Витя! Скажи мне честно, ты случайно не в Афганистане? Я сейчас даже телевизор не могу смотреть, там все время говорят про эту войну. Витя! Что мы там забыли в этой далекой от нас стране? Ты только посмотри, что у них в Афганистане творится, у них даже нормальной одежды нет, а они все воюют и воюют.

Твои друзья почему-то считают, что ты воюешь в Афганистане, только не можешь об этом честно написать, то ли тебе не разрешают это сделать, то ли ты не хочешь меня волновать.

Что еще написать, сынок, не знаю. Почему-то пишу, а в горле стоит ком, слезы закрывают глаза. Очень боюсь за тебя. Если ты там, то береги себя, не лезь под пули.

Крепко обнимаю и целую.

Твоя мама».

Виктор отложил письмо в сторону и посмотрел на ребят, которые уходили в очередной раз «на дорогу». В этот раз Марченко освободил его от этого выхода. Абрамов ждал приказа о возвращении домой, который, с его слов, должен был поступить со дня на день.

Рейды в горы становились привычными и даже будничными. Он провожал ребят и встречал их у ворот базы. Каждый выход «на дорогу» не обходился без раненых, иногда группа возвращалась с телами бойцов на броне. Убитых было мало, но количество раненых заметно росло.

Моджахеды поменяли тактику борьбы с подразделениями Советской Армии. Теперь они уже не нападали на колонны советских войск большими отрядами, которые легко разбивались мощью современного оружия. Теперь они переходили к тактике партизанской войны: минированию дорог, организации засад на магистралях. В засадах участвовали небольшие группы моджахедов от 10 до 15 человек, что делало невыгодным применение авиации и артиллерии.

В результате поменяли тактику и спецназовцы. Они не только сопровождали колонны, но и вели глубокую разведку в тылу моджахедов. Теперь основной задачей являлось не обнаружение мелких групп моджахедов, а обнаружение и уничтожение крупных складов с оружием и боеприпасами, а также мест отдыха крупных групп мятежников. Росло мастерство сражающихся сторон, соответственно, росли и потери.

– Иван Тимофеевич, возьми меня «на дорогу». Не могу я больше вот так сидеть без дела и ждать вашего возвращения, – неоднократно обращался к нему Абрамов, замечая, что группа опять собирается в горы.

– Все, Абрамов, не проси. Ты уже отвоевался здесь. Сиди и жди приказа. Как-нибудь обойдемся и без тебя, – следовал привычный ответ командира.

Вот и в этот раз группа уходила в горы без него. Несмотря на напускную браваду молодых бойцов, Виктор видел их напряжение, которое они пытались скрыть за шутками, не понимая, что страх это нормальная реакция организма на происходящее. К нему подошел Сергей. За этот небольшой период времени он заметно «повзрослел». На его висках появилась первая, еле заметная седина.

– Чего, «замок», так смотришь на меня? Может, сказать что-то хочешь?

– Сказать не хочу, хочу пожелать, чтобы вы все вернулись обратно на базу. А тебе, лично, чтобы ты наконец-то понял, что находишься на войне, а не на воинских сборах. Запомни, Сережа, сила силу ломит. Нельзя недооценивать противника, они тоже умеют стрелять и убивать. Я здесь уже потерял своих друзей и сейчас не хочу терять никого из вас, «молодых».

Сергей крепко пожал его руку и направился к ожидавшей их машине. Виктор проводил группу и, когда машины тронулись, повернулся и направился обратно во двор базы.

***

– Абрамов? – спросил вошедший в комнату капитан. – Здравствуйте, я из Особого отдела. Где у вас здесь можно присесть, чтобы поговорить с вами?

Виктор, молча, указал ему на стоящий рядом со столом табурет, сколоченный руками старшины. Капитан с опаской присел и внимательно посмотрел на него. Абрамов выдержал его взгляд и, когда тот отвел глаза в сторону, задал ему вопрос:

– Чем обязан, товарищ капитан? Что у вас произошло такого, что вы вдруг вспомнили обо мне?

– Дело в том, что к нам поступил рапорт о вашем недостойном звания офицера КГБ поведении.

Абрамов мгновенно вспомнил угрозу майора Власова в его адрес, так как, кроме него, он ни с кем не ссорился. Капитан выдержал небольшую паузу и задал ему вопрос:

– Товарищ лейтенант, что у вас за внешний вид? Вы же офицер и должны показывать пример своим подчиненным. А вы ходите, как вахлак. Воротничок не пришит, на ногах какие-то спортивные тапочки. Вообще, что на вас надето? У вас есть нормальная форма?

– Я не на строевом смотре, товарищ капитан. У нас в спецназе немного другие понятия о ношении формы.

– Я и смотрю, что вы больше похожи на разбойников с большой дороги, чем на офицеров спецназа – элиты КГБ. Ну, ладно. Давайте вернемся к нашим баранам. Мне стоит напомнить вам о событиях, изложенных в рапорте, или вы их помните?

– Извините, товарищ капитан, рейды и бои затерли все в моей памяти. Если не тяжело, напомните мне, когда и с кем я поступил столь недостойно.

Капитан, похоже, разгадал его уловку и, улыбаясь, достал из полевой сумки лист бумаги, на котором мелким убористым почерком был написан рапорт. Подпись под рапортом была ужасно знакома Виктору. Рядом с рапортом Власова он положил чистый лист бумаги.

– Ну что, приступим, Абрамов? – спросил он его. – Чего тянуть кота за хвост.

– Я не против начала, товарищ капитан. Давайте, искать истину, – ответил Виктор

Сотрудник снова улыбнулся и посмотрел на него. Лицо Абрамова было спокойно.

– Люблю веселых людей, – произнес капитан. – При общении с подобной категории людей, сам заряжаешься оптимизмом и весельем. Расскажите мне Абрамов, как вы в присутствии рядового и младшего комсостава публично оскорбляли майора Власова, старшего оперуполномоченного Особого отдела.

– Извините, товарищ капитан, напомните мне этот день, – попросил его Виктор.

– Хватит, Абрамов, паясничать, здесь не цирк, а вы – не клоун.

– Можете меня расстрелять, товарищ капитан, но я не помню этого факта. Меня сильно тряхнуло недавно на Кунаре и что-то произошло с памятью, теперь: я что-то помню, а что-то не помню. Поэтому не могу ничего сказать по существу заданного вами вопроса. И еще, я прошу отметить в протоколе, что у меня жалобы на память. Вот со всем недавно, меня вновь контузило, правда, не так сильно, как на Кунаре, но все равно – рецидив налицо, память хромает.

– Я так и знал, что у вас полнейшая амнезия. Как отвечать, так ничего не помню. Как хамить и оскорблять кавалера «Красной Звезды», так память возвращается. Неправда, ли Абрамов?

Виктор спокойно выслушал его и пожал плечами.

– Что делать, товарищ капитан, сам не знаю. Вот видите, все ушли «на дорогу», а меня, как инвалида, оставили здесь на базе охранять тарелки и ложки. Даже автомат и тот под замок, боятся, что натворить что-то могу. Вдруг кого-то случайно пришибу, а затем забуду. Не верите, спросите командира, когда тот вернется с «работы».

Капитан снова улыбнулся, но теперь на его лице была совершенно иная улыбка.

– Абрамов, вы хоть знаете, что вам светит за это?

– За что, товарищ капитан? За то, что не помню? Больного и страждущего разве наказывают, ведь он уже сам себя наказал, добровольно оказавшись здесь.

– Я что-то вас не пойму, Абрамов.

– Мы с товарищем майором, как вы говорите, кавалером Ордена Красной Звезды, земляки, мы оба из Татарии. Еще в Союзе наши тропинки однажды пересеклись. Я отбил у него женщину, вот он с того момента мне и мстит, товарищ капитан. Он таскал меня к себе в кабинет, угрожал, когда мы случайно встретились с ним в Средней Азии. В последнее время он рубит все мои наградные, считая, что я их не заслужил, а вот теперь говорит, что я его оскорбил, а я этого не помню, товарищ капитан. То ли у меня с головой не все в порядке, то ли у него. Вот и сегодня, слушая вас, я все время думаю, что он выкинет в следующий раз.

Виктор посмотрел на капитана, стараясь изобразить из себя полнейшую невинность.

– Сейчас война, Абрамов, неужели вы этого не понимаете? Нужна строжайшая дисциплина в войсках, а вы прилюдно, заметьте, прилюдно, оскорбляете майора Особого отдела. Вы же сами офицер, какой пример вы подаете рядовому составу?

– Я вам уже говорил, что ничего подобного не было, иначе он десяток свидетелей бы притащил. А где эти свидетели? Нет их, вот и вся, правда, товарищ капитан. Мне до сих пор непонятно, зачем ему все это? Если меня еще не убили моджахеды, то меня пытается убить майор Власов, сочиняя подобные сказки. Мне что, собираться и следовать за вами?

Абрамов поднялся из-за стола и внимательно посмотрел на капитана. Будучи неплохим оперативником, он понимал, что перед ним валяют «ваньку», но у него, кроме рапорта самого Власова, других подтверждающих этот факт показаний не было. Он хорошо ориентировался в текущих событиях и догадывался, что его задержание может вызвать негативную реакцию среди бойцов спецназа, которые никогда не скрывали своего пренебрежительного отношения к сотрудникам тыловых служб и штаба. Взвесив все «за» и «против», капитан встал с табурета и направился к выходу. Остановившись в дверях, он повернулся и сказал:

– Я знаю, что вы неплохой боец, Абрамов, и поэтому советую вам лично извиниться перед майором Власовым, если хотите, чтобы жизнь изменилась в лучшую сторону. У Власова большие связи, в том числе и в наградном отделе 40-ой армии.

– Спасибо за совет, товарищ капитан. А в отношении наград могу сказать следующее, если на получение этих заслуженных боевых наград влияют такие люди, как майор Власов, то они мне не нужны.

– Дело ваше, Абрамов, сами решайте, – произнес капитан и скрылся за дверью.

***

Ребята вернулись через сутки, усталые и злые. На броне лежал раненый Сергей, ему оторвало правую ступню, он потерял много крови и был без сознания. Медбрат вколол ему пару уколов и развел руками.

– Командир, он очень плох, и, если мы его сейчас не отправим в госпиталь, едва ли он дотянет до утра.

Марченко вскинул руку и посмотрел на часы. Время было около четырех часов дня. До госпиталя сто километров в оба конца.

– Давай, Абрамов, командуй, – приказал он ему, а сам, вскочив на броню, постучал автоматом по башне.

Оттуда показалась чумазая голова водителя. Лицо его было грязным от пыли и копоти.

– Давай, гони в госпиталь. Нужно передать им Сергея, а то парень скончается.

– Товарищ командир! – заканючил водитель. – Мы же из рейда, устали.

– Выйдешь на пенсию, тогда и отдохнешь! – зло ответил Марченко на его жалобы. – Давай, гони, нужно вернуться до темноты.

БТР, выпустив черную струю отработанных газов, тронулся с места. Виктор проводил взглядом удаляющуюся машину и впервые позавидовал Марченко, что он может увидеться с Татьяной. С его последнего разговора с ней прошло около месяца. Нанесенная Абрамову душевная рана еще не затянулась окончательно и иногда давала о себе знать, вот как сейчас.

Ребята, сняв амуницию, группами исчезали в бане, которую мастерски построил старшина из двух строительных вагончиков. Единственным ее недостатком было то, что она плохо держала тепло, и поэтому приходилось постоянно подбрасывать в печь сухие доски от армейских ящиков.

Над баней поднимались клубы серого дыма. Иногда вместе с дымом из трубы вылетали красные искры, напоминающие следы трассеров. Убедившись, что все бойцы помылись, Виктор тоже отправился туда. Влажный горячий воздух окутал его и крепко обнял. Он сел на лавку и закрыл глаза. Перед глазами поплыли улицы Казани, калейдоскоп знакомых лиц. Неожиданно он ощутил нарастающее в душе желание вернуться домой, вернуться, во что бы то ни стало, вернуться и забыть весь этот кошмар: кровь, смерть и постоянные чувства тревоги и страха.