– Значит, мне не надо говорить, что это за зверь и каких жертв он требует. Ни один врач в мире не даст гарантий, что твоя мама очнётся от комы без последствий. Если вообще очнётся. Отмершие участки мозга могут превратить и твою, и её жизнь в кошмар. Полностью утраченная речь, неспособность выполнять элементарные действия, провалы в памяти. Понимаешь меня?

Он понимал, а потому непрерывно моргал, избавляясь от скопившейся в глазах влаги.

– Почему она не умирает? – постыдный вопрос через силу слетел с языка.

– Она должна умереть, но продолжает жить. – Невролог развёл руками. Под спрятанной за белым халатом клетчатой рубашкой напряглись бугорки мышц. – Мне неизвестны причины такого диссонанса. Что-то держит её на этом свете. Незавершённые дела, ты, крепкое здоровье. Что угодно. И в этом уникальность ситуации. Мы поддерживаем жизненные функции, предотвращая гибель мозга, но по шкале Глазго у твоей мамы четыре балла из пятнадцати.

– Это много?

– Чем ниже балл, тем хуже, – пояснил доктор. – Семь баллов – это неблагоприятный исход. В отсутствие рефлексов и мышечного тонуса тело рано или поздно придёт в негодность. Прости за такие выражения. Зрачки не реагируют на свет, температура и давление понижены. Связь с внешним миром полностью потеряна, потому что повреждены клетки ретикулярной формации, через которые кора головного мозга усваивает сигналы об окружающем мире. Если она и проснётся, то совсем другим человеком, Артём. Боюсь, что привычной свою маму ты больше не увидишь.

– У меня было достаточно времени понять это, доктор.

– Но смог ли ты принять это?

Артём покачал головой. Неподвижная женщина под одеялом останется его матерью, даже будучи пойманной в изощрённую ловушку.

– Наверное, я живу иллюзией, – признался он. – Придумал себе, что мама спит. Слишком больно признать страшный факт. Почему жизнь устроена так несправедливо?

Доктор уклонился от прямого ответа.

– Миллиарды людей в эту секунду мучает тот же вопрос, – сказал он. – Я желаю тебе вселенского терпения. Ты хороший сын.

– Спасибо. – Артём старался не расплакаться. Стиснул зубы так сильно, что хрустнули челюсти.

Доктор поднялся, направился к выходу, поправляя на ходу рукава рабочего халата. У двери он обернулся.

– Скоро медсестра принесёт обед. Не стоит тебе смотреть, как твоей маме вставляют в рот резиновый шланг.

– Дайте мне пять минут. – Артём вдохнул полную грудь больничного, пропитанного йодом воздуха. – Вы же позвоните мне, если это произойдёт?

– Если не я, то мои коллеги.

– Жить, ежеминутно ожидая звонка о смерти матери, тяжело.

– По крайней мере, твоя мама не угасала на твоих руках от рака матки с криками боли, как моя.

– У вас хотя бы была возможность с ней попрощаться.

Невролог помотал головой, прогоняя тягостные воспоминания.

– Ты прав. Удачи тебе, Артём.

– И вам, доктор.

Он снова остался наедине со скачущими от напряжения мыслями. Прикоснулся к сухой коже материнской руки. Тихая безысходность невыносимо сдавливала рёбра. Ещё крупица такого отчаяния, и он взорвётся как гнилой арбуз. Нет, пора уносить отсюда ноги. На улицу, куда угодно, подальше от пыльной духоты. Два часа в неделю – это всё, что он мог вынести. Прости, мама.

В телефоне обнаружились два пропущенных звонка. Последний из них – пятнадцать минут назад. Артём всегда выключал звук, когда навещал мать, потому не услышал их. Сначала он хотел засунуть старенький самсунг обратно в карман, потом передумал и нажал кнопку вызова. Отец ответил после шестого гудка.

– Как раз хотел снова тебя набрать, а ты сам звонишь. Пусть это совпадение принесёт нам удачу.

Судя по приподнятому тону, отец находился в хорошем настроении. Ну хоть кто-то в их семье смог выжить после падения с крутого обрыва. И не просто выжить, а получать удовольствие от грёбаной жизни. Артём такой жизнерадостностью похвастаться не мог.

– Пап, что-то случилось? Я был занят, не мог ответить.

По ту сторону смартфона на заднем фоне слышались голоса ведущих новостного телеканала. Значит, отец звонил из дома. Из своего нового дома.

– Ты же помнишь, какой в воскресенье день?

– Конечно, пап. День адептов плоской земли. Или он во вторник?

– Правильно, в воскресенье мой день рождения.

– Я помню.

– Сможешь прийти? Сорок пять лет всё-таки. Заодно с Кариной познакомишься.

– Я с ней знаком, пап, забыл? Приходил к тебе на работу в прошлом году.

Артём не стал говорить отцу, что у него нет желания плотнее знакомиться с его любовницей, сменившей статус на сожительницу. Из-за них… ладно, в том числе из-за них его жизнь пошла под откос. Он тонул в омуте переживаний, а отец предлагал откупорить шампанское и чокнуться бокалами.

– Тебе сейчас удобно разговаривать?

– Удобно, – подтвердил Артём. – Я у мамы.

После растянувшейся на световые мили паузы отец тихо спросил:

– Как она?

«Ты давно перестал к ней приходить, пап».

– Как обычно. – Его передёрнуло от собственных слов. Как обычно? Мама могла умереть в любую секунду. Он просто не хотел делиться переживаниями с родным отцом.

– Ясно. Молодец, что бываешь у неё.

– Это же моя мама.

– Торт и запечённая курица, – перечислил отец, вернувшись к первой теме разговора. – Ничего необычного. В шесть вечера.

– Пап, я…

– Что?

Он не знал, что собирался сказать. Ссориться с отцом не имело смысла. Отец помогал деньгами, без которых полноценный уход за мамой был бы невозможен. Приглашал на юбилей, не желая терять с сыном контакт. Достаточно долго продержался после катастрофы, блюдя симулякр траура при живой жене. А по весне собрал вещи и сообщил сыну, что встретил женщину. Что устал и хочет двигаться дальше. Что мама бы его поняла.

Чёрта с два мама бы поняла подобную аморальную гнусь. Отец не хотел выглядеть подонком в глазах сына, вот и тянул с переездом.

Два месяца назад Артём нашёл в почтовом ящике судебный акт мирового судьи о разводе родителей. Отец не посчитал нужным поставить сына в известность о таком важном событии. Не отправь канцелярия суда решение, он бы до сих пор считал, что родители состоят в браке. Этот поступок Артём ему до сих пор не простил.

Он сосчитал до пяти, прежде чем ответить. Выстраивать с отцом взрослые отношения было нелегко. Трагедия матери отдалила их. Артём остался по одну сторону ущелья, а отец по другую. Внизу, в бурных водах копошились голодные зубастые твари. Иногда трещина уменьшалась, но никогда не исчезала до конца. И всё же, не считая двоюродных родственников в деревне, ближе отца у него никого не осталось.

– Спасибо за приглашение. Я приду, хоть и буду чувствовать себя не в своей тарелке.

– Понимаю, как тебе плохо и не давлю. Маловероятно, что мы растопим лёд с первой попытки.

– Пап, не нужно.

– Нам всем пойдёт на пользу, если вы с Кариной поладите.

«Дудки, отец. Это надо твоей разбуженной совести. Склеить осколки разбитой семьи невозможно».

– В шесть, я понял, – отрезал Артём неприятную для него тему Карины. Не считал этичным обсуждать отцовскую подружку в палате матери. – Напиши адрес. И, пап, у меня нет возможности купить тебе хороший подарок.

– Подписанной открытки будет достаточно.

– С этим я справлюсь. – Он затих. Из динамика раздавалось мягкое отцовское сопение. – Мне, наверно, пора.

– Спасибо, что не послал меня, – вдруг сказал отец. На миг его обычная самоуверенность уступила место ранимой сентиментальности. Он представился Артёму одряхлевшим, жалеющим о совершённых за годы молодости ошибках.

– Я бы не…

Отец деликатно перебил сына:

– Я этого заслуживаю, глупо отрицать очевидное. Хочешь узнать правду?

Мы не в церкви, а я не священник на исповеди, подумал Артём.

– Ты сегодня пил? – Он присел в кресло, переложил телефон из одной руки в другую.

– Неужели мой язык заплетается? – удивился отец. – Пригубить хорошее виски это не грех. Тем более когда есть повод.

– Заранее отмечаешь день рождения?

– Не-а. Ездил с Кариной на УЗИ.

Артём почесал шею, прогоняя ползущие по ней мурашки.

– Да, сын, осенью я стану отцом. У тебя появится классная младшая сестра.

«Сводная сестра». О боже!

– Это хорошая новость. – Чей язык заплетался, так это его собственный. Не мог крупнолистовой чай, выпитый за завтраком, так вскружить голову. Нет, не надо себя обманывать, это шок. Будто иглы электрошокера воткнулись в мягкие ткани пониже спины.

Ещё одна новость состояла в том, что он не потерял способность удивляться.

– Припомни наш разговор, когда поедешь с женой выяснять пол ребёнка. И не забудь позвать своего старика отметить это событие.

Второй раз за день с ним обсуждали детей. Сначала доктор, теперь отец. Кто следующий?

– Ты этой правдой хотел со мной поделиться?

Он услышал звук льющейся жидкости. Успел сгрызть ноготь на мизинце, пока отец опрокидывал в себя новую порцию виски.

– Я видел тебя около офиса в тот день, Артём, – наконец зазвучал внезапно треснувший голос. – Ты слишком резко вырулил, и я случайно повернул голову. Твоя мама видела это.

Артём не перебивал отца, давая ему возможность выговориться. Его сердце замерло.

– Никогда не спрашивал тебя о подробностях аварии. Не собираюсь отрицать, что на мне лежит часть вины за произошедшее. Ты увидел меня с другой женщиной, занервничал и не справился с управлением. Так? Не представляешь, сколько ночей я провёл без сна, виня себя в трагедии. Я знал, что твоя мама имела подозрения на мой счёт. Моё поведение стало чересчур дёрганым, и слепец бы заподозрил неладное. У меня не хватало духу откровенно поговорить с ней об этом. Я было решился, да небеса распорядились иначе. Так что если у тебя есть важные дела, не откладывай их в долгий ящик, парень. Может статься, что твоё время вот-вот иссякнет.

В который раз Артём вытер коварные слёзы с покрасневших глаз.

– У мамы случился нервный срыв, когда мы катались по городу, – сказал он, сдерживая прокатившуюся по телу дрожь. – Как будто кто-то повернул рубильник, и она превратилась в наэлектризованный комок гнева. Стала нести какую-то чушь. И да, я не справился с управлением. Потому что испугался. Мама хотела покончить с нами обоими, испугаешься тут.

– Мне жаль, что ты прошёл через это. – Отец что-то жевал, заедая горечь от виски или услышанного откровения. Или всего сразу. – Почему ты скрывал от меня?

– Это бы ничего не изменило.

– Я твой отец. Кому как не мне…

– Почему ты разлюбил маму?! – Не свойственная Артёму вспыльчивость вырвалась из него наружу с жестоким остервенением. Он едва не брызгал слюной. Правда, говорил, не повышая голоса. – Почему перестал приходить к ней в больницу? Почему развёлся, когда ей так плохо? Почему? Почему? Почему?!

– Ты задаёшь справедливые вопросы. – И снова журчание виски по ту сторону. – У меня нет простых ответов, которые ты способен не просто услышать, а понять в таком нежном возрасте. Сложно разрушать нравственность в мире, где её не осталось. Не подумай, я себя не оправдываю. И не прошу простить меня. Со своими бесами я как-нибудь справлюсь.

– Меня устроит любой ответ. Твой сын вырос, если ты не заметил.

«В самом деле? А не укромно ли ты спрятал внутреннего ребёнка подальше от чужих глаз, страхуя себя от боли?»

– В бутылке осталось на два пальца, – хмыкнул отец. – Завтра моя голова превратится в шар для боулинга. Хорошо, что мой отпуск пока не закончился и утром не надо идти на работу.

– Не уходи от ответа.

– О, у моего мальчика прорезались зубы, – беззлобно проговорил отец. – Серьёзные вопросы лучше обсуждать с трезвым человеком, ты не находишь? Но если ты настаиваешь…а ты настаиваешь…то я отвечу. Я влюбился.

Артём переваривал ответ, начерчивая указательным пальцем круги на подлокотнике кресла.

– Выходит, маму ты не любил, – утвердительно сказал он.