До его сознания дошло, да так отчетливо, что чуть не подогнулись колени: «Я богат». Губы его невольно скривились в усмешке, хоть сердце колотилось, а шея вспотела от страха. Он горячо надеялся, что следующие несколько минут не станут последними в его жизни и он еще сможет воспользоваться своим богатством. Ощупывая стены ладонью и локтем, Мэтью двинулся в неизвестность.

Часть вторая. Долина суда

Глава 6

– Жаль Мэтью Корбетта. Погибнуть в таком юном возрасте, – сказал Хадсон Грейтхаус. И пожал плечами. – Я и узнать-то его толком не успел. Поработал с ним только с июля. Что тут еще сказать: слишком часто он совал свой нос куда не надо.

Повозка, влекомая двумя старыми клячами, которых, видимо, еще заставляло через силу плестись чувство собственного достоинства, выкатилась из конюшни в Уэстервике. Этот маленький, но ухоженный городок расположился по обеим сторонам Филадельфийского тракта, милях в тридцати от Нью-Йорка. Тут было две церкви; за деревянными и кирпичными домами на участках, отвоеванных у нью-джерсийских лесов, раскинулись фермерские поля и сады. Фермер, торговавший с тележки тыквами, помахал рукой, и Грейтхаус помахал ему в ответ.

– Да, – сказал Грейтхаус, глядя на облака, плывшие по утреннему небу, словно огромные белые корабли, – прискорбно, что жизнь Мэтью безвременно оборвалась из-за того, что его не спасли ни здравый смысл, ни телохранитель, потому что у него их не было. – Он покосился на возницу. – Ну как, неплохая была бы речь на твоих похоронах?

– Ну согласился я уже, – подал голос Мэтью и тряхнул вожжами, подгоняя лошадей, а те лишь свесили головы еще ниже, как будто моля о снисхождении. – Да, не стоило мне лезть в этот туннель одному. – Щеки у него зарделись. – Вот ведь завели волынку!

– И буду на ней играть, пока ты не поймешь: нечего попусту рисковать жизнью. И чего ради? Чтоб кому-то что-то доказать? Что всех умом перещеголял?

– В такую рань, и уже заладили.

Действительно, было самое начало седьмого. Мэтью устал, его все раздражало, и он предпочел бы сейчас оказаться где угодно, только не на козлах рядом с Грейтхаусом. Ей-богу, даже в том туннеле было бы лучше. По крайней мере – тихо. Теперь он знал, что такое пытка: это ночевать в одной комнате с Грейтхаусом. Прошлым вечером они остановились в уэстервикском трактире «Добрый друг», и два других номера были заняты. Из-за храпа, каждый раз начинавшегося пушечной канонадой и заканчивавшегося кошачьим воплем, уснуть было невозможно. Уже далеко за полночь, когда Мэтью наконец задремал, Грейтхаус всхрапнул так громко, что Мэтью, смертельно испугавшись, чуть не выпрыгнул из постели, но даже последовавший за этим гневный стук в стену из соседнего номера не вернул Грейтхауса из потустороннего мира, в котором он пребывал. А еще неприятнее, что здоровяку никак было не выбросить из головы этот туннель. Там, мол, Мэтью всюду подстерегали опасности, и что, если бы этот туннель шел под имением не к реке, а к пещере и он заблудился бы в темноте и бродил бы там, пока не зарос бы бородой до самых сапог? «И что тогда, мистер Корбетт? Говори погромче, тебя не слышно».

– Ты прав, – сказал Грейтхаус, немного поразмыслив, и Мэтью решил, что сейчас в него выстрелят очередной порцией порицаний. – И правда, какая рань. На-ка, выпей.

Он передал ему кожаную фляжку с бренди, к которой сам начал прикладываться уже с первыми лучами рассвета. Мэтью взял фляжку, отпил достаточно, чтобы обожгло горло и в глазах поплыло, и вернул владельцу. Грейтхаус заткнул ее пробкой и сунул под дощатое сиденье, туда, где был спрятан пистолет.

– Может, я и сам бы так же поступил. Но я – это я, у меня в таких делах рука набита. А тебе не пришло в голову привязать к чему-нибудь веревку, чтобы по ней потом обратно вернуться?

– Очень длинная понадобилась бы веревка.

Да, веревка там нужна была бы очень немаленькая. По прикидкам Мэтью, длина туннеля, который был частью природного ландшафта имения Капелла, должна была составлять почти четверть мили. В одном месте подземный коридор так резко пошел вниз, что Мэтью стало не по себе, но к тому времени впереди уже показался свет. На поверхность туннель выходил в скалах у реки среди валунов, а оттуда по тропе можно было дойти до ближайшего леса. Он подозревал, что не все из компании Капелла были посвящены в тайну существования этого запасного пути отхода, но именно им воспользовались те четверо.

– Я не считаю, что я всех умом перещеголял, – ответил Мэтью на одну из самых язвительных колкостей Грейтхауса.

– Считаешь, считаешь. Этим ты многих и очаровываешь. Ох, как спина болит! Не кровать, а орудие пытки какое-то.

– Вам вроде бы неплохо спалось, в общем и целом.

– Это только так кажется. Жуть какая-то снилась.

– Правда? Случайно, не про войну пушек с кошками?

– Что? – Грейтхаус бросил на него сердитый взгляд. – Нет. Работа все проклятая. Не нравится мне все это.

– Вам приснилась работа?

– Да нет. Во сне я увидел… Ну, звучит смешно, понимаю. – Грейтхаус немного поколебался, снова достал фляжку и, держа ее наизготове, сказал: – Зуб этот чертов приснился.

– Зуб, – повторил Мэтью.

– Ну да. Зуб Маккаггерса. Который он нам показал. Помнишь всю эту тарабарщину про Бога, Иова, чудовищ и… – Грейтхаус вынул пробку и в очередной раз хорошенько промочил горло. – И все такое, – сказал он, оторвавшись от фляжки.

Мэтью подождал, уверенный, что последует продолжение. Он снова встряхнул вожжами, но это не возымело никакого действия на скорость, с которой передвигались престарелые лошади. Впрочем, до места, куда они направлялись, было уже не так далеко. В доме призрения душевнобольных их ждали доктор Рамсенделл и доктор Хальцен.

– Мне приснилось… – сказал Грейтхаус, набрав в легкие воздуха, как будто хотел, чтобы мозги у него снова заработали. – Приснилось чудовище, которому принадлежал этот зуб. Мэтью, размерами оно было с дом. Нет, больше. С церковь Троицы или ратушу. Даже еще больше. Шкура у него была как темно-серый чугун и дымилась, будто прямиком из доменной печи. Голова – с карету. И на меня смотрит, Мэтью, прямо на меня. Эта зверюга хочет есть, бросается на меня, а я убегаю. – Он вдруг осклабился как безумец. – Смешно, да?

Мэтью издал неопределенный звук, но глаз от дороги не оторвал, хоть Грейтхаус и смотрел на него.

– Чудище кидается за мной, – продолжал Грейтхаус. – Как… ураган. Как стихийное бедствие. Я бегу по полю, а на нем… валяются трупы. А может… части тел. Укрыться негде, и я знаю, что зверь меня догонит. Знаю, но поделать ничего не могу. Он вот-вот схватит меня – этими своими зубами. Мэтью, у него их был полный рот. Несколько сотен. Настоящий великан, и на ногу скорый. И вот он уже у меня за спиной, я чувствую его дыхание на затылке… и тут…

Грейтхаус замолчал. Не дождавшись продолжения, Мэтью спросил:

– Вы умерли?

– На этом месте я, кажется, проснулся. Не помню. Может, и умер – там, во сне. Не знаю. Но скажу тебе, что я точно знаю. – Он хотел было снова приложиться к фляжке, но передумал: сегодня еще предстояло работать. – Я ведь успел уже почти забыть, что такое страх. Не испуг, это другое. А тут именно страх. Когда понимаешь, что у тебя нет ни единого шанса. Вот что я почувствовал во сне. И все из-за этого чертова зуба.

– Вы на ночь пирог с угрем ели – может, от этого. Я же вам говорил, что он с душком.

– Дело не в этом. Ну хорошо, может, и в этом тоже. Живот у меня и правда немного крутило. Но в основном это из-за нашего задания. Если бы не хороший гонорар, я бы предложил Лиллехорну поискать кого-нибудь другого. Пара констеблей вполне бы справилась.

– Врачи просили прислать нас, – напомнил ему Мэтью. – Да и кто бы еще поехал сюда? Диппен Нэк? Джайлс Винтергартен? Сомневаюсь.

– Врачи эти. – Грейтхаус яростно дернул свою коричневую шерстяную шапку. – Ты знаешь, что я думаю о них и об их сумасшедшем доме. А ты, наверно, так и навещаешь ту леди?

– Навещаю. И она поправляется. Во всяком случае, она теперь знает свое имя и начинает понимать, где она и что с ней.

– Прекрасно, но я остаюсь при своем мнении: поселить кучку психов в каком-то доме здесь, в лесу, – это ненормально.

Несмотря на медленный ход, повозка все-таки выехала наконец из Уэстервика и двигалась теперь по лесной дороге – это был все тот же Филадельфийский тракт, протянувшийся дальше еще на сорок с чем-то миль до города, давшего ему название. Оставалось чуть больше четверти мили до съезда с тракта направо, к дому призрения. Солнце набирало силу, проливая сквозь деревья желтые и красные струйки света. Пели птицы, воздух был свеж – утро было чудесное, если не считать нескольких тучек на западе.

– На что только не пойдешь ради денег, – почти про себя сказал Грейтхаус.

Мэтью не ответил. Действительно, на что только не пойдешь. У него уже был план, как поступить со своим богатством. По прошествии некоторого времени он отправится пакетботом в Филадельфию, возьмет с собой несколько монет и там купит каких-нибудь вещей, чтобы разменять пятифунтовики. Он даже подумывал о том, чтобы ездить туда под чужим именем. Незачем кому-то в Нью-Йорке знать о его нежданном богатстве. Это его личное дело. Он чуть не погиб в этом имении. Разве он не заслужил вознаграждения за все, через что ему пришлось пройти? А пока деньги были спрятаны у него дома. Он не боялся, что кто-нибудь проникнет к нему, сломав замок на двери, но было спокойнее знать, что золотые монеты укрыты в соломе матраса.

Была среда. Вчера утром в дом номер семь по Стоун-стрит явился юный посыльный с требованием, чтобы Мэтью и Грейтхаус поспешили в ратушу к Гарднеру Лиллехорну, так как у главного констебля к ним срочное дело. Грейтхаус ответил, что они не скот на пастбище и, если Лиллехорну что-то от них нужно, пусть сам приходит в дом номер семь.

– Мне кажется, вы сильно рискуете, когда так себя ведете с Лиллехорном, – сказал Мэтью, когда посыльный ушел.

Он взял веник и принялся подметать пол – это входило в его обязанности, да ему и самому хотелось (и не важно, что он недавно стал богачом), чтобы, по крайней мере, вокруг его стола было чисто.

– Ты так считаешь? И что он мне сделает за мое непослушание?

– Найдет что. К тому же у него связи. – Мэтью смел пыль в деревянный совок, чтобы потом выбросить ее в одно из двух окон, откуда открывался вид на северо-западную часть Нью-Йорка, а дальше, за широкой рекой, на коричневые скалы и золотые холмы Нью-Джерси. – Вы довольно вызывающе держались с ним в ту ночь в «Петушином хвосте». До сих пор удивляюсь, что мы не оказались в тюрьме, ведь закон мы все-таки нарушили.

– Конечно. Но не переживай. Ничего Лиллехорн ни мне, ни тебе не сделает. Во всяком случае, меня он не упрячет туда, где я не смогу быть полезен.

– Не сможете быть полезны? – Мэтью перестал подметать и посмотрел на Грейтхауса, развалившегося на стуле и закинувшего большие ноги в пыльных сапогах на стол. – Вы о чем? – Грейтхаус постучал указательным пальцем по подбородку, и Мэтью вдруг осенило. «У меня тут дела», – сказал Грейтхаус тогда, в пятницу утром, на Нассау-стрит. – Вы чем-то занимаетесь сейчас по его просьбе.

– Да, занимаюсь.

– Он дал вам задание как главный констебль? Или нанял вас как простой гражданин?

– Нанял как простой гражданин – любой человек с улицы мог бы в прошлый понедельник точно так же подойти ко мне у Салли Алмонд, угостить меня завтраком, а потом попросить оказать ему услугу. Я сказал, что услуги денег стоят и чем серьезней услуга, тем солидней сумма. Мы остановились на услуге и сумме средней серьезности, вот и все.

– И какую же услугу вы ему оказали?