На площадке перед святилищем возвышался простой алтарь из внушительного куска гранита, покрытый подозрительными красно-коричневыми пятнами, которые не под силу смыть даже ливню. Стараясь не смотреть на камень, Фабиола двинулась к невысоким – ниже, чем в других храмах, – резным колоннам под узорчатым треугольным портиком, лестницу к которому, судя по виду, никогда не чистили. Полустертая роспись на фронтоне пестрила демонами и прочими злыми духами – острые рога, высунутые языки, зубастые пасти и груды оружия диковинного вида. Фабиола узнала Харона – синекожего этрусского демона смерти, крылатого, с массивным молотом в руках. На гладиаторских играх, куда ее водил Брут, она однажды видела, как Харона изображал живой человек, выходивший на арену под крики зрителей, – там его роль была ощутимой и страшной: у Фабиолы до сих пор подкатывал к горлу мерзкий комок при одном воспоминании о молоте, дробящем черепа поверженных бойцов.

Нарисованный над головой Харон вполне мог угрожать тем же, однако его фигура отступала на задний план перед изображением самого Орка в центре треугольного фронтона – суровое бородатое лицо было огромным, размером с телегу для воловьей упряжки. Пронзительные черные глаза сверкали гневом, на заменяющую волосы копну змей было страшно взглянуть: с тех пор как одна из девиц в Лупанарии подложила в постель Фабиоле гадюку, девушка боялась змей до ужаса.

Когда Секст коснулся ее локтя, она чуть не подпрыгнула.

– Входи, госпожа, – поторопил он. – Не ровен час, простудишься под дождем.

Отступать было поздно. Молясь, чтобы ее план не обернулся во вред, Фабиола поднялась по ступеням к входу, Секст неотступно держался у ее плеча. Вдоль рядов желобчатых колонн они дошли до двух высоких дверей, укрепленных железными полосами. У закрытых створок Фабиола в страхе замерла – а что, если вход сторожит сам Цербер, готовый сожрать ее на месте?.. И тут же разозлилась сама на себя: она ведь принадлежит к миру живых, а не мертвых! Собравшись с духом, девушка шагнула к порогу и стукнула кулаком в деревянную дверь.

Никаких отзвуков, кроме шума дождя позади.

Она забарабанила сильнее:

– Откройте! Я пришла принести жертву!

Вновь тишина. Фабиола сдвинула брови – должен же внутри кто-то быть! Храм не отличается от прочих: жрецы и прислужники здесь не только исполняют обряды, но и живут, едят, спят! И сегодня не праздник – значит, храм открыт! Она вновь занесла кулак – но дверь открылась раньше, чем она успела постучать. Фабиола от неожиданности отступила.

В квадрате двери перед ней предстала жрица – молодая, примерно ровесница, в серых одеждах и с заколотыми на затылке длинными каштановыми волосами. Широкое лицо и короткий нос кого-то напомнили, однако испытующий взгляд проницательных зеленых глаз мешал сосредоточиться.

– Входи, – посторонилась жрица.

Откинув капюшон, Фабиола переступила порог, мысленно моля Митру о заступничестве, – непочтения к Орку в этом не было: обращаться сразу к нескольким богам не считалось странным.

Во внутреннем коридоре, отходящем от дверей в обе стороны, царил сумрак темнее уличного, редкие масляные светильники бросали на голый, замощенный камнем пол длинные тени. В неверных отсветах боги и демоны, нарисованные на стенах, казались живыми – Фабиола поняла, что тщательно продуманная обстановка должна нагонять на посетителей страх прямо с порога. И все же здесь, в святилище Орка – владыки подземного царства, страха было не избежать: несмотря на решимость, девушку чуть ли не трясло, и она поспешила отогнать подступающий ужас.

– Я хочу обратиться к богу с просьбой. Без лишних свидетелей.

Фабиола разомкнула стиснутые пальцы и показала служительнице три аккуратно сложенных кусочка свинца. Над проклятиями, написанными на них, она просидела несколько часов, тщательно подбирая слова. С появлением Сцеволы Цезарь отступил на второй план – все проклятия касались только фугитивария и требовали для него самой жестокой и беспощадной смерти.

Жрица не удивилась. С чем только сюда не приходили: одних снедала ненависть, другие жаждали расплаты за страдания, кто-то мечтал отомстить врагу, возлюбленной или начальнику, – непогода не охлаждала в просителях ни упорства в достижении цели, ни желания избежать чужих глаз.

– Ступай за мной, – велела служительница.

Фабиола с Секстом последовали за ней. В тишине, нарушаемой лишь звуком шагов босоногой жрицы, они прошли мимо череды закрытых дверей – взбудораженная Фабиола попыталась было представить, что происходит в комнатах. Донесшийся из-за очередной двери мужской хор в несколько голосов, произносящих что-то нараспев, никак не успокаивал: слов было не разобрать, зато тягучее пение слишком явно напоминало похоронный плач.

Жрица наконец остановилась. Вытащив из складок одежды ключ, она отперла ближайшую дверь – та отворилась беззвучно, отчего нервы Фабиолы еще более взвинтились. Просторную комнату без окон, выкрашенную в зловещий темно-красный цвет, освещали, как и коридоре, несколько масляных ламп на стенах, голое пространство разнообразила простая печь на квадратной кирпичной подставке в дальнем конце помещения. Щек Фабиолы, замершей на пороге, коснулся теплый ток воздуха, пахнуло благовониями, взгляду открылось раскаленное жерло с лежащей рядом охапкой дров. По другую сторону от печи стоял небольшой алтарь со статуей Орка.

– Можешь совершить приношение здесь, – промолвила жрица. – Тебе не помешают.

Свинцовые таблички, нервно зажатые в руке, уже чуть не начали сворачиваться по краям – и Фабиола попыталась успокоиться: мало ли как посмотрит бог на ее просьбы, если текст будет смят. Все должно идти как положено – от этого зависит ее жизнь.

Решительно кивнув сама себе, Фабиола переступила порог. Секст вошел следом.

Жрица затворила дверь и, шагнув к алтарю, склонила голову в молитве; Фабиола, толком не зная, что делать, последовала ее примеру. После прохладного коридора и залитых дождем улиц комната напомнила ей калдарий – самое жаркое помещение в банях. Даже ей, привычной к душным толпам в храме Митры, воздух казался слишком густым и тяжелым от курящихся благовоний, а гудящая печь, совсем не похожая на мелкие жаровни в других храмах, и вовсе напоминала о самом Гадесе. Фабиола с усилием подавила страх, – в конце концов, Орк не простой бог: приношения должны полностью сгореть в огне, а для этого печь должна быть мощной.

С именем Орка на устах девушка подняла глаза к изваянию – и встретила непреклонный взгляд бога. «Могущественный владыка преисподней, услышь меня! – взмолилась она. – Мне вновь угрожает Сцевола, моя жизнь в опасности. Он изверг и убийца, он ни перед чем не остановится, без тебя я с ним не справлюсь. Избавь меня от этого сына блудницы, и я буду пред тобой в вечном долгу. Я воздвигну тебе алтарь и каждый год до конца моих дней буду приносить тебе в жертву козленка». В дополнение к молитве Фабиола выложила перед изваянием стопку серебряных монет – и по удивленному вздоху жрицы поняла, что сумму сочли внушительной.

Послышался громкий треск, в печи взвилось пламя, хотя ни Секст, ни жрица не двинули и рукой. Фабиола вытянула шею: пламя ревело, словно раздуваемое кузнечными мехами, – она даже огляделась, почти ожидая увидеть демона за работой, однако со всех сторон ее окружали лишь багровые стены, давящие, как своды гробницы. В отверстии печи, словно в прожорливой утробе мифического зверя, мелькнули желто-оранжевые языки пламени, и Фабиолу окончательно объял ужас.

– Благоприятный миг, – нараспев проговорила жрица. – Время совершить приношение.

Фабиола, вздрогнув от голоса, порывисто кивнула облаченной в серое служительнице и вновь подумала, что где-то прежде видела это лицо. Впрочем, размышлять было некогда. Подталкиваемая жрицей, Фабиола разомкнула пальцы, открыв ладонь с тремя свинцовыми квадратиками, которые казались спящими и бездеятельными только с виду – как ненависть в сердце Фабиолы.

– Брось как можно глубже, – велела жрица.

Подступив к печи, насколько позволял жар, Фабиола размахнулась и закинула пластинки в огонь – пламя слизнуло их в мгновение ока. Девушка вздохнула: дело почти сделано, однако оставшаяся часть заботила ее не меньше – ей совсем не хотелось получить божественную кару как расплату за совершенное. По римской манере ее приношение делалось с особыми оговорками, и сейчас, взвинченная этой мыслью донельзя, она даже не заметила, как мысленная молитва зазвучала вслух.

– Охрани меня от зла, великий Орк, – шептала девушка, не отводя взгляда от бушующего пламени. – Да не испытают несчастья мои близкие – Ромул, Брут, Секст… Бенигн и Веттий… Доцилоза…

Жрица за спиной тихо ахнула, и до Фабиолы наконец дошло, что ее просьбы слышит не только бог.

– Кто это – Доцилоза? – выдохнула внезапно побледневшая жрица.

– Моя служанка. А что?

– Не рабыня? – разочарованно переспросила служительница.

– Бывшая, – в замешательстве кивнула Фабиола, озабоченная тем, чтобы не выдать собственного происхождения. – Шестой год как свободна.

Лицо служительницы озарилось надеждой.

– Сколько ей лет?

– Точно не знаю. Наверное, около сорока.

Все самообладание жрицы разом схлынуло – перед Фабиолой стояла юная девушка с исстрадавшимся лицом.

– Кому она принадлежала?

– Йовине. Владелице Лупанария.

– Хвала Орку! – ахнула жрица. – Мать жива!

Настал черед Фабиолы удивляться.

– Сабина?

– Ты знаешь мое имя? – настороженно спросила жрица.

– Доцилоза часто его упоминала, – улыбнулась Фабиола. – С того дня, когда вы расстались, она себе места не находила, искала тебя по всем храмам. Не отчаивалась, надеялась найти.

По лицу жрицы скользнула слабая улыбка.

– Где она сейчас?

– В моем доме. Недалеко отсюда.

Сабина с облегчением вздохнула, однако тут же обрела прежнюю твердость:

– Ты ее хозяйка? Почему? Йовина умерла?

Фабиола едва подавила в себе желание возмутиться допросом – в другое время она никому не спустила бы такой наглости! Однако сейчас не время для бурных сцен, да и судьба Доцилозы ей небезразлична. К тому же Секст и так знает ее прошлое…

– Йовина жива, хотя лишь богам известно, сколько она протянет. Я тоже принадлежала ей, как и Доцилоза.

– Вряд ли ты была домашней рабыней, как моя мать, – фыркнула Сабина.

Ноздри Фабиолы гневно дрогнули. Обычные домашние рабы стоили куда меньше, чем пригожая девственница, потому-то Гемелл и продал ее в публичный дом – и выбора у нее тогда не было.

– Ты права, – ответила она коротко.

Сабина презрительно усмехнулась.

– Будь ты покрасивее, тебя ждала бы такая же судьба, – бросила Фабиола, задетая высокомерием жрицы. – Благодари богов, что ты этого избежала.

Сабина, готовая было разразиться отповедью, проглотила обиду:

– Тогда кто тебя купил?

Фабиола вздохнула поглубже:

– Мой любовник предпочел выкупить меня на свободу. Я упросила, чтобы он выкупил и ее тоже.

– С чего бы тебе о ней просить? – Сабина явно чуть смягчилась.

– Доцилоза – моя близкая подруга. Она наверняка захочет прийти с тобой повидаться. Такое позволено?

– Посетителей здесь не привечают, однако есть способы обойти запрет, – осторожно заметила Сабина. – Можно встретиться в такой же комнате для приношений. Лучше утром, когда в храме людно, – тогда жрецы не заметят.

– Хорошо, – коротко кивнула Фабиола, стараясь не выказать неприязни. – Я ей скажу.

Она повернулась было к выходу, однако Сабина не собиралась ее отпускать.

– Под таким ливнем в храм идут только с неотложными нуждами, – испытующе заметила она.

– Мои нужды – моя забота, – отрезала Фабиола. – Тебя они не касаются.

– Ты забываешься. Я здесь старшая жрица, ранг позволяет мне знать мысли и желания моего бога.

Разгневанная Фабиола, с усилием сдержавшись, приняла смиренный вид. Высокий ранг в столь юном возрасте – знак того, что Сабина и впрямь обладает немалыми дарованиями. Да и в любом случае злить приближенных Орка не стоит: ведь тогда прошения уж точно не исполнятся.

– Прости, – сквозь зубы процедила она. – Повод довольно мелкий. Неприятности с деловым конкурентом.

– Ты по-прежнему работаешь в Лупанарии?

– Нет, – невольно вырвалось у Фабиолы, и она тут же поморщилась, осознав, как сильна у нее инстинктивная тяга отречься от собственного прошлого. – Да. Я вчера купила его у Йовины.

– Вот оно что, – прищурилась жрица. – Зачем?