Абрамов лежал на броне БТР и, развалившись, смотрел в бездонное небо Афганистана. Ему не верилось, что все уже позади, что больше не будет этих проклятых гор, протяжных криков мусульманских священников, призывающих правоверных к молитве. Не будет кишлаков и аулов с трупами убитых моджахедов и товарищей, что снова для меня наступит привычный мир, в котором я жил с самого детства. Виктор невольно вспомнил своих товарищей по мирной жизни и удивился себе: он снова поделил свою жизнь на две половины, ту, к которой скоро он вернется, и ту, в которой продолжает до сих пор жить. БТР, мелко вздрагивая на выбоинах, мчал Абрамова к гражданской жизни. Он закрыл глаза, стараясь как можно точнее запомнить милые черты Татьяны. Виктор чувствовал, что это была его последняя встреча. От этого ему снова стало грустно. Но это была какая-то особенная грусть, светлая и нежная. Он пожелал ей большого счастья. Война не только находит себе жертвы, но и может вселять в людей светлые чувства любви и нежности.

Ярко-оранжевый диск солнца медленно опускался за горы. До базы оставалось около десяти километров. Навстречу с криками промчалась войсковая колонна. Солдаты, обкуренные марихуаной, покатывались со смеху, указывая на него пальцем. Чем он мог вызвать у них этот неудержимый смех, Виктор не знал.

БТР сбросил скорость. Абрамов поднял голову и увидел, что дорога делала крутой поворот. В придорожных кустах что-то сверкнуло, и у него автоматически сработал инстинкт самосохранения. Виктор спрыгнул с машины и покатился в сторону. В ту же секунду кумулятивная граната пробила броню БТРа и взорвалась внутри машины. Бронетранспортер потерял управление и, наехав на огромный придорожный камень, опрокинулся на бок. Из него повалил черный густой маслянистый дым, а затем показались языки пламени.

Абрамов успел дать очередь в то место, откуда, только, что сверкнула вспышка. Придорожные кусты окрасились множеством огоньков. Вокруг него засвистели пули, прижав его к земле. Шедшие в колонне автомашины вспыхивали одна за другой, началась паника. Расстреляв рожок патронов, Виктор медленно отполз за камень и перезарядил автомат. В свете заходящего солнца он увидел перебегавшего дорогу моджахеда в светлой длинной рубахе. Он быстро поймал его в прицел автомата и плавно нажал на курок. Рубашка на груди духа покрылась темными пятнами. Он закричал и рухнул на землю. Вокруг него снова засвистели пули, высекая снопы искр из камней.

«Ну, где же вы? – спросил он сам себя, выискивая очередного моджахеда среди зелени кустов. – Покажитесь».

Абрамов повел автоматом в сторону, где между камней мелькнула чья-то тень. Короткой очередью он свалил духа на землю. До него донеслись крики моджахедов. Видимо, выпущенная им очередь нашла кого-то из них. Виктор нащупал гранату и, сорвав с нее чеку, швырнул в кусты. Прозвучал взрыв. Он сменил позицию и снова выстрелил по камням, откуда слышались голоса. Огненная вспышка, которая внезапно возникла перед его глазами, была похожа фотовспышку. Она внезапно лишила его зрения. А затем и памяти.

Абрамов очнулся от частых толчков. Он попытался открыть глаза, но они не подчинялись ему. Кругом была темнота, которая сначала его напугала, а затем вызвала внутри его панику. Первой пришла мысль, что он погиб в этой перестрелке.

«Но, если я мертв, то почему думаю? Может, мертвые тоже думают, как и живые?», – размышлял он.

Виктор захотел пошевелить пальцами руки, но они отказывались подчиняться ему. Он мгновенно испугался, но в этот раз, что может попасть в плен. Этот страх заставил его вздрогнуть. Он почувствовал, что кто-то коснулся его лица. Касание было легким и нежным.

«Странно, что я ничего не могу делать, не могу пошевелиться и открыть глаза Какой нежный запах? Так пахла цветами рука Татьяны», – подумал Виктор.

Похоже, он снова потерял сознание, так как его тело потеряло свою физическую сущность, и он почувствовал необычайную легкость. Его тело медленно поплыло в темноту….

***

Абрамов очнулся от яркого света и резкой боли в глазах. Он старался понять, где он находится и что с ним происходит. В какой-то момент он понял, что жив. Сквозь пелену накатившихся слез, проскользнула размытая фигура в белом. Виктор сделал попытку подняться, но резкая боль в позвоночнике выключила его сознание на какое-то время. Сколько он был без сознания, Абрамов не знал. Он пришел в себя от прикосновения. Кто-то нежно коснулся его пересохших и потрескавшихся губ чем-то влажным. Страшно захотелось пить, и он машинально попытался перехватить эту невидимую руку с влагой, но у него ничего не получилось. Из его груди вырвался лишь легкий еле слышный стон. Этого оказалось достаточно, чтобы ему слегка приподняли голову и поднесли ложку с водой.

– Пить! – выдавил он из себя. – Пить!

Ему снова приподняли голову. Он сделал несколько жадных глотков.

– Где я? – спросил Абрамов.

Ответа Виктор не услышал, и лишь легкое прикосновение чьей-то руки к его голове дало ему понять, что его услышали и поняли. Перед глазами снова возникли картинки его последнего боя: опрокинутый и горящий БТР, гирлянды разноцветных огней в его сторону. Взрыв гранаты, и чей-то раздирающий сумерки крик, затем яркая вспышка перед глазами и эта бесконечная темнота и тишина.

– Я живой? – задал он не совсем умный и уместный вопрос.

Снова легкое прикосновение чье-то руки к его волосам сказало ему, что он живой. Абрамов попытался пошевелить пальцами рук. Похоже, в этот раз у него это получилось. Тогда Виктор попытался повторить это движение пальцами ног. Несмотря на сильную боль в спине, ему и это удалось сделать.

«Уже хорошо, – подумал он. – Значит, есть надежда, что он когда-нибудь сможет встать с этой неудобной и жесткой койки».

В нос ударил знакомый ему запах спирта, видимо, медсестра собиралась сделать ему укол. Так оно и было. Медленно угасло сознание, и он снова провалился в мягкую и бархатную темноту.

Утром все повторилось снова: яркий свет слепил глаза, по лицу потекла какая-то горькая и противная жидкость. Абрамов попытался открыть глаза, но сделал это с большим трудом. Он почувствовал, что кто-то протирает их влажной салфеткой. Судя по всему, веки у него были склеены жесткой коркой гноя. Эти легкие движения салфеткой позволили разглядеть стоящую перед ним женщину, а если вернее, то ее силуэт.

«Значит, я в госпитале», – пронеслось у Виктора в голове.

С каждым движением ее руки, он все отчетливее видел отдельные предметы. Ему снова что-то закапали в глаза и почему-то их забинтовали. В этой темноте и мертвой тишине он потерял чувства времени и места.

– Какое сегодня число? – спросил Абрамов.

Его трижды коснулись рукой.

«Третье число, – подумал он, стараясь вспомнить дату боя. – Выходит, прошло десять дней, как он на койке».

От этой догадки ему стало не по себе. Ему все время казалось, что это было только вчера.

– Скажите, где я? В Афганистане или Союзе?

Снова два легких прикосновения. Значит, уже в Союзе.

«Боже, неужели я на Родине? – подумал Абрамов. – Но, как я вернусь домой? Ведь я ничего не вижу и не слышу?»

Виктору сделали очередной укол, и он как будто полетел над черной бездной. Снова мир тишины и покоя охватил и поглотил его.

***

Окончательно Абрамов пришел в себя лишь через два дня: теперь он мог нормально смотреть на окружающий мир. Но, ему по-прежнему не разрешали вставать, и он ничего не слышал. Виктор общался с медицинским персоналом при помощи записок. Он спрашивал их, они ему писали. От медицинской сестры Абрамов узнал, что он находится в Ташкенте уже около трех недель. У него тяжелая контузия, а также поврежден позвоночник, а если вернее: в трех местах порваны мышцы, удерживающие позвоночник. Он и сам догадался об этом, нащупав на груди гипсовый корсет. Как ему написала медсестра, он просто родился в рубашке. Брошенная моджахедом граната взорвалась от него в метре, не причинив ему осколочных ранений.

– Когда снимут гипс? – спросил ее Виктор.

Она показала два пальца и от этой приятной новости Абрамов заулыбался. Не знаю почему, возможно, от нахлынувшей радости, но у него стала сильно болеть голова. Он сказал медсестре об этом.

– Так и должно быть, – написала она ему. – Это в какой-то степени хорошо, значит, у тебя восстанавливаются нервные окончания.

Ее ободряющий взгляд вселял Виктору определенную надежду. Через два дня с него сняли гипсовый корсет и разрешили осторожно двигаться по палате. Он с радостью поднялся с койки, но сильная боль снова сковала его. К нему подскочила медсестра и, схватив упавшую на пол тетрадку, быстро написала что-то в ней.

– Больной, я же говорила, чтобы вы осторожно поднимались с койки. Еще успеете набегаться. У вас помимо порванных спинных мышц, повреждены и ребра.

Абрамов медленно приподнялся с койки и присел на стоявший рядом стул. Это небольшое движение заставило его изрядно попотеть. Теперь Виктор хорошо рассмотрел палату, в которой находился. Она была довольно большой, в ней в два ряда стояли четырнадцать коек, на которых в различных позах лежали молодые ребята, раненые и покалеченные в Афганистане.

– Ты не куришь? – используя жесты рук, обратился к нему один из них.

– Курю, но у меня нет сигарет. Я бы сам сейчас с удовольствием затянулся, – ответил Виктор.

– Где тебя зацепило? – написал он в тетради.

– Недалеко от Асадабада, – ответил Абрамов.

– А где это? – написал он.

– Недалеко от Пакистана.

– А меня, под Газни. Нарвался на мину. Стопу, как ножом, отрезало.

Виктор ободряюще улыбнулся ему.

– Главное, что остался живой, – ответил он раненому.

Шли дни. Абрамов медленно, но уверенно шел на поправку. Он уже мог свободно передвигаться не только по палате, но и стал выходить во двор. Единственное, что его сильно напрягало, он практически ничего не слышал. Врачи заверяли Виктора, что слух восстановится, но он почему-то не особенно верил им. Заканчивался июнь, а он все еще находился в госпитале. За это время Абрамов один раз написал домой письмо, в котором попытался оправдаться перед матерью, что долго не отвечал. Как всегда главным аргументом его молчания была разъездная форма работы.

Наконец врачи стали поговаривать о выписке его из госпиталя. Виктор уже научился не только понимать своего собеседника по губам, но и немного слышать. Он радовался этому, но еще больше он радовался тому, что скоро поедет домой.

***

«Здравствуй, Виктор! Я так расстроилась, когда узнала, что тебя тяжело контузило при возвращении на базу. Я обратилась к начальнику нашего госпиталя, и он разрешил перевести тебя в наш госпиталь до твоей отправки в Ташкент. Пока ждали самолет, я три ночи провела около тебя, все время плакала и жалела тебя.

Марченко за это время успел съездить в город и купил тебе гражданскую одежду. Твой персидский кинжал он оставил себе на память о тебе. Недавно ему присвоили звание майора и вручили Орден Красной Звезды. К такому же ордену представлен и ты. Иван рассчитывает, что в этот раз ты обязательно должен получить награду.

После налета моджахедов на вашу колонну на базу приезжали люди из Особого отдела и интересовались тобой, а вернее вопросом, кто разрешил этот выезд к нам в госпиталь.

Заместитель начальника гарнизона, который дал согласие на ваш выезд, наотрез отказался от своих слов, а это значит, что вы с Иваном выехали в «самоволку».

Вот и все наши новости. Пиши, адрес – на конверте.

Целую. Татьяна».

***

Виктор сидел во дворе госпиталя и курил. К нему подошла медсестра и попросила пройти в кабинет главного врача.

«Наконец-то! – подумал Абрамов. – Сейчас услышу, что меня выписывают из госпиталя».

Он поспешил за ней. Сердце Виктора учащенно стучало в его груди и казалось еще миг, и оно выскочит от радости наружу и побежит впереди его. Абрамов остановился около двери и перевел дыхание. Немного успокоившись, он постучал в нее.

– Заходите, – услышал он мужской голос.

Абрамов толкнул дверь и вошел в большой светлый кабинет. За столом, покрытым зеленым сукном, сидел мужчина в белом халате. Другой, присутствующий в кабинете человек, был в гражданской одежде. Они переглянулись между собой и мужчина в «гражданке» задал ему вопрос.

– Вы и есть, тот самый, Абрамов Виктор Николаевич?

Он, молча, кивнул.

– Он что у вас немой, что ли? – спросил мужчина у врача.

– Абрамов еще плохо слышит, но говорить может, – ответил врач.

– Это хорошо, что он может говорить, – произнес мужчина. – Тогда я, с вашего позволения, задам ему ряд вопросов.

Врач, молча, развел руками, тем самым давая понять, что он не против этого.

– Скажите, Абрамов, куда вы ехали в тот день, когда вас контузило?

Виктор задумался, так как не знал, что ему отвечать на этот вроде бы простой вопрос.

– А, кто вы?