Прошло некоторое время, и постепенно на смену первым восторженным впечатлениям стали приходить и первые неуютные ощущения. Большой город стал давить на неё. Ей как будто не хватало воздуха, ветра, шума деревьев, ржания лошадей на пастбище… А ещё, Оюн стала замечать надменные, а порой и откровенно насмешливые взгляды. Она чувствовала, что всё делает не так, выглядит не так… Это угнетало девушку, и только дома, рядом с мужем, она вновь ощущала уверенность и спокойствие. Здесь она делилась с ним своими тревогами, и он всегда мудро и с присущим ему юмором развеивал все её страхи. Постепенно с его помощью Оюн изучила местные традиции, обычаи, освоила этикет… И в скором времени перестала отличаться от других когурёских женщин. Это придавало ей больше уверенности, и лишь когда она случайно сталкивалась где-то с бывшей супругой своего мужа или с кем-то из её многочисленных родственников, то снова чувствовала себя чужой и незваной в этом новом и большом мире.

Всё изменилось, когда она родила сына. Казалось, этот маленький пищащий комочек стал последним и решающим штрихом в картине её жизни. Пришло время душевного спокойствия.

Шли годы, Оюн перестала замечать чужие взгляды, чужих людей. Вся её вселенная сузилась до размеров их усадьбы, где, приготовив обед, можно было стоять на высоком крыльце и наблюдать, как муж учит сына стрелять из лука или что-то ему объясняет, указывая на рыб в пруду… Она с улыбкой вспоминала свой благоговейный трепет и восторг от первых столичных впечатлений. Теперь ей было безразлично, что находится или происходит там, за воротами их дома. Поэтому она нисколько не расстроилась решением мужа уйти из города и поселиться в маленьком домике в горах. Она знала – для неё это ничего не меняет. Её жизнь останется прежней.

Вот и сегодня утром Оюн, как всегда, проводила мужа с сыном и принялась за свои привычные дела. Наводить порядок в их новом доме было очень легко. Домик был маленьким. И быстро управившись со всеми делами, включая приготовление обеда, она вышла на маленькое крыльцо.

Здесь не было городского гула. Только трещали цикады, и посвистывала какая-то птица в траве. Подул ветер, и запахло кедровой смолой. Оюн вдохнула эту хвойную свежесть и прикрыла глаза. Вдруг сквозь шелест травы послышалось лошадиное ржание. Молодая женщина удивлённо открыла глаза и посмотрела вдаль.

Конный отряд странных всадников в звериных шкурах медленно приближался со стороны леса. Они выглядели, как мохэ. У одного из них даже был надет на голову боевой мохэский шлем из медвежьего черепа. Но для сестры вождя этого племени всё это выглядело смешной нелепостью. Какая-то смутная догадка мелькнула в голове молодой женщины. И в следующий момент её глаза проницательно сузились, а губы сложились в презрительной усмешке. Оюн быстро вошла в дом и твёрдым движением сняла со стены лук и полный колчан стрел.

Выйдя во двор, она подошла к низкой изгороди и, вытянув из колчана, положила на тетиву сразу две стрелы. Это был старый способ её племени при отражении атаки, кучно наступавшего врага. Тетива издала вибрирующий звук, и стрелы умчались вдаль. Через несколько мгновений за ними ушла следующая пара. Потом ещё и ещё… И вот, уже несколько тел в звериных шкурах осталось лежать на траве. Оставшиеся пришпорили коней и стали приближаться быстрее.

В молодой женщине проснулась кровь её воинственного племени и, плотно сжав губы, она была твёрдо намерена дать бой тем, кто нёс угрозу её дому. Она вытянула очередную пару стрел, но вдруг в глазах её мелькнула какая-то тревога. Словно что-то вспомнив, молодая женщина замерла на мгновение. Затем развернулась и побежала. Обогнув дом, она легко перелетела через ограду и устремилась по зелёной траве к краю плоской горы. Туда, где утром скрылись из вида: муж и сын. В своём боевом азарте, она совсем забыла о них. И сейчас в висках стучало: «Быстрее! Успеть! Остановить! Спасти!»

Сильный толчок в спину. Затем – резкая боль. Молодая женщина, словно споткнувшись, развернулась в воздухе. Она широко раскинула руки и упала на траву, обломав о землю, торчавшую в спине стрелу.

– Мама! – Доксун продолжал трясти руку матери. Он чувствовал всю тщетность своих действий, но отказывался верить в это. Случайно коснувшись земли, он почувствовал что-то мокрое и, одёрнув руку, увидел кровь на своей ладони. Мальчик сел на траву и обмяк. Казалось, он собирается заплакать. Но, вдруг! Его губы перестали дрожать и, плотно сжавшись, приобрели жёсткое выражение. Глаза наливались яростью. Мальчик поднял голову и осмотрелся.

Возле полыхающего дома отец бился с двумя бойцами в звериных шкурах. Ещё двое лежали порубленными у ограды. Где-то сбоку раздались крики, и Доксун увидел ещё троих нападающих, бегущих в сторону дома с мечами наперевес.

Мальчик вскочил на ноги и, выхватив из колчана стрелу, вскинул лук. Он в ярости резко потянул тетиву, но… Перед глазами промелькнула картина: стрела, ударившись о дерево, медленно переворачивается в воздухе и падает на траву. Мальчик остановился и, удобно расставив ноги, сделал вдох. Затем спокойно прицелился и, задержав дыхание, выстрелил.

Стрела ударила в бедро последнего из бегущих. Схватившись за древко, он закрутился на месте и, повалившись на бок, закричал. Первый из троих бойцов, не видя, что происходит у него за спиной, продолжал бежать к дому. Второй оглянулся на крик. Порыскав взглядом, он заметил мальчика с луком и рванулся в его сторону.

Доксун сначала испугался, но лёгшая на ладонь вторая стрела вернула его к реальности. При первом выстреле он немного волновался из-за дальности. Теперь же противник, приближаясь, сам сокращал расстояние выстрела. Где-то в глубине души Доксун обрадовался, но тут же, вспомнив о пагубном влиянии эмоций в этом деле, спокойно положил стрелу на тетиву и прицелился.

Второй выстрел оправдал старания мальчика – вражеский боец, выронив меч, схватился за торчавшую в горле стрелу и упал на колени.

Боец в звериной шкуре, наконец, добежал, и бой у полыхающего дома качественно изменился – теперь их стало трое. Удивить или взволновать генерала данным обстоятельством было невозможно. И он просто отметил про себя это изменение ситуации, как вполне логичное и требующее другой тактики.

Обманным выпадом генерал спровоцировал крайнего бойца на атаку, и тот, рванувшись вперёд, перекрыл собой среднего бойца. На несколько секунд нападающих стало опять двое. Воспользовавшись созданной им же ситуацией, генерал резко перешёл от обороны к атаке. Он обрушил на противника каскад сильных ударов: сверху, снизу, сбоку, опять сверху… Боец не поспевал за атакующими движениями. Он растерялся и пропустил сильный удар на уровне виска, снёсший верхнюю половину его черепа.

Перед генералом снова стояли последние двое бойцов, один из которых изрядно устал. Это было заметно по его движениям и выражению глаз. Отметив про себя это обстоятельство, генерал тут же принял решение. Ложной атакой он оттеснил второго бойца. Первый, уставший, поддавшись на уловку, решил перевести дух и на секунду расслабился. Эта ошибка стала для него фатальной. Резко атаковав, генерал выбил из его рук меч и следующим движением рассёк грудь ничего не успевшего предпринять противника. Второй боец с криком пошёл вперёд, и генерал, решив, что пора заканчивать, резко присел под летящим клинком противника и круговым ударом с разворота полоснул его по животу. Боец вскрикнул и упал на одно колено. Генерал сделал вдох и с выдохом нанёс мощный удар противнику в область шеи.

Крыша дома начала местами рушиться, поднимая вокруг клубы искр и пепла. Генерал опустил меч и, переведя дух, осмотрелся. Остановив взгляд на маленькой фигурке, бегущей в его сторону, он узнал сына.

– Отец! Там! Мама! – Доксун бежал, указывая рукой куда-то назад.

Генерал вскинул тревожный взгляд и помчался навстречу сыну.

– Она не умерла? Ведь так, отец? Да? – Доксун присел, заглядывая в глаза отца.

Генерал стоял на коленях и, держа руку жены, печально смотрел прямо перед собой. Он обнял другой рукой сына, прижав его голову к своей груди.

– Всё, Доксун! Всё. Мамы здесь уже нет. Мы сейчас…

Откуда-то издалека послышалось конское ржание. Генерал поднял голову и тут же вскочил. Со стороны дальнего холма на зелёное плоскогорье въезжал большой конный отряд. Они уже не прятались под шкурами. В форменных доспехах, под боевыми танскими знамёнами, во главе со своим начальником с надменным лицом они ровным строем двигались в сторону горящего дома.

– Доксун, беги! Беги в лес! Спрячься так, чтобы, чтобы тебя не нашли! Быстро! – Генерал оттолкнул сына и побежал в противоположную от леса сторону. Он бежал, привлекая к себе внимание, по открытой поляне в направлении возвышенности, оканчивавшейся крутым обрывом.

Глава 5

Весь остаток дня Доксун бродил по лесу, с удовлетворением осознавая, что приказ отца выполнен – он спрятался. Да так хорошо это сделал, что перестарался. Тщетно пытаясь определить, где он находится и в какую сторону теперь надо двигаться, мальчик понял, что заблудился. А ещё, он сильно проголодался. И поэтому очень обрадовался, найдя большую гроздь мелких древесных грибов. Он оторвал их от дерева и сел на землю, привалившись спиной к, заросшему мхом, стволу. Первый же кусочек показал, что грибы вполне съедобные и даже вкусные. Только не солёные. Мальчик вспомнил, что уже ел эти грибы дома. Тогда мама их… А отец говорил, что сырые тоже… Мама. Отец. И тут Доксуна накрыло. Волна реальности, отставшая где-то позади, наконец, догнала его, заставив вспомнить всё: отец, бегущий к обрыву, уводя за собой погоню; вражеский воин с выпученными глазами, упавший на колени и судорожно схватившийся за стрелу в горле; тело матери, раскинувшей руки на зелёной траве…

Мальчик продолжал жевать. При этом лицо его скривилось, а из глаз текли слёзы. Он вытирал их ладонью, вместе с этим, отправляя в рот очередной кусок.

Так он и сидел, прислонившись к дереву. Ел и плакал. Ел и плакал. Пока не заснул.

Солнце скрылось за верхушками деревьев. Уже начинало смеркаться, когда две тёмные фигуры крадучись подобрались к спящему мальчику.

– Ну что там? Живой? – высокий худой мужчина в старой грязной одежде спросил шёпотом, насторожённо оглядываясь по сторонам.

– Да. Вроде, живой. Спит, просто. – Подросток лет пятнадцати склонился над Доксуном. – Наверное… О! Смотри, хённим! Это же… Золото!

– Где? – Высокий наклонился. Стараясь рассмотреть, прищурился и тут же отпрянул, отдёрнув за руку молодого спутника. – Не трогай!

– Ты что, хённим! Мы же теперь разбойники! Да за такой медальон… Это же золото!

– Это не просто золото. Эта вещь о многом говорит.

– Что же такого она говорит?

– Для таких, как мы… Да и не только для таких… Эта вещь говорит: «Беги! Беги далеко и очень быстро!»

Подросток озадаченно посмотрел на старшего товарища, потом – на спящего Доксуна.

– И что? Мы просто уйдём?

Высокий, прикусив губу, задумался.

– Нет, ну… продать-то мальчишку можно. – Высокий посмотрел на спящего, потом – на молодого спутника. – Но штуку эту не трогай. Забудь, что она вообще была. И не проболтайся нигде, если жить хочешь. Понял?

– Понял, понял.

– Ну, если понял, то давай! Держи ему ноги! – Высокий поморщился и вытащил из-за спины мешок.

Зыбкая серая мгла к ночи стала рассеиваться, открывая чёрное, но ясное небо, усеянное яркими звёздами. Такими же яркими, как искры догоравших брёвен, время от времени поднимавшихся ветром. Ветер постоянно менял направление и иногда уносил искры в сторону края площадки. Туда, где на зелёной траве, раскинув руки, лежала женщина в коричневом платье.

Она была сейчас далеко, на крыльце своего дома в Пхеньяне. В раскрытую дверь было видно, как муж сидит за столом и что-то пишет тонкой кисточкой. У пруда с рыбками, смешно перебирая ножками, ходит её сын. Она подумала: «Почему он такой маленький? Ему ведь уже почти десять». Вдруг ворота распахнулись, и во двор вошёл человек в золотой парчовой накидке. Он подошёл к её сыну и, взяв за руку, повёл к воротам. Она закричала, но крика не было. Она обернулась к мужу, но его там не было. Прогремел гром, и весь двор заслонила от солнца огромная тень. Гигантский ворон с тремя лапами налетел на человека в золотой накидке и, вырвав ребёнка из его рук, взмыл вместе с ним к небу. Она закричала: «Док… су-ун!»