, я уже немного обследовал Киру за эти сутки. Даже не знаю, смогу ли я чем-то помочь.

– Ты что струсил? Не могу понять, в чем дело, раньше ты всегда с интересом брался за подобные случаи. Тебя вдохновляли такие операции.

– Может быть, но сейчас я семейный человек с двумя маленькими детьми, которым нужен отец рядом. Так что я стараюсь умеренно работать и здраво мыслить.

– Послушай, – Миша подскочил и уперся руками о столешницу, наклоняясь вперед, – подумай хоть немного не только о себе, посмотри в каком она положении, у нас есть шанс, нет, у тебя есть шанс помочь ей, иначе, зачем вообще было ее спасать?

– Успокойся, Миш, что на тебя нашло, в тебе опять возродилось рвение падать в омут с головой? Тебе напомнить, как долго ты восстанавливался после последнего.

– Ты считаешь мою работу в Сирии авантюрой?

– А как еще это назвать? Сбежал в опасное место, где чуть не погиб, вместо того, чтоб сделать успешную карьеру на мирной родине. Хотя, тебя понять можно, после такой потери трудно сразу прийти в себя, но мчаться туда, где война, как-то глупо. Тебе это помогло?

– У всех свое мнение на этот счет, но только не надо рассуждать будто бы ты понимаешь, через что я прошел, хорошо? Давай не будем ворошить прошлое. Я не за этим пришел к тебе, – Миша стал серьезен и холоден как айсберг, – Рыбкиной нужна срочная операция, пока еще не поздно, так есть шанс восстановить подвижность верхней части туловища, и провести ее может только Ключинский. Послушай, все изменилось, сейчас о них будут говорить все СМИ, это будет выгодно и тебе и этому знаменитому Ключинскому. Вас же только это интересует!?!

– Не говори ерунду, конечно, нет, но вот Георгий Николаевич может заинтересоваться такой знаменитой пациенткой. Ладно, я свяжусь с ним, карту оставляй мне, буду изучать.

Михаил вышел более или менее довольным из кабинета своего коллеги, и, проходя мимо палаты Киры услышал голоса, дверь была приоткрыта.

– Доченька, как же ты меня напугала, милая моя. Я так рада, что с тобой все в порядке.

– Мам, не плач, я сама виновата, нашла, кому верить. Скажи, где он? – еле слышно говорила Кира, хрипловатым голосом.

– Доченька, все позади, эта мразь в тюрьме и еще долго оттуда не выйдет. Ты не думай о нем, родная.

– Нет, мам, где Рома?

– Ах, Ромочка, – замешкалась женщина, – я оставила его дома, в Твери. За ним присмотрит Валя. Не переживай, они хорошо ладят.

– Хорошо, ему не стоит видеть меня такой, – слезы навернулись, – Мама, мамочка, прости меня, – Кира заплакала, и бедная женщина начала успокаивать дочь.

Мишу тронула эта сцена, и он со всех сил пытался подавить в себе эти эмоции. В нем было столько сопереживания к этой незнакомой женщине, что ему самому становилось страшно.

– Вера! Как Вера?

– С ней все в порядке. Она тоже тут в больнице, ей намного лучше, чем тебе, милая. Тебя вернули с того света, – снова сквозь слезы, сказала мама.

– Нет,-нет, это ей намного хуже меня, она все чувствовала, понимаешь, всё, – Кира обессилила и попросила воды.

Тут мимо Миши прошла медсестра, входя в палату.

– Вы хотели войти, Михаил Андреевич? – сказала она негромко, не открывая дверь полностью.

– Я, нет, я пойду.

Выйдя на улицу, Миша вдохнул полной грудью свежий осенний воздух. В этот самый момент он точно знал, что его жизнь уже не будет прежней.

* * *

Резко очнувшись от жуткого кошмара, Кира стала жадно глотать воздух. Ее матери не было рядом, а по соседству с ней лежала еще одна тяжелобольная пациентка без сознания, кажется, она была в коме.

Кире ничего не оставалось, как просто позвать кого-то к себе, ведь нажать тревожную кнопку у кровати она не могла. Не говоря уже о том, чтобы встать.

Тут в палату вошла медсестра и попоила Киру из трубочки, сообщив о том, что ее мама разговаривает с врачом.

– Мне так жаль, что все это случилось с вами, – сочувственно сказала молодая медсестра, – вам очень повезло, ну не в том смысле. Я имею в виду, что вас спасли, да еще и сам Михаил Котов. Наш герой. Страшно представить, что вам с подругой пришлось пережить.

– Ты зачем тревожишь пациентку, – с угрозой в голосе, сказал Арсений Иванович, следом за ним в палату вошла Надежда Игоревна, держа под руку Веру.

Выглядела она ужасающе. Ее былой живой красоты и след простыл. Все лицо Веры было опухшим от ударов и покрыто розово-фиолетовыми и зелеными гематомами. Руки ее дрожали, а в глазах больше не было прежнего блеска. Вера медленно подняла взгляд на истощенное, больное тело подруги и посмотрела ей в глаза. У обоих навернулись слезы, они молчали какое-то время, затем Кира сглотнула и с трудом, дрожащим и сожалеющим голосом, произнесла:

– Мне так жаль, Вера…

Вера отвела взгляд, вытерла рукавом от больничной рубашки слезы и медленно развернулась. Кира понимала, черт возьми, конечно же, она все понимала. Внутри них обоих была сейчас настоящая буря эмоций: отвращение и злость, жалость к себе и бесконечное угрызение совести. За свою наивность, ну и самое сильное чувство было ненависть, к самим себе и к мрази, которая так поступила с ними.

Кира сожалела, ей, каждой клеточкой было жаль свою подругу, которая заслуживала всего самого прекрасного в этой жизни, но получила самое ужасающее.

Но девушки ничего не могли поделать со случившимся. Оставалось только надеяться, что они смогут преодолеть это и жить дальше. Но у Киры был самый большой смысл жить – это сын Ромка, а вот Вера, с ней все иначе: с родителями у нее отношения не складывались с самого детства, а своей семьи она еще не создала.

Вернувшись в палату, Вера не могла найти себе места, ее сломанная и прооперированная нога была безмолвным свидетелем ее роковой ошибки. Да, она винила себя, каждый раз прокручивая в голове тот разговор, когда она уговаривала Киру поехать с Егором.

Вера осуждала и проклинала себя за такое поспешное решение. В ее голове проносились ужасные картинки издевательств и надругательства: вот он хватает ее за ноги и тащит, приставляет к холодной, грязной стене, наваливается всем весом и очень грубо и больно насилует. А вот он, взбешенный сопротивлением, бьет ее кулаками по всему телу, а затем мочится на нее, без капли сомнений и сожалений.

Девушке стало противно, вспоминая это. Сейчас она морально покалечена, ей больно. Теперь она ненавидит саму себя и свое тело. Каждая минута, проведенная наедине с самой собой, убивает остатки ее здравого рассудка. Затем нахлынувшая паника и истерика. После чего ей в очередной раз колют успокоительное.

В это время в палате у Киры ее лечащий врач пытался осмотреть, пришедшую в сознание, пациентку, а ее мама, борясь с текущими слезами, держала дочь за руку, что-то нашептывая себе под нос.

– Кира, сейчас я тебя осмотрю. Не пытаетесь говорить, если вам тяжело. Просто кивайте в ответ, хорошо? – начал беседу Арсений Иванович.

Кире хотелось выпрыгнуть из собственного тела и улететь далеко-далеко. Но вместо этого она шире открыла глаза, показывая, что слушает дядю-врача.

– Кира, вчера вас доставил в приемный покой в тяжелом состоянии. Михаил Котов вместе со своим другом обнаружили вас с Верой Белоусовой в заложниках у Пальцева.

– Доктор, простите, вы уверены, что вот так надо на нее все вываливать именно сейчас? Она еще так слаба, вы посмотрите, как она напугана. Бедная моя девочка, – встала в защиту дочери Надежда Игоревна.

– Я понимаю вас, но и вы поймите, полиция ждать не будет, они уже рвутся сюда. Я просто хочу подготовить Киру, чтоб она все осознала, как можно скорее, – Арсений Иванович повернулся к пациентке, – милая, тебе придется быть очень сильной.

– Не утруждайтесь, я помню все, абсолютно все до того момента, как мой спаситель вынес меня из той квартиры и уложил в машину. Там я уже отключилась. И я готова встретиться с полицией хоть сейчас, будьте уверены, я справлюсь.

– Ох, доченька, ты как всегда храбришься. Доктор, она такая с самого детства: сильная, непреклонная и смелая.

– Все-таки, давайте перестрахуемся, у вас, Кира, очень низкое давление и в целом ваше тело еще находится в шоковом состоянии, а разум до конца не осознал всю степень произошедшего. Я сейчас говорю не о том, что было там с вами, а о том к чему это привело – прошлой ночью ты умерла, Кира, и снова вернулась к жизни – это именно то, что тебе стоит обсудить с нашим психотерапевтом в обязательном порядке. И пока этого не случится я никого к тебе не пущу, – уверенно заявил доктор.

Надежда Игоревна смотрела на доктора с восхищением и благодарностью. Внутри нее медленно расплылось спокойствие за свою девочку. Она поняла, что доверяет этому врачу.

Ближе к вечеру пришла массажистка и стала аккуратно раздевать Киру, открывая ее тело и намазывая специальным маслом для увлажнения и питания кожи.

– Перестаньте, – строго попросила ее Кира.

– Ой, милая, я что-то делаю не так? – с чувством вины, спросила женщина средних лет с густой копной рыжих волос и узкими темными глазками.

– Нет, вы просто постоянно смотрите на меня так будто я драгоценный, но очень хрупкий сосуд, который вот-вот разобьется. Просто перестаньте, – повторила Кира снова.

– Ох, я просто…

– Просто что? Боитесь сделать мне неприятно или больно? – с ухмылкой, спросила Кира.

– Просто ты такая худенькая, а твоя кожа совсем сухая.

– Да, моя кожа как тряпка, а мышцы почти высохли, но я все равно ничего не чувствую. Так что, если вы будете давить чуть сильнее и делать свою работу так, как требуется, поверьте, этим вы мне только поможете, – Кира была беспристрастной.

– О, ну хорошо. Я буду стараться лучше, – женщина стала растирать масло и мять мышцы Киры чуть сильнее и интенсивнее.

– Вы не подумайте, что я вас хочу обидеть, просто раз уж я выжила, то теперь мне не очень хочется медленно зачахнуть, как засохший цветок, – объяснила Кира массажистке.

* * *

Через пару дней Кире стало еще лучше, особенно после того, как она по видеосвязи пообщалась со своим сынишкой. Тот же, не понимая ничего, просто лепетал в экран, болтая мамочке обо всем на свете. Ну, и, конечно же, о том, как хочет, чтоб она вернулась.

Приближалось время, так сказать «стычки» с полицией и журналистами. Мама Киры вышла в холл за кофе.