Прямо у подножия лестницы, ведущей в переход, на колченогом стуле сидел старик с гармонью на коленях. Он виртуозно выводил знакомые мотивы. А рядом стояла Алиска и старательно пела «про степного сизого орла».

– Твою ж ты кочерыжку, – сквозь зубы выругался парень и громко крикнул, – Алиска! Живо сюда!

Алиса вздрогнула и прекратила петь. Она досадливо поморщилась, увидев старшего брата: «Попалась!». Затем наклонилась к стоявшей перед стариком коробке, пошурудила в ней, быстро сказала что-то гармонисту, и побежала навстречу брату.

– Егорочка, ты маме только не говори! – Алиска оправдывалась перед Егором, заискивающе глядя ему в глаза. – Этот дедушка так красиво играл на своей гармошке. Но у него в коробочке совсем не было денег. Никто ему не давал. А когда он начал играть «Катюшу», мне захотелось спеть, ну и вот… И денег нам дали… А маме не надо знать, она и так ругалась сегодня, что мы – хулиганьё. Стёпка ещё этот со своей змеёй. Жалко мамочку…

Егор смягчился:

– Балбеска ты, Алиска. Вас же могли менты загрести, – он усмехнулся и легонько потрепал сестру по волосам. – Пойдём, певица.

Крепко взявшись за руки, ребята направились в сторону дома. У подъезда, на скамейке, сидел совершенно несчастный Стёпа. Увидев сестру и брата, он понуро зашагал навстречу.

– Боюсь домой идти. Мама уже пять раз звонила. Класснуха про ужа нажаловалась, наверное?

– А как же! А ещё ты мусор в подъезде оставил, поросёнок! Тётя Феня маме штрафу десять тыщ влепила! – Алиска не преминула вставить свои пять копеек.

– Точно! Мусор же! – Стёпа хлопнул себя ладонью по лбу. – Это я забыл. Поставил пакет, чтоб лямки на ранце отрегулировать, и отвлекся… Неужто десять тыщ? Придумаешь тоже!

Стёпа не поверил, но окончательно расстроился.

– Что ж вы за наказание такое, – вздохнула Алиса, – один курит, как паровоз, да по заброшкам шляется. Второй мусорит почём зря, да в школе косячит. То ли дело я – и пол помыла, и денег заработала! – с этими словами девочка извлекла из кармана несколько купюр, которые вытащила из коробки гармониста, и помахала ими в воздухе.

– Пойдёмте в магазин, балбесы! Пирожных купим у Оленьки. Маму порадуем.

***

– Всё-таки, хорошие у нас дети, Дима, хоть и хулиганы.

Марина улеглась рядом с мужем, набрала побольше воздуха и выпалила:

– А скоро будет ещё один. Или одна. Десять недель уже! Вот! – она достала из прикроватной тумбочки тест на беременность и с улыбкой вручила мужу.

Кеша, ты издеваешься?

Анастасия Постникова

– Кеша, ты издеваешься?

Ольга была в бешенстве. Буквально вчера она убиралась в этом дурдоме, по недоразумению именуемом квартирой. Угораздило же двушку приобрести! В ипотеку ведь влезли, лишь бы места хватило им и ребенку. Теперь ребенок Ириша сама по себе занимает не больше метра в диаметре, зато она постоянно ползает по двухкомнатной квартире. Ольга не успевает намывать полы, чтобы дочь не сунула, не дай бог, в рот что-нибудь лишнее или не испачкалась.

И вот, несмотря на вчерашнюю уборку, муж опять не подмел за собой песок с уличных туфель. Ну и что, что не заметил? Ну и что, что устал? А она не устала? Да у нее день сурка уже десять месяцев, как не заканчивается!

– Я ведь просила: если ты наследил, ну убери за собой! Она же руками в эту грязь ползет, а потом пальцы в рот засовывает, понимаешь? Это ведь мне, в случае чего, бежать с ней к врачу, а ты вечно или на работе, или устал…

Кеша молча пил на кухне чай. Он уже знал: если промолчать, то есть шанс, что Ольга выскажется и успокоится, но если вступать в полемику – так можно до вечера слушать, какой он плохой муж.

Вот Ольга, кажется, затихла. Иннокентий вышел в коридор. Жена, увидев зрителя, уперла руку в бок:

– А коробку ты когда отсюда уберешь? Она же грязная! – вчера привезли новый складной стульчик для Иришки, а сегодня коробка из-под него уже очень сильно мешала. – И в шкафу, поди, снова бардак, да? – с этими словами Ольга повернулась и открыла шкаф.

Взгляд ее уперся в фотографию. Прикусив губу, женщина рассматривала изображение двух счастливых девушек – это были она сама и ее сестра Светлана. Они сфотографировались на даче у друзей, лет пятнадцать назад. Очень лучезарный снимок: солнце запуталось в волосах, и лица сестер так безмятежны. Как давно это было…

– Оль, ну чего ты? Сейчас я все уберу.

Из комнаты раздался плач: Иришка проснулась.

– Ну вот, я не успела ни в душ сходить, ни Свете позвонить, пока дочь спала. Спасибо, блин!

Ольга понеслась в комнату, злобно зыркнув на мужа.

Потаповы были вполне обычной парой. Иннокентий – красивый, статный тридцатипятилетний мужчина, темноволосый, зеленоглазый, высокий. Ольга – миловидная девушка, худощавая, тоже темноволосая, с красивыми глазами редкого чайного цвета. Их браку недавно стукнуло десять лет. А десять месяцев назад, они стали родителями прекрасной дочки Ирочки. Ольга не торопилась с беременностью: хотелось построить карьеру, как-то самореализоваться, а потом уж… Иннокентий не настаивал. Он любил жену и хорошо ее чувствовал: когда будет готова, сама заведет нужный разговор.

Так и вышло. А уж когда она сообщила, что беременна, счастью просто не было предела. К тому времени Иннокентий работал заместителем директора в процветающей фирме по изготовлению и продаже визитных карточек, а Ольга стала востребованным парикмахером, постоянно повышала квалификацию на различных курсах. Работала в жутко модном салоне, от посетителей отбоя не было. Она даже соседям не рассказывала, кем работает, чтобы хоть в выходные иметь возможность отдохнуть. Быстренько переехав, они обжились на новом месте, сделали хороший ремонт. Приготовились к рождению ребенка, в общем.

Только как ни готовься, а рождение ребенка – известный стресс для любой пары, тут тебе полноценное «испытание любовью». Ольгу словно подменили. Из легкой, общительной хохотушки, ухоженной по последнему слову косметологии девушки Олечки она превратилась в вечно недовольную грымзу, которой стало совершенно плевать на свой внешний вид.

Беременность не испортила Ольгину фигуру, но одевалась жена теперь в растянутые треники и застиранные футболки, а волосы лежали не красивой укладкой, а были забраны сзади в куцый хвостик. Все разговоры Оля заводила на тему «мне нужна помощь, я ничего не успеваю». Не забывала упрекнуть мужа за отсутствие внимания к себе и дочери. Рассказывала, как дочка покушала и какого цвета было содержимое ее подгузника. А какое тут внимание, когда на ее футболке постоянно какие-то непонятные пятна отрыжки или еще чего поинтереснее? Пачкаться об жену совсем не хочется, тем более теперь, когда она регулярно злилась.

А Иришка? Иннокентий воспринимал собственную дочь только в одном виде – когда она спала в коляске. Это было тихо, чисто и безопасно. Если вдруг во время прогулки Ириша просыпалась и начинала плакать, счастливый папаша бегом тащил коляску с дочерью обратно домой.

Единственное, что он искренне ценил в своей, еще совсем маленькой, дочери, так это вкус к хорошей музыке. Дело в том, что сосед из шестьдесят девятой квартиры, расположенной этажом выше, очень часто включал музыку и делал это громко, совершенно, никого не стесняясь. От того Потаповы, несмотря на расположение наискосок от шестьдесят девятой, были прекрасно знакомы с музыкальными вкусами соседа. А уважал он исключительно композиции, большинству людей известные в привязке со словосочетанием «тяжелый рок». Это легко могло бы стать поводом для междуусобных войн – у них ведь ребёнок, если бы не одно «но»: малышка Иришка лучше всего спала под звуки этого самого тяжелого рока. Когда Кеша с Ольгой отследили эту закономерность (ну ладно, Ольга отследила), они мысленно возблагодарили своего соседа, решив при случае с ним познакомиться. Хорошо бы, чтобы он никуда не переехал.

– Кеша-а-а, ты что, не слышишь?

Недовольный Ольгин голос ворвался в поток размышлений ее мужа. Он лениво пошел на голос, подозревая, что ничего хорошего его там не ждет. Как в воду глядел.

– Ты что, опять забыл купить памперсы? Кеш, ты издеваешься?

Засада… Совершенно же вылетело из головы!

У Иннокентия голова болела не о том. Фирма, в которой он занимал почетную должность заместителя генерального директора, за время пандемии пришла в упадок. Заказов практически не было, визитки перестали быть предметом первой необходимости, а за время карантина у постоянных клиентов было время пересмотреть свои траты.

И теперь Иннокентий просто не знал, что ему делать. Генеральный сбежал с тонущего корабля, и отвечать перед учредителем приходилось ему, Иннокентию. Учредитель, конечно, глупцом не был и быстренько вложился в производство сосисок, но и фирмочку свою аккуратненькую не забросил – она занимала его, как любимая игрушка. Он любил позвонить Иннокентию и подергать того за нервные окончания: как там, мол, продажи поживают, заказы-то хорошие имеются? Иннокентий был готов сам встать на улице и раздавать рекламки для привлечения клиентов и спасения фирмы. Уволиться ему не позволяла гордость, что не справился и фирму не вытянул.

А еще между такой работой и совсем никакой Кеша выбирал именно такую, опасаясь не найти подходящую замену с достойным в современных реалиях заработком. Он постоянно крутил это все в голове и так, и сяк, а тут еще Оля: вместо поддержки – сплошные упреки!

– Ну и что я буду на нее надевать?

Кеша вздрогнул: Ольга злилась все сильнее.

– Да сейчас я, сейчас!

На ходу натягивая джинсы с кедами, Кеша быстренько ретировался из квартиры, пока конфликт не приобрел масштабы урагана. Он заскочил в лифт и увидел того самого соседа из шестьдесят девятой квартиры. Сосед белозубо улыбался.

– Здравствуйте! Это ведь вы живете в шестьдесят восьмой?

– Да, а вы – в шестьдесят девятой. Любите рок.

– Каюсь, грешен. Эта музыка помогает мне расслабиться после работы и разных дел, – он протянул руку. – Михаил.

– Иннокентий. Да ничего, наша дочка, как ни странно, засыпает под вашу музыку, так что я вам даже в некотором роде благодарен.

Сосед усмехнулся:

– Хороший у девочки вкус. Сколько ей? Лет пятнадцать?

– Ей десять месяцев, – улыбнулся Потапов.

– А-а-а, вон что. А я думаю, чего ты все время такой помятый, с бодуна, чтоль… А ты счастливый молодой отец, выходит!

– Да уж, счастливый… – Кеша насупился.

– Что, будни отцовства оказались не такими уж веселыми?

– Да не говори… – Кеша и сам не заметил, как они перешли на «ты». – Ты не представляешь, что это такое! Она все время плачет, в смысле, дочь, очень беспокойная. Везде ползает, срыгивает, бесконечно пачкает памперсы! А жена стала похожа на вечно злую бабу Ягу, ни «как дела» не спросит, ни поцелует, одни претензии: почему все время на работе, да почему не играю с дочкой, да почему внимания им не уделяю. А у меня фирма прогорела, то есть не у меня, но я-то ее так и не спас! А она и слышать ничего не хочет, я – плохой муж, и постоянно плачет, в смысле, жена…

– Стой, стой, я понял. Пошли-ка, на крылечке постоим, я покурю. Ты ведь не куришь?

– Еще чего!

– Я так и думал. Я, конечно, советчик еще тот, сам разведен и не отец, но ты мне скажи: ты что, ребенком совсем не занимаешься?

– Как это?.. Я с ней гуляю. Жена уложит – вот и гуляю, пока Иришка не проснется.

– И все? А жену, жену-то часто обнимаешь?

– Какое там: у нее футболка вечно грязная, и взгляд какой-то затравленный.

– А почему грязная?

– Да мелкая то срыгнет, то испачкается – моя не успевает переодеваться.

– Вот видишь, то есть жена сама по себе – не неряха?

– Конечно, нет! Моя Олька, она знаешь, какая красивая была.

– Почему была?

– Раньше следила за собой. Пахла вкусно, прически интересные, ногти, губы, то, сё…

– Поговорить с ней не пробовал?

– Пробовал… Она то плачет, то орет. Времени, говорит, не хватает.