Чудеса Дивнозёрья (страница 9)
К вечеру Тайка неохотно вылезла из любимых джинсов и надела платье, которое ей прислала мама из города. Если уж она собиралась предстать перед родителями «жениха», то нужно было соблюсти хотя бы видимость приличий. Впрочем, она и не думала обольщаться на свой счёт: такая невеста вряд ли кому понравится. Не зря же ведьмой кличут! Раньше бабку Таисью боялись, а теперь вот Тайку сторонятся…
Пушок, конечно же, увязался следом. Вот же настырный шельмец: и захочешь – не избавишься. С Никифором они, к слову, так и не помирились. Не помогли даже пирожки, которые Тайка состряпала к обеду. Что ж, теперь эти же пирожки пригодились в качестве гостинца: негоже на смотрины – пускай даже и не настоящие – с пустыми руками идти.
Улыбающийся Лёха встретил её у калитки в чистой футболке и с зализанными назад волосами – типа тоже принарядился.
– Слушай, они там ваще обалдели! Мать салатов накрошила, запеканку картофельную стряпает. А батю я еле отговорил шашлыки затевать.
– Так они помирились, что ли? – Тайка поджала губы. Ей очень не хотелось думать, что она пришла зря.
– Не-а, – мотнул головой Лёха. – Только пуще разругались, но при тебе обещали вести себя мирно. Мол, неча сор из избы выносить. А то «что Таюшка о нас подумает»…
– Хм… а я-то думала, меня в деревне не любят, – от того, что к её приходу готовились, Тайке стало совсем неудобно. Пусть всё это и было ради благой цели, но, как ни крути, они собирались соврать Лёхиным родителям.
– Тебя, может, и не любят. А вот домик твой и участок всем очень даже по нраву. Мамаша-то твоя из города в деревню ни за что не вернётся. А значит, бабка тебе наследство отписала. Так что по местным меркам ты теперь, как ни крути, а завидная невеста получаешься – с приданым, – хохотнул Лёха.
От этих слов Тайке стало совсем противно. Ну почему люди такие корыстные?
– Ладно, всё равно это не по-настоящему…
Она решительно отворила калитку и вошла в сад. Радушный хозяин шагнул следом за гостьей. Он не увидел, как невидимый Пушок развернулся на Тайкином плече и – бэ-э-э! – показав Лёхе язык, прокурлыкал:
– Не слушай, Тая. Ерунду он мелет. Главное, что мы тебя любим…
* * *
Стоило Тайке переступить порог, как она сразу поняла: Лёха опасался не зря – в доме определённо было нечисто. Во-первых, она не почувствовала присутствия домового, без которого не обходилась ни одна деревенская изба. А тут даже молоко в блюдечке, стоящем на подоконнике, успело свернуться и высохнуть. Во-вторых, с потолка то тут, то там свисали лозы какого-то странного растения, листья которого были опутаны серой паутиной.
– Что это? – шёпотом спросила Тайка у Пушка.
Коловерша защекотал ей усами ухо:
– Не пялься ты так, за чокнутую примут. Эти кусты только нечисти да ведьмам видны, а для обычных людей их вроде как не существует.
– Да я уж поняла. Кто бы стал держать у себя дома такой рассадник паутины и пылищи, фу!
– Это разлад-трава. Растёт в тех местах, где люди вечно ссорятся. Или, наоборот, – все ссорятся там, где она растёт. Тут, знаешь ли, как в загадке про курицу и яйцо: не поймёшь, что раньше появилось.
Тайка украдкой подёргала зелёную плеть: ух, и прочная, зараза! И захочешь – не выдернешь, даже листочек не отщипнёшь. Она хотела спросить, не знает ли Пушок, как выполоть эту разлад-траву, но тут её как раз встретили с распростёртыми объятиями Лёхины родители. Пришлось знакомиться, расшаркиваться и садиться за стол.
Жили соседи небогато, но и не бедно. Обычно, в общем-то, жили. Если бы не эти покрытые паутиной заросли, их дом ничем не отличался бы от десятков других домов в Дивнозёрье: кружевные салфетки, белый тюль на окнах, хрустальные бокалы в серванте и рассохшиеся скрипучие половицы. Лёхина мама – Марина Андреевна – суетилась так, будто судьба её сына зависела от того, понравится ли Тайке запеканка. Отец, которого в деревне все называли просто Сансанычем, сменил привычную тельняшку на хорошо выглаженную рубашку – спасибо хоть галстук не надел, но и так выходило слишком уж официально.
– А мы и не знали, что у Алёшеньки девушка есть, – улыбнулась Марина Андреевна. – Проходи, Таюша, садись. Сейчас будем кушать.
– Ты, может, не знала, а я догадывался, – Саныч хмыкнул в усы.
– Это ты сейчас так говоришь, а сам удивился не меньше меня.
– Эй, мать, хочешь сказать, что я вру?!
– Ну вот, началось… – пробормотал Лёха, закатив глаза.
– Кстати, а сестрёнка твоя где? – Тайка огляделась.
– Да я её к подружкам отправил. Подумал, чего ей здесь крутиться. Не ровен час, под горячую руку попадёт…
Они обменялись всего парой фраз, а Лёхины родители, похоже, уже успели забыть, что к ним пришли гости. Скандал набирал обороты:
– Двадцать пять лет на тебя, ирода, потратила. Если тогда бы убила, уже бы на свободу вышла, – плаксивым голосом причитала Марина Андреевна.
– Эх, надо было мне на Варьке жениться, – Саныч принялся набивать трубку табаком. – Она хоть и дура была, но не пилила меня почём зря.
– Саша, я же просила не курить в доме!
– Мой дом, хочу – и курю!
Тайка подняла взгляд к пололку и ахнула: разлад-трава на глазах становилась всё сочней и мясистее, на стеблях отрастали новые листья, которые тут же покрывались серым – будто пепельным – налётом.
– Ты мне всю жизнь испортил, гад! – Марина Андреевна приготовилась было заплакать, но муж осадил её:
– Не мели ерунды, глупая баба! И не реви! А то щас как в ухо дам!
– Ты не подумай чего такого, – шёпотом ввернул Лёха. – Они хоть и ругались прежде, но отец маму никогда не бил.
В этот момент лицо Саныча перекосило злобой, и он замахнулся на жену. Тайка от неожиданности взвизгнула, Лёха ринулся разнимать родителей, а Пушок вдруг заорал:
– Эврика!!!
– Что это значит? – Тайка повернулась к нему.
– Не знаю. Один мужик так в кино кричал, когда ему в голову приходила хорошая идея, – коловерша немного смутился, но его круглые жёлтые глазищи все равно горели задором.
– Что за идея? Выкладывай! А то, не ровен час, они и правда друг дружку прибьют.
– Срочно хвали их! – Пушок затанцевал у неё на плече, перебирая когтями. – Говори всё, что угодно, только чтобы приятное.
– Э-э-э… – Тайка озадаченно потёрла переносицу. – Дядь Саш, какая у вас рубашка красивая! Тёть Марин, у вас так чудесно волосы лежат… А чем вы их укладываете? Лёха, а сыграешь нам на гитаре? Ты ж такой крутой музыкант!
Как ни странно, комплименты сработали. Трое задир замерли и принялись озираться по сторонам, словно пытаясь вспомнить, чем они только что занимались. А несколько листков разлад-травы пожелтели, съежились и отпали от стебля.
– Не останавливайся! – прошипел Пушок. – Сейчас она вылезет!
– Кто? – Тайка, признаться, ничего не понимала, но хвалить растерянных хозяев дома продолжила. За вкуснющую запеканку, за узорные доски для разделывания (Лёха с детства любил выжигать по дереву), за стулья и стол, которые Сансаныч сделал своими руками… ведь, как говорится, был бы человек, а за что похвалить его – найдётся.
– А вот и она, смотри! Кикимора-раздорка! – Пушок спрыгнул с её плеча на пол.
Тайка и ахнуть не успела, а коловерша уже сгрёб когтями нечто живое и верещащее, похожее на поросшую мхом корягу с чёрными глазами-бусинками. Похоже, разлад-трава росла прямо из тщедушного тельца кикиморы – мясистый стебель начинался где-то между лопаток.