– Непонятно, как этих нуворишей пустили в музей, всё-таки храм искусства и… закуски! – возмущенно ткнул пальцем в канапе следователь, с удовольствием съевший до этого несколько штук.

– Как я с вами согласна! – благосклонно посмотрела дама на Райенвальда. – Но, какие времена, такие и нравы. Сейчас всё можно купить.

– Всё, да не всё, – возразил ее мятежный спутник. – Изначально фонд хотел арендовать саму галерею.

– Ну это уж совсем наглость! – вскипела дама. – Выпивать и веселиться среди картин, возле которых дышать страшно, настолько они – история!

– Если бы Сомов настоял, могли бы и выпивать. Под музыку Вивальди! – кажется, мужчине нравилось подзуживать даму.

– Среди картин великого Босха?! – повелась на провокацию дама.

– А почему он мог настоять? – спросил следователь, все более увлекаясь этим разговором.

– Как меценат, – пояснил мужчина.

Райенвальд вопросительно посмотрел на даму.

– Михаил Сомов владеет редким наброском руки Босха и согласился включить его в нашу выставку, – неохотно сказала та.

– В перспективе, может, подарит его музею, по крайней мере такие намеки звучали, – мужчина посмотрел на часы. – Я покину вас, с вашего разрешения, у меня ещё дела в хранилище.

Он ушел.

– А выставка уже идёт? – спросил следователь.

– Готовится к открытию, но разве бы это остановило сию… публику.

– Могло и не остановить, – вздохнул Райенвальд.

– Вы не похожи на этих скучающих декадентов, – сказала дама. – Как вы среди них оказались?

– Я здесь, можно сказать, на работе, – соврал следователь, достал из кармана пиджака удостоверение и, показав даме, снова убрал.

К его везению дама не разбиралась в обязанностях правоохранительных структур и даже обрадовалась.

– А! Всё-таки кто-то из полиции следит за порядком в этом вертепе! – облегчённо выдохнула она. – А то у меня, как у куратора главной выставки сезона, весь вечер душа не на месте. Вдруг кто-нибудь пролезет в выставочный зал и что-нибудь учудит. Знаете, если бы мы с вами проверили галерею, я бы окончательно успокоилась.

– Мне это совсем не трудно, – промолвил Райенвальд, вылезая из-за столика и галантно пропуская даму вперёд.

10

– Говорят, сейчас в моде интерактивные выставки – со светозвуковыми шоу, разными, там… голографическими экранами… – сказал Райенвальд, заходя в выставочный зал.

 Его спутница, уже находящаяся внутри, обернулась и, нахмурившись, посмотрела на Райенвальда.

– Подлинное искусство не нуждается в таких дешёвых фокусах!

– Совершенно согласен, – поддакнул следователь. Он с интересом осматривал помещение.

Было уже довольно поздно и, несмотря на отсутствие посетителей (в музее был выходной день), по пути сюда они изредка встречали задержавшихся на службе сотрудников. Здесь же, в отдельном отсеке, отведённом под выставку, царила почти полная тишина. Какие-то звуки все же присутствовали. Слух Райенвальда уловил потрескивание противопожарных датчиков, лёгкие вздохи климатической системы, нагнетающей воздух в вентиляцию, едва уловимое ритмическое тиканье сигнализации и те своеобразные, присутствующие в воздухе энергетические вибрации на грани инфразвука, неслышимые уху и присущие лишь старым домам, сплошь заставленным вещами с историей, и музеям, полным вековых, сотворенных руками человека, артефактов.

Дама, ведущая следователя сквозь анфилады музея, наконец остановилась у дубовой двери, вставила магнитную ключ-карточку в считывающее устройство и набрала код. Замок щёлкнул и двери впустили гостей в святая святых. В помещении пахло выдержанным деревом, металлической стружкой, картоном от упаковочных коробок в изобилии валявшихся на полу, и – стариной. Освещение включилось автоматически, но это был тусклый верхний свет, сродни аварийному. Развешенные на стенах классическим образом, картины тонули в полумраке. Почти все они были защищены пуленепробиваемыми стеклянными коробами. Галерея тянулась далеко вперёд и исчезала во тьме.

– Разве картины не должно быть… видно, – Райенвальд с недоумением обогнул упаковку на полу, на которой было надписано «лампа флюоресцентная».

– Конечно, – согласилась дама, – но выставка ещё не готова, откроется через несколько дней, а пока настраивают освещение для каждой картины индивидуально. Свет будет управляться компьютером с центрального пульта, сейчас же используется режим наибольшего сбережения шедевров. Когда галерея откроется для публики, всё будет идеально.

С этими словами она проследовала вглубь комнаты.

– Это всё – Босх? – спросил идущий за ней Райенвальд.

– Да! Это всё великий Босх, и, как я уже говорила, его картины не нуждаются в привлечении внимания с помощью блесток и мишуры. Достаточно выстроить экспозицию, грамотно создав систему акцентов, и успешно организовать освещение. Нам это в полной мере удалось!

– А что такого сложного – подсветить картину? – удивился следователь.

Дама развернулась на каблуках. Райенвальд отметил, что несмотря на почтенный возраст, она держится на них на удивление легко и изящно.

– Это, молодой человек… Максим, – припомнила она прочитанное в удостоверении имя, – очень нелегкая задача! Свет фактически определяет всё, что вы видите на картине! Слишком сильный или слишком слабый, он нарушит цветовой баланс изображения. Произведения искусства очень сильно меняются от освещения. Организовать превосходный галерейный многофункциональный свет – практически архитектурная задача, требующая высоких инженерных компетенций. Как минимум нужен набор из общих и точечных источников. И везде, везде таятся вызовы: светодиодный прожектор может исказить цветопередачу и сделать цвета блеклыми, галогеновые лампы способны нагреть воздух и вызвать тепловое расширение материала, что недопустимо! Глянцевые работы могут бликовать. Нормальный осмотр произведения обеспечивается бестеневым освещением. Правильное распределение световых потоков зачастую непосильная задача в некоторых музеях. Но не в нашем. Мы используем комбинацию из люминесцентной подсветки, светодиодных светильников, флюоресцентного света и газоразрядных ламп. Над задачами работает технический отдел: профессионалы в области световой калибровки, они применяют разные фильтры, линзы, меняют градус ламп, чтобы получить световое пятно нужной формы и размера. Учитывается всё, даже направление движения потока посетителей. Во-первых, чтобы не ослепить зрителя, большая часть света направляется по ходу движения толпы, а во-вторых, само перемещение зрителей может привести к появлению бликов и мерцаний, это тоже учитывают дизайнеры. И это я уже не говорю о трудностях освещения сложных поверхностей! Освещение стекла, нейтрализация бликов…

Дама перевела дух и этим не преминул воспользоваться Райенвальд, прервавший возникшую паузу вопросом:

– А, кстати, почему все-все картины защищены бронированным стеклом? Они настолько ценные?

– Они бесценные! Вы, наверное, подумали, что это жикле, а это всё – оригиналы!

– Жикле?

– Так называют цифровые отпечатки копий шедевров на холсте, сделанные на высококачественном струйном принтере. Иногда, за неимением возможности выставить оригинал, галереи прибегают к экспонированию жикле. Здесь же вы видите исключительно картины руки самого Босха! Это мировые шедевры, которые мы собирали для этой выставки из разных стран много лет. Согласование шло не просто на уровне музеев или министерств культуры, а практически на уровне правительств! Юлия Владленовна Бальцевич, идейный вдохновитель этого проекта, профессор, ведущий российский специалист-искусствовед по Северному Возрождению, посвятила организации процесса несколько лет, – дама обвела рукой галерею. – Это уникальное собрание произведений из музеев Гента, Брюгге, Лондона, Мадрида, даже Вашингтона, Нью-Йорка и Филадельфии.

Поколебавшись долю секунды, Райенвальд переступил через протянутый по полу временный кабель и подошел к наиболее освещенной – хотя какое к черту освещение в этом сумраке! – картине, парящей на уровне глаз в своем хрустальном гробу. Если бы все экскурсоводы подавали информацию так доступно и интересно, как эта пожилая дама… Ему вспомнились напыщенные и занудные экскурсии школьных времен. А потом память услужливо подкинула перед внутренним взором улыбающееся лицо Нелли, симпатичного этрусколога и интересную рассказчицу, куратора раскопок, с которой он познакомился, расследуя убийство в отрытой в Подмосковье этрусской, будь она неладна, гробнице.

– Весьма эксцентричное полотно, – оценил следователь увиденное: на картине копошилась фееричная вакханалия самых невообразимых существ.

– Да, – подошла дама. – Вы верно подметили, эксцентричность одна из характерных особенностей творчества Босха. У вас талант замечать главное.

Райенвальд приосанился, довольный похвалой.

– Эти причудливые гротескные образы и составили славу художнику. Стиль работ Босха сложен и неоднозначен. – дама замолчала, прислушавшись. Несмотря на толстые стены и расстояние, до галереи изредка доносились особо громкие скрипичные запилы оркестра, сопровождавшего музыкальной игрой аукцион. Куратор поморщилась и продолжила: – Живописный мир Босха – это бесподобный хаос, тем не менее – цельный и единый, в котором адские существа подвергают грешников бесконечному в своем разнообразии ряду наказаний.

– Да уж, – следователь приник к стеклу, рассматривая изображенного в углу небольшого полотна живописного игрока в карты, приколотого к картежному столу, вокруг которого роились клыкастые демоны. – Пренебрег гипотезой, нарушил диспозицию – получи санкцию и последующее наказание, – перечислил он признаки правовой нормы и снова получил одобрение от собеседницы.

– Вы опять зрите в корень, – дама перешагнула кабель и встала с другой стороны от картины. – Картины, с одной стороны, предупреждение человечеству о том, что загробной жизни и возможного наказания за грехи не избежать никому, а с другой – они дарят надежду, что если вести себя праведно, вечных мук можно избежать, обретя в конце пути рай и вечность с богом.

– Что надо было в жизни пережить, чтобы вдохновляться такими образами, – Райенвальд перешел к следующей картине, еще более скрытой во мраке, и оттого таинственной и мрачной. Этот инфернальный пейзаж он тоже нашел плодом нездорового воображения.

– О жизни Босха известно довольно мало, на самом деле, – казалось, дама немного смущена этим фактом. – Тайнами окружено не только творчество, но и быт художника. Мы знаем, что будучи маленьким мальчиком, он стал свидетелем разрушительного пожара в его родном Хертогенбосе. Большая часть города была уничтожена огнем, а катастрофа произвела на впечатлительного ребенка неизгладимое впечатление. Последствия ее влияния вы можете увидеть на большинстве полотен позднего творчества, где на задних планах бушует всепоглощающее пламя. Собственно, в основном до нас и дошли поздние апокалиптические пейзажи, которыми Иероним Босх знаменит сегодня. Мало сохранившееся раннее его творчество было классическим  и изображало традиционные религиозные сцены. Женитьба на богатой женщине позволила художнику заниматься чистым творчеством, не отвлекаясь на мысли о хлебе насущном. Показать ретроспективу его работ и отражение в них вечных тем, одна из которых смысл человеческого бытия – это и есть суть нашей выставки. В конце концов творчество Босха уже пятьсот лет порождает последователей.

– Пишущих вот в таком же стиле? – посмотрел на картину внимательнее Райенвальд.

– Совсем не обязательно, это и оммажи босховским образам в живописи, но также – их переосмысление в романах ужасов, в кинематографе, даже в музыке. Босховское наследие дало толчок зарождению стиля хэви-метал, если это можно назвать музыкой, с вашего позволения.

Следователь оторвался от завораживающей даже без правильного освещения картины и повернулся было к выходу, но дама остановила его жестом руки.