Километров сто проехали хоть и медленно, зато без остановок. Но после придорожного посёлка Карагоз с дорогой стали происходить опасные чудеса. Никакого карьера близко не было, а дождь здесь тоже летал с ветром под ручку. Но это ладно. Земля без бокситовой пыли тут тоже почему-то была скользкой как лёд и липкой, похожей на жидкую смолу. Автобус стало таскать с правого края на левый, разворачивало поперек движения. Шофер оказался грамотным и находчивым.

Не боясь соскочить в кювет, он дергал машину мелкими рывками и как-то снова ставил её носом на центр бывшего шоссе. Колыхаясь, двигаясь юзом и ныряя разными колёсами в мелкие ямки, автобус прошел ещё километров десять и, чего не ожидал сам водитель, внезапно воткнулся в продольную промоину, накренился вправо и забуксовал. Дергал его Сергей назад и вперёд, потом взял сбоку от сиденья ведро с золой и высыпал её под переднее колесо. Машина вроде бы стала выкарабкиваться, но потом скатилась обратно и заглохла.

– Вот, мля! – обиделся шофер. – «ПАЗик» – это ж почти вездеход. -Ну, ты и дурак, – сказал он автобусу, – какого пса ты сюда врюхался? Места тебе мало на дороге?!

Постояли. В салоне было шестнадцать человек. Семь мужиков и одиннадцать хорошо одетых тёток. Мужики закурили. Женщины моргали глазами, продолжали грызть семечки, плохо соображая, что случилось.

– Попробую ещё раз, шофер завёл движок. – Не выдерну – толкать надо будет. Иначе тут и заночуем. Кроме меня, рейсовика, ни один придурок сегодня сюда не сунется.

Он ещё минут десять выбивался из сил вместе с «ПАЗиком», потом повернул ключ зажигания и плюнул в окно. Говорить ничего при дамах не стал.

– Ребятушки! – сказал Сергей, шофёр, после недолгих раздумий. – Я часто перечитываю Ильфа и Петрова. Они написали много умных крылатых фраз. Вот одна. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» Надо выковыриваться. А то здесь дня три поживём. А тут вокруг только волки и сурки. Коршуны сверху, гадюки в траве. По малой надобности – и то страсть выходить. А по большой – считай погиб от укуса в… Или гадюка клюнет, или тарантул. В худшем варианте – одинокий волк, не жравший три дня, откусит малость. Короче – толкаем телегу. Давайте, мужики.

– А мы что, хуже мужиков? Я в столовой работаю. Пятидесятилитровую кастрюлю с гороховым супом одна переношу с плиты к раздаче, – обиженно крикнула розовая тётка в габардиновом осеннем пальто.– Да и мужиков, вас, то бишь, рожали не члены политбюро. Мы, бабы! А тут сила нужна, чтоб родить. Ну, чего вам рассказывать? Так что и нас выпускай.

Стали толкать. Шло туго. Ноги было переставить трудно. Подошвы ботинок как гвоздями кто-то приколачивал. Пока оторвёшь ногу, пока другой упрёшься в почву – половины сил как не было. Оставшиеся мощности помогали автобусу продвигаться по колее со скоростью три метра в час. Сухарев и Георгий обосновались в самом ответственном месте. Возле заднего бампера.

– Давай! – орал водителю мужик, который давил вперёд правое крыло, держась за ручку двери. Женщины облепили автобус с боков и прихватили дно автобуса снизу.

Они почти в лежачем положении жали массой тел на кузов, а ногами пытались отталкиваться от жижи. Рядом с Григорием пристроился ещё один молодой парень в плаще и кирзовых сапогах.

– На кирзе подошва как протекторы на «ЗиЛу», – показал он подошву. – Да, такой можно отталкиваться и от грязи хоть неделю. А толкали автобус всего каких-то полтора часа.

В нужный момент Сергей дал газу и автобус как с цепи сорвался. Подкинул зад и, бешено вращая колёсами, пополз из ямы, медленно выравнивая правую сторону. Шофер стал сигналить, а это значило, что дело сдвинулось к победе над стихией. Все поэтому радостно заверещали:

– Пошла, мать её!

Из-под задних колёс жирными жидкими пластами полетела порода с водой. Она частично улетала на дорогу, а частично устраивалась на выходной одежде Сухарева, Цыбарева и незнакомого парня. Автобус странно взвизгнул, правая сторона его выпрыгнула из ямы и он рванул вперёд, выстрелив из-под шин последним залпом грязи. В этот раз она взлетела высоко, на фоне солнца утреннего комки отливали радужными цветами. А те, что летели как растрёпанные пули на уровне голов мужчин в красивых одеждах и ниже кепок да причесок, влеплялись в волос, лица, в белые рубашки и галстуки, болтались ошмётками жирными на расстёгнутых плащах, зависали уродливыми серыми кляксами на бостоновых костюмах, изменили цвет брюк и всего одеяния до неузнаваемости.

Остановились ребята. Закурили, стёрли со лба грязный пот. Они молча разглядывали друг друга. Без выражения, но внимательно. Думали, конечно, о том, что стихию обыграли, хорошее дело сделали за полтора часа всего и об одежде думали. Все ехали по делам или в гости. Потому надели всё лучшее. Сверху – сбоку, с севера, холодный ветер продолжал гнать холодный дождь наискось. Через пару минут следов битвы людей с природой уже не было видно. Все следы борьбы за освобождение автобуса залило водой и гладь её скрыла все ямы да мелкие бугорки.

– Слушайте, люди! – крикнул всем Цыбарев Жора. – Раз мы все такие изгаженные непогодой и грязью, давайте полчасика постоим под дождём. Если правильно крутиться вокруг своей оси, то вода с неба под давлением ветра нам все шмотки отстирает! А?

– Простынем и сдохнем в Зарайской больничке. Если живыми туда доедем, – сказала красивая женщина, но грязная как «бич», года два живущий на свалке в коробке из-под запчастей, добротно смазанных солидолом.

– Чтоб не простыть, надо бегать. И одежда постирается быстрее, – предложил мужик лет пятидесяти с золотыми часами, которые он снял и глядел под стекло – не попала ли туда хоть капля. Лицо было довольное. Значит, уберёг часы.

– Ну да, ты пробеги хоть пять шагов, – засмеялась тётка-повар. – Попробуй. Сковырнёшься, рухнешь пластом в это месиво. Ну и сверху сам на себя грязи кинешь, когда свалишься пластом.

– Пошли в автобус, – сказал Сухарев. – Сергей печку включит и мы до Зарайска сухие будем. Только грязные. Поэтому предлагаю всем сразу поехать в ближайшую химчистку. Там всегда есть комната, где мы сможем подождать, когда почистят и погладят.

– Все вместе будем сидеть в трусах и пялиться друг на друга? – засмеялась красивая женщина.

– Нет. Закроем глаза и будем дремать, – Виктор пошел к шофёру: – Серёжа, печки все вруби.

До Зарайска ехали весело. Рассказывали анекдоты и пели песню, которую в стране знали все. Песню «О тревожной молодости», которую выучили с её рождения, с пятьдесят восьмого года.

Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная, —

И нету других забот.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня, моё сердце

В тревожную даль зовёт.

Пока я ходить умею,

Пока глядеть я умею,

Пока я дышать умею,

Я буду идти вперёд.

– Пахмутова. Ошанин. Какие талантливые у нас в СССР люди есть! – подвела итог путешествия повариха. Потому, что въехали в Зарайск.

До быткомбината я вас довезу, – крикнул от руля Сергей. – Химчистка слева. Синяя дверь. Табличка есть, не перепутаете.

– Спасибо! – Сухарев снова подошел к водителю. – Ты палки лыжные в Кызылдале у дежурного милиционера не забудь оставить. Их заберут.

– Угу, – ответил шофер и все пошли в химчистку, где выяснилось, что одежду можно забрать только через три дня, поскольку очередь. Работы много, пропади она пропадом!

Все высказались в меру своей воспитанности и разошлись.

– Мы в церковь пойдём. Я там знаю протоиерея. Дадут нам рабочую одежду. А трудницы нам всё постирают и возле печи высушат, да погладят после всего. К вечеру будем как манекены с витрины Челябинского ГУМа.

– Не был в Челябинске, – сказал Жора. – Но не сомневаюсь.

И они, грязные как профессиональные побирушки-оборванцы побежали окольными дорожками в Зарайский Никольский храм.

– Витя! Сухарев! Отец Илия! – узнал его протоиерей и настоятель Церкви отец Димитрий. – Спаси Христос!

– Во славу Божию! – откликнулся на приветствие Сухарев, а Жора просто перекрестился и поклонился.

– Вы никак пешком добирались из Кызылдалы? – настоятель потрогал мокрый и пятнистый плащ Виктора. – Я позову трудниц Настасью и Марию, они всю одежду приведут в порядок, а вы идите в комнату для гостей, переоденьтесь там в халаты махровые. Антон, дьяк наш, проводит и чаем напоит. – Отец Антон, поди к нам!

Подбежал молодой дьяк, тоже поздоровался «Во славу Божию!» и застыл в поклоне. Протоиерей ему всё объяснил.

– Ну, ступайте с Богом. – настоятель перекрестил всех троих. – Дела сделаете, так вечером возвращайтесь. У нас заночуете. На Кызылдалу автобус завтра в семь вечера. Идите с Богом.

Жоре и Виктору хотелось спать. Устали. А до того, как прибежали в храм – бодрость из обоих наружу выплёскивалась. Хоть неимущим раздавай.

Переоделись они, чаю по две кружки употребили с мёдом и баранками.

– Отдыхайте на диванах, гости дорогие, – трудница Настасья кинула на диванные валики по пуховой подушке и тканому пледу. Часа через три принесём всё отстиранное и поглаженное.

– Спаси вас Христос, – поблагодарил трудниц Виктор. Женщины бросили одёжку выходную в огромный таз, поклонились и ушли.

– Я сплю на ходу, – зевнул Георгий.

– Меня тоже клонит к дивану, – улыбнулся Виктор. – Хорошо мы с тобой попутешествовали.

Они легли в халатах, головы провалились в пух гусиный, утонули в подушках и отключились от тел и церковной благодатной тишины. А вечером, когда люди включили в домах своих и государственных квартирах электролампочки, когда моментально сделали улицы светлыми большие пятисотваттные фонари на серебристых столбах да в приоткрытые форточки диктор центрального телевидения стал громко рассказывать о новых трудовых победах советского народа за сегодняшний день, остановились Цыбарев и Виктор возле пятиэтажки под номером сто тридцать два на улице имени Чкалова. Здесь в восьмой квартире на третьем этаже жили жена Георгия Татьяна и дочь Машка.

– Может, с утра лучше? – испуганно спросил Жора. – Вечером после работы Танька всегда сердитая. Клиенты задалбливают. Дамский парикмахер – специальность опасная для здоровья. Тётки к дорогим парикмахерам ходят вредные, капризные. Давай завтра с утра, а?

– Утром ей собираться на работу, дочь в школу отправлять. Спешка, нервы. Лицо косметикой облагородить – полчаса минимум. Позавтракать надо успеть. А тут мы с больным трудным вопросом. Самый подходящий момент, – Сухарев нежно ткнул Жору огромным кулаком в грудь. – После работы она расслабилась. Целый вечер впереди. Телевизор. Может она картинки крестиком вышивает или про любовь читает литературу. Нет. Идём сейчас. Бог в помощь.

На третьем этаже он трижды перекрестил восьмую квартиру, Георгия и сам осенил себя крестом один почему-то раз.

– Звони

Дверь открыла худенькая женщина лет сорока с большим слоем пудры на лице и туши на ресницах. С губ она не успела стереть коровавого оттенка помаду. Недавно, видимо пришла.

Белые крашеные локоны ложились на плечи широкими кольцами, на лоб падала до середины косая челка. Красивой назвать её было бы большим преувеличением. Голубые добрые глаза добавляли симпатичности, но не более. Обычная женщина с приятным взглядом. К таким не пристают на улицах и не заманивают в любовницы дорогими подарками. Таких – сотни и сотни тысяч. Любил её Георгий явно не за внешность. Значит, душа Татьяны или совпадала с его душой или была просто ему подходящей.

– Жора! – выдохнула женщина. Заметила Сухарева – Здравствуйте… товарищ.

– Виктор, – слегка поклонился он.

– А что случилось? – она тронула Цыбарева за рукав отстиранного плаща. – Мы с Машей два последних месяца переводы от тебя получаем. Налаживаются дела? Спасибо за деньги. А правда, ничего не случилось? Я не ждала тебя. Мама с отцом живы?

– Живые все. Мы пройдём? – Жора перешагнул через порог.

– Да, что это я! – садитесь на диван. Конечно. Сейчас чай сделаю. Булочки сама пекла. Французские. Подождите на диване. Я быстро.