В голове у Стаса что-то знакомо загудело, будто в компьютер загрузили новые данные и необходимо срочно их обработать. Он не мог понять, что происходит с девушкой. Она начала двоиться у него в глазах. Стас мотнул головой – видение исчезло, подбросив вместо себя непонятное послевкусие, вроде как приятное, но вместе с тем напряженное и тревожное. Чертово болото!

Истинная внучка деревенской колдуньи, Алиса умело растопила печь, подмела пол от мелких щепок и трухи, аккуратно сложила лишние поленья у стены. Когда ей надоело изображать радушную хозяйку, она распрямилась, сделала глубокий вдох, словно собиралась сигануть вниз со скалы в пучину, и посмотрела в глаза Стасу.

– Я сейчас тебе кое-что скажу. Должна сказать… Я потому и приехала…

Стас заметил, как у нее мелко-мелко задрожали руки, и слезы наполнили глаза, готовясь хлынуть по щекам. Что ужасного она может сказать? Вряд ли есть такие вещи, ради которых стоить лить слезы. Ему захотелось обнять ее и прижать к себе. Он даже протянул руку, чтобы ухватить ее за запястье, но она решительно вырвалась, отступила на два шага назад и выпалила:

– Я жду ребенка.

Выстрел в упор не мог бы произвести на него такое впечатление, как ее слова. На его лице не дрогнула ни одна мышца, ни на миллиметр не шевельнулись ни веки, ни губы. Внутри же стало пусто пусто, словно огромное цунами пронеслось по городскому пляжу, затянув в свою воронку все, кроме девственно чистого песка. Он медленно кивнул, показывая, что услышал. Чувства и мысли постепенно занимали положенные им места в голове. Не могли найти свое место исключительно эмоции. Ему явно потребуется время, чтобы найти верные.

– Понимаю, ты не готов стать отцом. Но так получилось… Сразу хочу предупредить – я намерена сохранить это ребенка. Против ты будешь или нет – для меня не имеет значения. Но я должна была поставить тебя в известность.

Главное сказано – отступать некуда. Алиса перестала дрожать и воинственно уставилась на Стаса, сложив на груди руки.

– Я – не против, – задумчиво произнес Стас, растягивая слова. Он еще не решил, нужен ли ему этот ребенок, но вот то, что не желает ему смерти, Стас знал абсолютно точно. Но и создавать очередную бессмысленную жизнь только для того, чтобы через несколько десятков лет это существо благополучно встретило смерть, он тоже не планировал. Он вообще никогда не задумывался о детях, ни о своих, ни о чужих. Это как знать, что в галактике, кроме Земли есть и другие планеты, и вместе с тем они никогда, ни при каких обстоятельствах не смогут оказать влияние на твою жизнь. Стас усмехнулся про себя, а теперь, значит, то ли Марс, то ли Венера собираются пожаловать к нему в дом. Господи, сколько сейчас принято держать ребенка при себе? Его можно выставить из дома в восемнадцать или положено ждать, когда он сам уйдет на вольные хлеба? А если будет девочка? Ему, что ж, придется учиться заплетать ей косички? Твою ж мать! Да я уже планирую свою будущую жизнь с ребенком под одной крышей, выругался про себя Стас, с трудом удержав маты на кончике языка. Должно быть, выражение его лица заставило сделать Алису определенные выводы, так как она вдруг, стараясь не делать резких движений, попятилась назад, пока не уперлась спиной в буфет.

– Стас? – робко вопросила она, не выдержав долгой паузы.

Он выставил перед собой руку, призывая ее к молчанию. Прежде чем открывать рот, следует все обдумать. У нее было время принять и осознать свое будущее, у него – нет. Черт! Да как так получилось, что эта деревня выкрутила его жизнь с ног на голову! Он уже не холостой офицер спецслужбы с вполне определенным будущим, а влюбленный колдун, ожидающий ребенка! На секунду он пожалел, что не курит – отличный повод выйти из дома. Ну, значит, он выйдет без повода. Стас развернулся на каблуках. Ему надо переварить известие в одиночестве.

Утренний морозец прихватил пожухлую траву. В местах, куда еще не дотянулись солнечные лучи, белесый иней делал траву похожей на седые волосы какой-то старухи.

Ребенок, значит ребенок, решил про себя Стас, не протянув и минуты в одиночестве. Если Алиса выбрала его, он примет от нее и двух. Или трех… Но точно не больше. От большего количества маленьких липких ручонок, хватающих все подряд, он, безусловно, спятит.

Пока его не было, она присела за стол, подтянула колени к подбородку. Ранний срок вполне допускал принять ей такую позу. В глазах Стаса ее фигура опять начала двоиться, словно кто-то порывался создать копию в иллюзорном мире. На этот раз он понимал, чем вызвано это виденье – у Алисы было два сердца. Хотя, если быть точным, то одно сердце и одно совсем крошечное сердечко. Стас присел перед ней на корточки, заглянул в глаза.

– Прости.

– За что?

– За то, что прогнал тебя. За то, что уехал. За то, что оставил тебя одну минуту назад. И за то, что отныне, если захочешь уехать ты – я тебя не отпущу.

– Глупый, я на это и рассчитываю, – выдавила Алиса, с трудом справившись с подкатившим комом в горле.

* * *

Зима вступила в свои права резко, без предупреждающего первого снега, без многочисленных периодических заморозков, сменяющихся оттепелями. Просто однажды утром Стас выглянул в окно и увидел, как вся округа превратилась в сияющий лунный свет. За одну ночь природа навалила пушистые сугробы. Снег драгоценным шелком переливался под утренним солнцем, покрывая все возможные поверхности. Темно-зеленые ели на горе стали казаться ярче, застыв колючими треугольниками на белоснежном покрывале. К вечеру снежный покров нисколько не потерял в своем объеме, напротив, мороз на улице стал прищипывать щеки и носы, доказывая свое полноправное владычество.

Восторженное детское настроение от первого снега передалось и некоторым взрослым. Молодые и не очень пары вперемешку с деревенской ребятней ринулись на склоны в поисках наилучшей природной горки. Все заготовки на зиму были заготовлены, все засолено, замариновано, высушено и разложено по погребкам и амбарам. Скотина заперта в хлевах и овчарнях. А что не сделано – то не сделано. Уже ничего не изменишь.

Затем наступило зимнее умиротворение. Люди засели по домам, занялись ремеслом и рукоделием. Домовые трубы круглосуточно чадили в небо, разбавляя его голубизну серыми мутными мазками.

Стас на гнедой кобылке ежедневно патрулировал болото. Лед сковал его толстой коркой, но были и места, которые не замерзали даже после длительного мороза. Морозными днями эти места было видно издалека по клубящемуся над ними туманом. Значительную часть топи покрывал опасный слой шуги и спрессованного снега, под которыми поджидала незадачливого путника мокрая ловушка. Каждый день Стас оглядывал свои владения с высокого берега, каждый раз опасаясь заметить человеческие следы.

На нетронутом снежном покрове любой след бросался в глаза за много метров, и к середине зимы Стас научился с первого взгляда различать отметины любого зверя или птицы, что зимовали в здешних краях.

Иногда с ним отправлялась и Алиса. Егоша подобрал для нее невозмутимого и такого ленивого мерина, который, даже учуяв стаю волков, не сдвинется с места, пока те не ухватят его зубами за упитанную ляжку.

Марьяна не забросила свои обязанности, хоть и стала появляться в их с Алисой доме гораздо реже, чем прежде. Для Алисы она незаметно превратилась в единственную подругу в этой забытой богом деревне. Раз в неделю они ездили в ближайший городок за покупками развеяться, чтобы окончательно не сойти с ума от бесконечного белесого пейзажа.

Жаждущих помощи от колдуна и останавливающихся на постой у бабки Аглаи людей, Марьяна лихо научилась заворачивала назад, стараясь не допускать их к Стасу. Он же усердно прикидывался солдафоном, тщательно скрывая свои новоприобретенные способности даже от Алисы.

Признавшись, наконец, самому себе, что с ума он не сошел, скорее напротив, еще никогда его ум не был так полон и ясен, как сейчас, Стас быстро овладел управлением вновь открывшимися возможностями. Какое то время он потратил на то, чтобы научиться отключать этот новое чувство. Он так и не придумал ему названия, но с каждым днем все больше склонялся к тому, что к общепринятому понятию о колдунах и ведьмах его новые навыки не имели никакого отношения. Скорее это было похоже на развитую до космических масштабов интуицию. Ненаша Марь перестала для него быть просто болотом. Он на физическом уровне воспринимал ее мощь и силу, но это не прибавило к ней почтения. Она была, как ненасытная черная утроба, набитая мертвыми человеческими телами, счет которых перевалил за третью сотню.

– Тебя Уваров искал, просил зайти к нему, когда приедешь, – Егоша перехватил Стаса перед своей калиткой. Дернув лошадь за повод, он завернул ее со двора.

Стас кивнул, обозначив, что услышал. Он устал и не особо хотел ползти в гору, чтобы выслушивать от Уварова очередной сказ о процветании деревни под его чутким управлением.

– Ты бы съездил сейчас, а то Уваров три раза о тебе справлялся уже. Видать, что-то важное.

– Ладно, – буркнул Стас, разворачивая лошадь. Кобылка возмущенно всхрапнула, недовольная тем, что ее вновь завернули в дорогу, когда теплое стойло, с кормушкой полной овса, было так близко.

Новенький сруб Ковровского хозяина возвышался двумя этажами на краю деревни. Кобылку Стас пристроил меж двух глянцевых боков внедорожников, непочтительно намотав повод на боковое зеркало Уваровского автомобиля. Вторая машина была ему не знакома. Номера чужого, северного региона. Не иначе, Уваров меня вызвал, чтобы похвастаться ручным колдуном перед своими городскими друзьями, мелькнуло в голове у Стаса. Он хотел было развернуться, чтобы уйти, но вдруг передумал, сердито стукнул в калитку. Толик хочет позабавиться? Будет ему забава…

– Проходи скорей, мы тебя заждались, – бодро потирая руки, Уваров встретил Стаса в прихожей. – Есть хочешь? У меня перепела фаршированные – пальчики оближешь.

Гостиная местного царька была обставлена в лучших традициях царского охотничьего домика. Ковры, широкие диваны, медвежье чучело, на стенах – рогатые головы лосей и оленей. Громоздкий стол из цельного дубового спила, залитый новомодной глянцевой эпоксидной смолой, ломился от тарелок и салатников с закусками. По центру стола красовалось круглое блюдо с выложенными по кругу тушками птицы.

Не раздеваясь, Стас протопал по дорогому ковру в обуви и уселся напротив незнакомого мужчины. Тот недовольно поморщился, но ничего не сказал, лишь приветствуя, пренебрежительно кивнул. За спиной кто-то тихо поздоровался, сдерживая надрыв, кашлянул. Стас не обернулся. Он уже знал, зачем его позвали.

– Меня зовут Илья Петрович, а это – моя жена Наташа, – указав куда-то за спину Стаса, произнес мужчина. – Мы приехали за помощью. Толя сказал, что есть шанс.

– Толя сказал, Толя пусть и помогает. Меня зачем дернули? Устал я, замерз, – Стас для убедительности передернул широкими плечами под паркой.

– Ты дурой-то не прикидывайся, хватит зря место занимать, – встрял Уваров. – У Ильи Петровича жена болеет. Посмотри ее.

Стас обернулся. Худая, с торчащими скулами, женщина, закутанная в дорогую, отороченную мехом, шаль, вскинула глаза на Стаса. Раздирающая душу, последняя надежда на жизнь брызнула из этих глаз. Столкнувшись с холодным равнодушием Стаса, надежда рассыпалась в пыль, как хрустальная ваза под дорожным катком. Женщина обреченно отвернулась. Она все поняла без лишних слов.

– Не жилец, – проговорил Стас, нисколько не пытаясь смягчить углы.

– Ты что несешь? – зашипел Илья Петрович, широким махом сдвинув перед собой посуду.

– Стас, ты не торопись. Посмотри еще раз. Поговори, расспроси, послушай. Вдруг чего упустил. Захар по-другому людей смотрел, – засуетился Уваров. – Он и от рака, будь он неладен, способы подбирал. Не всегда, конечно брался, но бывало и такое.