Я все еще предавался раздумьям, когда, подняв глаза, увидел в дверном проеме своего слугу Лала Чаудара. Он бесшумно скользнул в комнату и запер дверь на засов. „Не бойтесь, сахиб, никто не узнает, что вы убили его. Давайте его спрячем, и дело с концом“. – „Я его не убивал“, – запротестовал я. Лал Чаудар покачал головой и улыбнулся. „Я все слышал, сахиб, – сказал он, – я слышал, как вы ссоритесь, я слышал удар, но на моих устах печать молчания. В доме все спят. Давайте вместе унесем его“. Слова Лала Чаудара придали мне решимости. Если мой собственный слуга не верит в мою невиновность, смогу ли я убедить двенадцать безмозглых торговцев на скамье присяжных? В ту же ночь мы с Лалом Чаударом избавились от тела, и несколько дней лондонские газеты только и делали, что обсуждали таинственное исчезновение капитана Морстена. Вы видите, что все это вряд ли можно поставить мне в вину. Я виновен только в том, что мы спрятали не только тело, но и сокровища. Я присвоил долю Морстена, поэтому мне хочется, чтобы вы вернули дочери Морстена долю, которая ей причитается. Наклонитесь пониже и слушайте. Сокровища спрятаны…»

Но тут чудовищная гримаса преобразила лицо отца, глаза его дико выкатились, нижняя челюсть отвалилась, и он завопил голосом, который мне никогда не забыть: «Прогоните его! Ради бога, прогоните!» Мы проследили за взглядом отца и обернулись к окну. Из темноты на нас смотрело чье-то лицо, белел прижатый к стеклу кончик носа. Виднелась запущенная борода, горевшие злобой глаза источали лютую ненависть. Мы с братом кинулись к окну, но человек исчез. Когда мы вернулись к отцу, его голова поникла, сердце перестало биться.

Той ночью мы обыскали сад, но не обнаружили никаких следов постороннего, кроме единственного отпечатка ноги на цветочной клумбе под окном. Если бы не этот отпечаток, можно было вообразить, будто свирепое лицо нам почудилось. Вскоре, однако, появилось еще одно, более убедительное доказательство, что вокруг нас плетется какая-то тайная сеть. Утром окно в комнате моего отца нашли распахнутым, шкафы и ящики стола были перерыты, а к груди отца прикреплен клочок бумаги с нацарапанными на нем словами: «Знак четырех». Что означала эта фраза, кем мог быть наш тайный визитер, мы так и не узнали. Из вещей отца ничего не пропало, хотя все в комнате было перевернуто вверх дном. Мы с братом, естественно, связали это происшествие со страхами, которые всю жизнь преследовали отца, но все случившееся по-прежнему остается для нас совершенной загадкой.

Шолто умолк, чтобы снова разжечь свой кальян, и несколько минут задумчиво пускал клубы дыма. До того мы все сидели недвижно, погруженные в его необычайный рассказ. Когда Шолто коротко описал смерть отца, мисс Морстен смертельно побледнела, и я начал опасаться, что она упадет в обморок. Впрочем, она овладела собой, выпив стакан воды, который я налил ей из венецианского графина, стоявшего на боковом столике. Шерлок Холмс с отсутствующим видом откинулся на спинку кресла, прикрыв заблестевшие глаза. Глядя на него, я вспомнил, как не далее чем сегодня он горько жаловался на банальность существования. Наконец-то перед ним встала загадка, для решения которой понадобится вся его проницательность. Мистер Таддеус Шолто оглядывал нас с явной гордостью за то, что сумел так поразить своих слушателей. Затем, перемежая слова затяжками из своей громадной трубки, продолжил:

– Вы можете представить, как взволновали нас с братом слова отца о сокровище. Неделями и месяцами мы перекапывали сад из конца в конец и ничего не находили. Нас сводила с ума мысль, что указание на тайник уже было готово сорваться с его губ, но этому помешала смерть. О размерах пропавшего богатства можно было судить по четкам, которые он нам показал. Относительно этих четок у нас с Бартоломью завязался спор. Жемчужины явно обладали большой ценностью, и ему не хотелось с ними расставаться: говоря между нами, друзья, брат отчасти унаследовал отцовский изъян. К тому же он считал, что, если мы отдадим четки, сплетни навлекут на нас беду. Все, что я смог, – это убедить его узнать адрес мисс Морстен и посылать ей через определенный промежуток времени по одной жемчужине, чтобы она, по крайней мере, не бедствовала.

– Благородная мысль! – горячо вставила наша спутница. – Вы поступили очень великодушно.

Шолто протестующе махнул рукой:

– Мы временно распоряжались вашим имуществом. Именно так я это вижу, хотя Бартоломью не совсем со мной соглашался. У нас самих денег сколько угодно, большего я и не желаю. Кроме того, было бы проявлением дурного вкуса обойтись с молодой леди так низко. «Le mauvais gout mene au crime»^[5]. Французы очень изящно выражают подобные мысли. Наши разногласия с братом по этому поводу зашли так далеко, что я счел наилучшим поселиться отдельно от него. Поэтому я и покинул Пондишерри-Лодж, забрав с собой старого слугу-индийца и Уильямса. Однако вчера я узнал, что произошло событие необычайной важности. Сокровища были обнаружены. Я немедленно связался с мисс Морстен, и нам остается только отправиться в Норвуд, чтобы потребовать нашу долю. Вчера вечером я объяснился с братом Бартоломью, так что мы будем визитерами ожидаемыми, хотя и не слишком желанными.

Мистер Таддеус Шолто умолк, продолжая ерзать на своем роскошном канапе. Мы сохраняли молчание, размышляя над новым оборотом, который приняло это таинственное дело. Холмс первым вскочил на ноги.

– Сэр, от начала до конца вы поступали совершенно правильно, – произнес он. – Возможно, мы сумеем прояснить то, что до сих пор было непонятно, и тем частично вам отплатим. Но, как только что заметила мисс Морстен, уже поздно, и нам лучше приняться за дело не откладывая.

Наш новый знакомец аккуратнейшим образом свернул трубку кальяна и достал из-за занавески очень длинное пальто, отделанное тесьмой, с воротником и манжетами из каракуля. Несмотря на ночную духоту, он плотно застегнулся на все пуговицы и докончил свой наряд кроличьим треухом с висячими ушами, так что на виду осталась только его подвижная и остренькая физиономия.

– Здоровье у меня хрупкое, – заметил он, ведя нас за собой по коридору. – Я вынужден его беречь.

Кэб ожидал нас за оградой, и маршрут, очевидно, был заранее определен, поскольку кучер сразу пустил лошадей с места во весь опор. Таддеус Шолто говорил непрерывно, и грохот колес не мог заглушить его тонкий голос:

– Бартоломью очень умен. Как, по-вашему, он обнаружил, где находится сокровище? Пришел к выводу, что оно внутри дома, вычислил кубатуру здания и промерил все, не пропустив ни единого дюйма. Среди прочего он выяснил, что высота здания составляет семьдесят четыре фута, а если взять отдельно высоту комнат, расположенных одна над другой, сложить и добавить толщину перекрытий, которую он установил, просверлив сквозные отверстия, оказалось, что общая высота не достигает семидесяти футов. Куда-то исчезли четыре фута. Они могли помещаться только на самом верху. Бартоломью пробил отверстие в потолке верхнего этажа, и там, конечно, оказался еще один замурованный чердак, о существовании которого никто и не подозревал. А в центре его стоял ларец, опертый на две балки. Брат стащил его вниз через пробитое отверстие – и дело было сделано. По его подсчетам, стоимость драгоценностей составляет не менее полумиллиона фунтов стерлингов.

Услышав о такой грандиозной сумме, мы широко раскрыли глаза и переглянулись. Если мы сумеем отстоять права мисс Морстен, она превратится из нищей гувернантки в богатейшую наследницу в Англии. Преданного друга обрадовало бы подобное известие, но я, к стыду своему, должен сознаться, что мной овладело себялюбие и сердце словно бы налилось свинцовой тяжестью. Я сбивчиво пробормотал какие-то поздравления и сидел понурившись, с поникшей головой, глухой к болтовне нашего нового знакомца. Он был несомненный ипохондрик, и я, как сквозь сон, слушал бесконечное перечисление симптомов, вопросы про состав и действие бессчетных шарлатанских снадобий, часть которых он носил с собой в кармане в кожаном футлярчике. Надеюсь, что он не запомнил иные из советов, которое я дал в тот вечер. Холмс утверждает, что я предостерегал мистера Шолто о величайшей опасности, грозящей при приеме более двух капель касторового масла, и одновременно рекомендовал ему лошадиные дозы стрихнина в качестве успокоительного средства. Как бы то ни было, я почувствовал явное облегчение, когда наш кэб резко остановился и кучер спрыгнул с козел, чтобы открыть дверцу.

– Вот, мисс Морстен, это и есть Пондишерри-Лодж, – объявил мистер Таддеус Шолто, помогая ей выйти.

Глава V
Трагедия в Пондишерри-Лодж

Когда мы достигли последней сцены нашего ночного приключения, было уже около одиннадцати часов. Сырой туман громадного города остался позади, и вечер стоял довольно погожий. С запада дул теплый ветер, и по небу медленно плыли тяжелые тучи, между которыми изредка проглядывал месяц. Было довольно светло, однако Таддеус Шолто снял с кэба один из боковых фонарей, чтобы показывать нам дорогу.

Парк был обнесен очень высокой каменной стеной, усыпанной сверху битым стеклом. Единственным входом служила узкая, окованная железом дверь. В нее наш проводник постучал на манер почтальона.

– Кто там? – послышался изнутри грубый голос.

– Это я, Макмердо. Пора тебе узнавать меня по стуку.

Из-за двери донеслось ворчание, звякнули и заскрежетали ключи. Дверь тяжело повернулась на петлях, и перед нами предстал коренастый широкогрудый человек. Вытянув шею, он недоверчиво впился в нас глазами, в которых отражался желтый свет фонаря.

– Это вы, мистер Таддеус? А кто это с вами? Насчет других хозяин меня не предупреждал.

– Неужто, Макмердо? Вы меня удивляете! Вчера вечером я сообщил брату, что приведу с собой друзей.

– Хозяин сегодня не выходил из комнаты, мистер Таддеус, и не отдавал мне никаких распоряжений. Вам прекрасно известно, что я должен строго следовать правилам. Могу вас впустить, но ваши друзья пусть останутся там, где стоят.

Помеха была непредвиденной. Растерянный Таддеус Шолто беспомощно озирался по сторонам.

– Это нехорошо с вашей стороны, Макмердо! Если я ручаюсь за своих спутников, чего вам еще нужно? К тому же здесь молодая леди. В такой час ей не пристало ждать на проезжей дороге.

– Весьма сожалею, мистер Таддеус, – ответил неумолимый привратник. – Может, гости друзья вам, но не хозяину. Он хорошо мне платит за службу, и я свои обязанности выполняю. С вашими друзьями я не знаком.

– Да нет же, Макмердо, знакомы! – добродушно воскликнул Шерлок Холмс. – Не думаю, что вы меня забыли. Помните боксера-любителя, с которым вы провели три раунда в зале Элисона в вечер вашего бенефиса четыре года тому назад?

– Да неужто это мистер Шерлок Холмс? – гаркнул чемпион. – Господи боже, как же я сразу вас не признал! Вот не стояли бы молчком в стороне, а шагнули бы через порог и нанесли мне ваш встречный в челюсть, я бы тотчас сообразил, кто вы такой есть. Зря вы растратили ваши таланты, зря! Далеко бы пошли, стоило вам только захотеть.

– Вот видите, Ватсон, случись мне оказаться не у дел, передо мной будет открыта еще одна научная стезя, – со смехом отозвался Холмс. – Наш друг, я уверен, больше не заставит нас дрожать от холода на открытом воздухе.

– Входите, сэр, входите вместе с друзьями! – зазывал Макмердо. – Очень сожалею, мистер Таддеус, но приказания мне были отданы самые строгие. Я должен был точно знать, кто ваши друзья, прежде чем их впустить.

За каменной стеной к громадному зданию вела извилистая, усыпанная гравием тропа. Дом, квадратный и скучный, тонул в темноте: только лунный луч освещал один угол и отражался в чердачном окошке. Обширность здания, густой мрак и мертвая тишина вселяли в сердце холодок. Даже Таддеус Шолто казался обеспокоенным: фонарь в его руке раскачивался и дребезжал.