Открываю. Руки на нижней жерди, оборот вокруг неё, поднимаю тело на руках, перелетаю с нижней жерди на верхнюю и встаю ногами на неё, полностью выпрямляясь. Там, где-то внизу, пол и маты, они очень далеко, и, если я брошу на них взгляд, обязательно упаду, сердце гремит в груди от напряжения, ладони потеют от страха. Я так некстати высока для гимнастки, что кажется, земля от этого ещё дальше, риск больше, страх выше. Отталкиваюсь ногами назад и делаю винт с вращением вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов. Чувствую тело в пространстве, в воздухе, в отрыве от какой-либо опоры, и только мышцы знают, где сейчас находится жердь, за которую я обязана уцепиться просто потому, что не вижу её в таком положении.

Касаюсь её. Выдох. Оборот, стойка на руках на верхней жерди и вновь сложный элемент с отрывом в полёте от верхней жерди, чтобы вернуться к ней, успев развести ноги в полёте почти в шпагат. Перелёт на нижнюю с отбивом животом – и земля. Тяжело дышу, не веря, что стою на мате. Не упала. Выполнила. Ноги и руки дрожат, меня всю трясет. И на таких негнущихся ногах я поворачиваюсь к Данилевскому. Он изумлён. Долю секунды я вижу это в его глазах. Мне удалось удивить его.

– Насте понадобится для поддержания соревновательного духа замена, так что приходи через неделю на тренировку, до этого меня не будет.

Он согласился меня тренировать и одновременно унизил, сообщив, что это только для того, чтобы Малевская не расслаблялась. Сцепляю зубы, чтобы не высказать то, что думаю, и ухожу в душ.

Пока прохожу мимо зевак, они хлопают меня по спине, а я и забыла обо всех, мне не было ни до кого дела, потому что этот цирк был устроен для одного зрителя, но и он, похоже, не оценил.

Убеждала себя, что Данилевский хороший психолог и манипулятор, либо он знает, как воздействовать на мой боевой дух, либо действительно я лишь игрок на замену.

***

Вечером с базы меня забрал Клим. Душ не унял напряжение и злость, приправленные разочарованием. Мышцы, казалось, до сих пор дрожали, но не от усталости. Стресс её стер.

– Данилевский согласился меня тренировать, – сообщаю я.

Самгин бросает на меня взгляд, но не видит на моём лице радости.

– Что-то ты не прыгаешь от счастья, ты ведь так этого хотела.

Пожимаю плечами, думая, рассказывать ли ему, насколько сегодня безумно вела себя.

– У меня сегодня была дуэль с Настей, – всё же решаюсь, Клим недоумённо приподнимает бровь. Я замечаю, что он не гонит машину, а медленно ведёт её на черепашьей скорости. Улыбаюсь, зная, что он оттягивает передачу меня на поруки бабушке. – Мы устроили соревнование на выполнение «Петли Корбут».

Клим резко тормозит. Чувствую, кое-кто перешерстил интернет на тему спортивной гимнастики, раз понимает, о чём речь.

Выключив двигатель, парень отсоединяет мой ремень безопасности и перетаскивает себе на ноги. Я довольно улыбаюсь, смотря на его злое лицо, думая о том, что растяжка позволяет, сидя на нём в тесноте спортивной машины, чувствовать себя абсолютно удобно.

Он сжимает мой подборок, так улыбаться уже не получается. Да, определённо очень злой.

– Ты сумасшедшая?

Его пальцы причиняют мне лёгкую боль, я вижу демонов в его глазах, и мне хочется заманить их к себе и поиграть. Откуда это во мне? Какое чудовище он разбудил? Совершаю движение бёдрами, вспоминая наше приключение на кухне, после которого я долго не могла смотреть ему в глаза от смущения, и вот, снова веду себя непристойно. Вижу, что на него это действует, он теряет сосредоточенность.

– Алёна, – голос предостерегающий, тихий, хриплый.

Невыносимо хочу его, так что в глазах темнеет.

Его рука расслабляется и скользит с моего подбородка к шее, чувствую, как его длинные пальцы её сжимают, не сильно, но так, будто он угрожает мне, напоминая, что я играю с огнём и могу ещё прийти в себя. Но мне не хочется. От его близости, его запаха, его губ, которые совсем рядом, я теряю голову, забывая дышать и думать.

Он принимает эту игру. И теперь обе его руки исследуют моё тело, сжимают мой зад под колготками. Интересно, я специально стала носить юбки в те дни, когда он приезжал, чтобы он имел возможность вот так залезть под неё? Это не я, я не такая.

Клим сильнее прижимает мои бёдра к своему паху, и я удовлетворённо улыбаюсь, чувствуя его возбуждение. Мы оба тяжело дышим, так что даже окна машины запотевают. Я покрываю его лицо поцелуями. Чувствовать Клима губами безумно приятно, даже царапаясь о щетину.

Его рука оказывается в моих волосах, и он оттягивает мою голову назад, заглядывая в глаза. Возможно, мне больно, но боль сейчас я испытываю только оттого, что мои губы не касаются его. Другой рукой он проникает между наших тел и покрывает мой лобок и ниже, рисуя узоры на моей напряжённой плоти, заставляя меня задыхаться.

– Мне так хочется снять с тебя эту одежду и ласкать тебя не пальцами, а языком, – он признаётся в этом таким низким голосом, что моё тело покрывается мурашками, и я краснею от жгучего стыда, но желание оказывается сильнее, он притягивает мою голову к себе и проводит языком между моих приоткрытых и жадно ждущих его губ, – вот так, – и тысячи иголочек пронзают тело, когда его рука забирается под мои трусики и повторяет движение там, внизу, и вновь оказывается на клиторе, скользя от моей влаги.

Это так ужасно порочно, но почему-то возбуждает меня ещё сильнее. Жмурюсь от удовольствия, пока его пальцы продолжают сладчайшую пытку.

Совершенно эгоистично я наслаждаюсь ласками, забывая про его потребности. Его палец осторожно проникает в меня, совсем чуть-чуть, раздвигая плоть, и я едва сдерживаю себя от того, чтобы не насадиться до конца. Где-то внизу живота будто пустота, и мне хочется её заполнить, и я понимаю, чем именно, невыносимо хочется ощутить его в себе, а пока я всего лишь полый сосуд. И снова пальцы оказываются на клиторе, и меня пробивает разряд в тысячи вольт, я дрожу, сжимая ноги с его рукой между ними, хватаю ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег, а он продолжает ласкать, медленно, осторожно и невыносимо, пока я не замираю, утыкаясь в его лоб.

Пока Клим освобождает свою руку, отрываюсь от него, смотря мутным взглядом в его лицо, и замираю в ужасе, когда засовывает пальцы с моей влагой себе в рот и облизывает.

– Знал, что ты вкусная.

Мимо проезжает по встречке машина и ослепляет меня фарами, так что я немного прихожу в себя.

– Ты очень плохой, – шепчу, пока он приводит мою одежду в порядок, потому что сама я не в состоянии. Тело будто ватное.

– А ты очень сладкая, – целует куда-то в скулу. Век бы так на нём сидела, но он пересаживает меня на место пассажира, а я вижу, что его ширинка может вот-вот порваться, и, хотя кончила буквально только что, этот вид меня завораживает. Поднимаю глаза к его лицу, его взгляд такой тёмный, голодный, что мне невыносимо хочется ему помочь, как это сделал он для меня, но я не знаю как.

– Не смотри на меня так, – отводит взгляд и тянется рукой к зажиганию, но я останавливаю его, положив руку на его запястье.

– Я хочу, – начинаю я, но не знаю чего, просто кладу руку на его член, который отчётливо проступает под джинсами, и провожу по основанию. Он сжимает мою руку, удерживая, останавливая.

– Позволь мне, пожалуйста. Скажи, что делать, – в моём голосе не просьба, а мольба. Кажется, мне это нужно не меньше, чем ему.

Но он всё же убирает мою руку и выходит из машины.

– Мне нужно подышать воздухом, – поясняет, пока я испытываю острое разочарование.

Прижимаю к себе ноги, обнимая руками, видя, как он скуривает не одну сигарету, стоя на ветру, гуляющем по трассе.

Возвращается в машину, холодный, с розовыми от ветра щеками, пахнущий сигаретами, чмокает меня в щёку, будто ничего не было. Не понимаю, почему он не позволил мне дотронуться до себя, но спросить не решаюсь.

Минут через пятнадцать останавливает машину у дома бабушки, а мне так хочется сказать, что я его люблю до умопомрачения, но сдерживаюсь по какой-то глупой причине, известной только мне одной. Прощаюсь с ним, вкладывая в поцелуй все невысказанные слова, и убегаю от него, пока он не успел ничего произнести. Прошмыгивая мимо бабушки, пискляво здороваясь с ней, так чтобы она не видела возбуждённого блеска в моих глазах. Душ и крепкий сладкий сон.

16. Клим

Эта девочка сводила меня с ума и не понимала этого. Эмоции рядом с ней всегда были на грани, моя нервная система не успевала отдохнуть, как Алёна выдавала что-то эдакое, и моё сознание выполняло кульбит, подбрасывая как на американских горках.

Мы виделись редко. Она постоянно пропадала на тренировках, а я большую часть времени находился в разъездах, чувствуя себя бандитом, когда участвовал в разборках, эпицентром которых незримо выступал мой отец. Нет, мне не нужно было доставать оружие, рядом стояла охрана отца, когда в переговорах участвовал какой-нибудь местный Дон Карлеоне, решивший, что сосунок, которого Самгин-старший направил на встречу, оскорбление его мафиозной чести.

Кто-то в детстве с отцом играет в солдатиков, потом, возможно, в шахматы, а мы просчитывали способы ухода от налогов и отмывания денег, полученных нелегальным путем. Странно? Может быть, но для моего отца бизнес в первую очередь был игрой, и он хотел привить и мне этот азарт зарабатывания денег с раннего возраста.

Только вот я никак не мог понять одного, зачем человеку, который сегодня имеет хорошую деловую репутацию, счета в банках на миллионы долларов, бизнес не только в России, но и в Европе и Америке, продолжать заниматься тем, на чём он начал зарабатывать свой стартовый капитал в далёком прошлом. Предполагал, что для поддержания себя в тонусе и сохранения знакомств среди преступного мира. Иным эту потребность я объяснить не мог. Отец давно не участвовал в подобных сходках, не тот у него был уровень уже многие годы, но в отношении меня у него были другие планы.

Вот и сейчас я сидел перед старцем в летах, выложившим на стол Глок, и рассказывал ему схему нашего «сотрудничества». Интересный выбор поставил мне папаша, либо обучение в Англии, либо общение с преступными элементами, застрявшими в девяностых. Любимые годы моего отца. Если бы не потребность находиться в городе Н., я бы не имел к грязным делам отца отношения, но уговор есть уговор. Для окружения моего отца я был сыном, который хоть и дебоширит, но учится, чтобы когда-нибудь занять место отца, только учился не в том заведении, о котором они думали.

Если что-то пойдёт не по плану и этот престарелый преступник, похожий на бульдога, выкинет какой-нибудь фортель, то начнётся заварушка. Перекинулся взглядами с Михаилом, давним телохранителем отца, которого он мне выделил для координации других амбалов два на два, как наиболее опытного. Михаил защищал отца столько, сколько я его помнил, и не раз спасал ему жизнь. Начальник охраны едва заметно кивнул, сообщая о готовности.

– Вы, Клим Анатольевич, слишком молоды, чтобы давать мне указы, как вести дела, – с хитрым прищуром белесых глаз каркал прокуренным голосом Дон Бульдог.

Откинулся на спинку стула этого затхлого заведения, сожалея о том, что застрял с этим дятлом уже на несколько часов, и был на грани того, чтобы врезать ему его же Глоком по виску.

Если когда-нибудь я все же займу место отца, то почищу всё за ним, чтобы не иметь никакого отношения к этим жирным рожам и грязным деньгам.

Вскоре подошёл сын Бульдога, моего возраста, и принятие решения пошло быстрее. Даже драться ни с кем не пришлось в этот раз, но не сказать, что меня это обрадовало. Хотелось кому-то набить морду.

Утром ни свет ни заря в мою квартиру припёрся Макс, который, должно быть, гнал всю ночь из Москвы, судя по синякам под глазами. Выглядели мы одинаковой степени несвежести, потому что и я всю ночь потратил на дорогу из города в четырёхстах километрах от Н..

– Зачем явился? – щурясь от дневного света, недовольно интересуюсь у друга, который отчего-то зачастил сюда в последнее время.

– Лиля достала, не знаю, как от неё отделаться, и мать заладила, что я должен сделать ей предложение. Какое, на хрен, предложение я должен делать ей в двадцать два года?