Глава

5

Жизнь в колхозе шла своим чередом. Наступила почти середина лета, и все производственники в спешном порядке готовились к началу уборочной кампании. Работа в мех. мастерской не просто кипела, а горела и плавилась. Трактористы, на пару со стареньким сварщиком дядей Петей, ремонтировали жатки с комбайнами. Я не переставала удивляться находчивости простого русского человека. Комбайны, образца тысяча девятьсот какого-то года, были ходячими развалинами. Каким-то совершенно непостижимым образом мужики умудрялись собрать из этого металлолома вполне работоспособный агрегат. То ли потому, что выхода иного у них не было, то ли из-за того, что дядя Петя всё время варил в пьяном состоянии. К слову, его трезвым уже лет десять никто никогда не видел.

В спешном порядке расчищали, белили и подметали ток, подготавливая его к приемке зерна. Калибровали весы и затаривались соляркой. Я же озадачилась расценками на уборочные работы. Те, которые существовали, меня крайне не устраивали. Нужно было с этим что-то делать.

– Я это согласовывать не буду, при всем моем уважении к тебе, – заявил Луганский, поднимая глаза от документа с расценками.

– Почему это? – поинтересовалась я.

– Их дальше не пропустят.

– Вот когда не пропустят, тогда и будем думать. Поставь свой автограф.

– Это бессмысленная трата времени, – упирался он.

Я начинала тихонько злиться.

– Подписывай, – прошипела я.

Луганский судорожно сглотнул, но уверенно покачал головой.

– Если не подпишешь, я поеду самолично в город и согласую без твоей подписи, – предупредила уже не на шутку взвинченная я.

– Вперед и с песней, – ухмыльнулся Васек и протянул мне документы. – Потом посмеюсь, когда Глеб Игнатьевич вышлет обратно бандероль с твоими прекрасными конечностями.

Мои глаза предупреждающе сузились. Сейчас я походила на кобру, готовую в любой момент броситься на врага. Ну, мне, по крайней мере, очень хотелось так выглядеть.

– Спорим, что я его уговорю, – сказала я, протягивая ладонь.

Глаза директора хитро блеснули.

– На поцелуй.

Вот знает, гад, что нужно просить то, чего ему просто так не обломится.

– Договорились.

Мы решительно пожали друг другу руки. Васек обхватил мое запястье и дернул на себя. Да так, что я почти распласталась на его столе.

– Проиграешь, солнышко, – сексуально понизив голос, выдохнул он мне в ухо.

И так у него это получилось, что мурашки прошлись по всему позвоночнику. Хулиган!

Я в ответ коварно усмехнулась.

– Посмотрим.

Многообещающе подмигнула и мягко высвободила свою ладонь. Васек нахмурился и, не сводя с меня подозрительного взгляда, заметил:

– Что-то мне подсказывает, что я сильно продешевил.

Что я на это могла ответить?

– Может быть, Василий Михайлович.

Теперь-то он, как никто другой, знал, что на меня где сядешь, там и слезешь. В минувшие выходные мужчина лично убедился в моих садистских наклонностях, когда делал забор. Васек, когда соглашался на данное мероприятие, не знал, что забора не меньше, чем картошки. Он, бедный, еще после нее, родимой, не отошел.

Я же, осознав, что в воздыхатели попался не просто бугай, а бугай, у которого руки откуда надо растут, вцепилась в него мертвой хваткой. Да так, что к тому времени, как забор был закончен и даже покрашен, у Васька не оставалось сил на то, чтобы идти со мной на свидание.

Вышла из кабинета полная решимости выиграть пари во что бы то ни стало. Улыбнулась своим мыслям. Директор еще не знает, что я у него запрошу в случае его проигрыша.

Тут взгляд упал на нашу секретутку. Она с самым безобидным видом красила ногти лаком своего любимого баклажанового цвета. Вонь из-за этого в приемной стояла неимоверная.

– Тамара Сергеевна, – как рявкну я дурным голосом, – вы не слышали, как вас директор звал?

Она подпрыгнула на своей объемистой части тела, как ужаленная, чуть не опрокинув пузырек с лаком.

– А?

– Вас Василий Михайлович зазвался. Просил кофе и конфеты. Срочно!

Эта клуша, словно заспанная муха, наконец очнулась и подорвалась к двери директорского кабинета. Я остановила ее предупреждающим жестом.

– Осторожнее, он там та-а-акой злой.

Тамара Сергеевна уже по опыту знала, что если у Луганского побывала я, то он орет на всех как потерпевший. Глазки ее забегали в поиске выхода из ситуации.

– Что ж делать? Конфет-то нету, – она бросила на дверь страдальческий взгляд. – Я тогда сразу в магазин. Ага?

– Да-да, – закивала я.

Шумя, как стадо слонопотамов, баклажаниха схватила из сейфа деньги и поскакала в магазин. Я злорадно потерла ручки. Сделал гадость – сердцу радость.

Вышла из приемной вслед за Тамарой Сергеевной и решила не терять времени даром, а готовиться к встрече с финансовым директором. Пришла в свой уже уютный и обжитой кабинет и опустилась в белоснежное кожаное кресло. Любовно погладила его. Всё же есть от Васька польза. Вот какое я у него кресло отжала. Андрюха обзавидовался.

И когда я уже настроилась на рабочий лад и вовсю шерстила положение об оплате труда компании «Статус», в коридоре послышался Васьков рев:

– Тамара Сергеевна!!!

Разумеется, ответом ему стала тишина. Раздался грохот его двери и всё стихло. Я снова углубилась в чтение.

Где-то минут через пятнадцать послышался топот на лестнице. Баклажаниха тащилась с магазина. Я улыбнулась и зажмурилась в предвкушении. Три. Два. Один.

– Где вы были?! – раздался громовой голос Луганского и, судя по интонации, уже в ярости.

– Я?! – пропищала удивленная баклажаниха ему в ответ.

– Ну не я же! Почему, когда вы нужны, вас вечно не бывает на рабочем месте?!

– Я в магазин ходила, – пролепетала она.

– Какой магазин?! – взревел Васек. – Быстро отправьте факс в госплемстанцию, пока я вас не оштрафовал за такие вольности.

И под занавес хлопнул своей дверью так, что у меня стол дрогнул. Жалела ли я секретаршу. Ни капельки. Это хоть и не самая достойная месть за все ее подставы. Но всё равно на душе стало легче. Я говорила, что у меня обостренное чувство справедливости?

Именно данное чувство меня и подтолкнуло на следующее утро собраться и поехать в управляющую компанию. И поскольку играть предстояло на полную катушку, решила не размениваться по мелочам и заставить финансового директора утвердить новое положение об оплате труда, которое кардинально отличалось от старого.

Над его разработкой корпела половину прошлой ночи. Васек даже стал переживать по данному поводу. Заботливый мой… Каюсь, подсела на его заботу, как кошка на валерьянку. Вот так и окольцовывают нас, молодых, красивых и свободных. Что-то не в ту степь понесло…

В итоге после вчерашнего рандеву с положением выглядела, как после похорон, причем собственных. Слава богу, есть в нашей жизни косметика. Я старательно замазала тональным кремом жуткие круги под глазами, наложила румяна и вперед и с песней.

– А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела-а-а, – напевала себе под нос, пока одевалась.

Я в последнее время пристрастилась к патриотическим песням. Деды часто как засядут вечерком на крылечке и начинают распевать фронтовой репертуар.

Соорудила на голове нечто вроде высокой стильной прически. Надела нежно-зеленое летящее платье с тонким золотым пояском и всё те же бежевые босоножки. Критически рассмотрела себя со всех сторон в зеркале и осталась вполне довольна результатом. Сегодня я была настоящей дамой. Завершила образ недорогой бижутерией и выскочила на улицу. Там баб Вала подметала двор.

– Какая ты сегодня красивая. На свидание либо собралась после работы? – улыбнулась старушка, не отрываясь от дела.

– Если у меня и будет свидание, то только с финансовым директором.

– Как так? – удивилась она. – А как же Васенька? Нам других зятьев не надобно.

Вот значит, как. Теперь он для них Васенькой стал. Понятное дело, с забором все прошлые выходные занимался. Для них покойный сын столько не делал, сколько Луганский во имя своей пламенной любви ко мне.

– По делу это, – поспешила успокоить я баб Валю.

– Если по делу, тогда ладно. А то смотри у меня! – старушка пригрозила своим тощеньким кулачком и принялась дальше мести.

Город встретил меня жарой, дымом от горящей мусорки и пробками. Последнее было самым неприятным. Отвыкла я от всей этой суеты за последнее время и сейчас уныло подпирала кулачком подбородок, рассматривая ничем не примечательный городской асфальт.