Ольга подошла к окну; в этот новогодний вечер снег шел такой густой метелью, что в белой пелене терялась и Фонтанка, и мост против дома.

– Я люблю Сергея с того первого вечера, как его увидела, – она вздохнула. – Почему он – не знаю. Ну а кого еще можно любить, если Сережа – лучший на свете? Умный, тонкий, благородный. Если он – заплутавший в веках рыцарь!

Ксения обняла сестру:

– Так зачем же ты все портишь? Зачем ссоришься с ним?

– Cама не пойму. Когда я с ним, меня часто захлестывает такая невозможная нежность к нему, что я боюсь ее выказать и нарочно с ним ругаюсь! И чем потом хуже, тем мне лучше, понимаешь?

– Не очень, – призналась Ксения.

– Я ненормальная, да? Мне иногда хочется все разрушить, – Ольга покрутила тяжелый завиток волос: – Потому что я плохая и ничьей любви не стою!

– Глупости! Ты очень хорошая, Олечка. Ты, может быть, самая добрая из всех, кого я знаю. Ну… когда ты не с Сергеем. Я же помню, как ты отстояла вдову дворника с детьми, когда их выгонял домовладелец, и добилась, чтобы им разрешили остаться в квартире! Как ты дежурила в госпитале у раненых, как ты всегда раздаешь деньги. А еще ты очень храбрая! Ты никогда ничего не боишься. Что ты, Оленька, как же тебя не любить! И Сергей, конечно же, тебя любит.

– Понимаешь, Ксюта, мы с Сережей не сможем быть вместе. Его отец никогда не согласится на наш брак, потому что сочтет меня досадным мезальянсом.

– Так Сергей, наверное, и спрашивать отца не будет? – пожала плечами Ксения.

– Думаю, что не будет! – Ольга лукаво улыбнулась, и на ее лице вспыхнул тот самый, так украшавший ее румянец.

– А как же Коля? – не удержалась Ксения.

– А что Коля? Он хороший, славный. Идеалист, мечтающий осчастливить человечество. Кстати, Сережа его идеи разделяет, правда, методы, которыми они хотят добиться этого счастья для всех – нет.

– Олечка, но ты же морочишь Коле голову!

– А ты за него не переживай! – убежденно сказала Ольга. – Коля сильнее нас всех вместе взятых! Он, если хочешь знать, вообще сделан из стали. И потом Колю, кроме революции, ничего не интересует. Это он просто вбил себе в голову, что любит меня. Но он никого не любит, кроме своих идей.

Ольга взяла из альбома бумажного ангела и повесила его на елку.

– Ах, Ксюта, так хочется быть счастливой! Этот год будет прекрасным, вот увидишь!

Глава 2
Сестры

Павловск

Июль, 1917 год

Лед, на котором сестры Ларичевы коньками выписывали серебряные узоры, давно растаял, отшумела весна, зазеленело лето. И вот уже младшая дочь Ларичевых, Ксения, готовилась отметить свой день рождения.

День рождения Ксюты Ларичевы всегда отмечали под Петербургом – на любимой даче в Павловске, где семья обычно проводила все лето.

Летняя вольница с мая по октябрь: книги, пироги, долгие чаепития и разговоры на веранде, запах цветов из маминого сада – отдельная счастливая жизнь.

Лето бежало по зеленым холмам, запускало голубые ленты рек, радовало, словно напоследок, теплом и солнцем. Прогулки в Павловском парке, Олины рисунки и альбомы, звуки детского, чуть расстроенного пианино Ксюты, девичьи мечты, вечерние разговоры на остывающей от солнца веранде; казалось, лету не будет конца, и этот раскаленный «полдень мира» случился теперь навсегда, и это так хорошо, и другого не надо.

К дому Ларичевых приблудилась бездомная черная собачка – невзрачная, в смешных кудельках. Ольга пригрела ее, назвала Нелли, повязала ей голубой бант и научила служить.

Играли с собакой, читали стихи, качались в гамаке, варили варенье, принимали гостей.

Как только Ларичевы перебрались за город, и к родителям, и к барышням из Петрограда потянулись гости. Николай с Сергеем, конечно, приезжали чаще всех. Правда, в начале июля Ольга опять умудрилась рассориться с Сергеем, и тот перестал приезжать в Павловск.

Размолвку с Сергеем Ольга переживала, говорила Ксении, что на сей раз она рассорилась с ним окончательно. «Вот уж теперь-то вдребезги! На сотню осколочков!» И все-таки Ольга ждала, что Сергей приедет мириться, и подолгу просиживала на веранде, поглядывая на калитку, прислушиваясь к шорохам. Но Сергей все не ехал.

Как-то увидев глаза сестры, такие нечастные и бедовые, Ксения испугалась: «Олечка, ты только глупостей никаких не делай, ладно?!» Но Ольга каких-то отчаянных глупостей не делала, разве что повадилась курить да иногда потягивала отцовскую брусничную настойку.

Глядя на старшую дочь, Софья Петровна вздыхала: «И за что нам это?!» А зеленоглазое, непутевое «это» – с косой и в белом платье, изнывало в гамаке с книжкой юной поэтессы Цветаевой.

Вложив в свой хрипловатый голос невообразимую, чуть театральную (ох, Оля, вам бы в актрисы податься!) печаль и манерность, Ольга читала вслух кудлатой Нелли стихотворение про растаявший каток:

Душе весеннего не надо
И жалко зимнего до слез.
…Душе капризной странно дорог
Как сон растаявший каток.

И Нелли, внимая голосу хозяйки, крутила умной черной мордой, а мама качала головой: «Ах, Оля, сама себя накручиваешь! Да что же у тебя вечно все не ладится!»

На самой макушке лета – серединке июля— отмечали день рождения Ксюты. Ольга накануне уехала в Петроград, чтобы повидаться с подругой Татой, а Ксения с Софьей Петровной готовились к вечернему торжеству.

Софья Петровна накрывала стол на веранде, выставляла кружевные пироги, вишневую наливку в графине (сердилась: «это Леля так ополовинила бутыль?!»), хрустящие грузди, спелую малину, крынку с молоком. Ксения помогала накрывать на стол, но то и дело поглядывала в сторону калитки – не приедет ли сегодня Николай? Он тоже давно не показывался у Ларичевых.

И вот калитка скрипнула, Нелли затявкала и побежала встречать гостей. Ксения встрепенулась, потянулась вперед и увидела Сергея. В одной руке Сергей держал большой букет роз, а в другой свой неизменный фотоаппарат и штатив.

– С днем рождения! – Сергей протянул Ксении цветы.

– Спасибо! Хотя цветов-то у нас хватает, – рассмеялась Ксения, махнув рукой в сторону сада. – Это замечательно, что вы приехали, Сергей. Я вам так рада! Вот и Оля обрадуется!

– Сейчас будем пить чай с пирогами, – объявила Софья Петровна. – Хотя вы, может быть, предпочитаете кофе?

– Нет, я люблю чай, – улыбнулся Сергей.

Софья Петровна разливала по чашкам даже не чай, а сам июль, настоянный на летних травах; душица, чабрец, мята безропотно отдали свое солнечное тепло, и над чашками вился пряный аромат лета.

На веранду вышел Александр Михайлович с неизменной газетой в руках (в последнее время, следя за происходящим в стране, он не расставался с газетами). Вот и сейчас, поздоровавшись с Сергеем, отец сел в свое любимое кресло и пропал в газетных новостях.

Калитка опять скрипнула, и во двор вошли Ольга с Николаем.

Ксения заметила, как чуть задрожали уголки Олиных губ, когда та увидела Сергея.

– А, это вы, месье Горчаков? – усмехнулась Ольга. – Здравствуйте, рада вас видеть. Это прекрасно, что вы разделите с нами семейное торжество! И, кстати, у нас сегодня еще один повод для радости. Пожалуйста, поздравьте нас! Мы с Николаем поженились!

Софья Петровна опустилась в кресло, а Сергей неловко подался назад и задел штативом стоявший на полу бидон с молоком. К радости веселой Нелли, молоко хлынуло белым ручьем – по полу, ступеням лестницы, на траву.

– Вы разве не поздравите нас? – спросила Ольга.

Сергей кивнул:

– Я поздравляю вас, Леля. Я желаю вам…

Он махнул рукой, неловко поклонился Софье Петровне и Ксении и ушел.

Звук захлопнувшейся калитки, забытый Сергеем штатив, всеобщее молчание.

Позже Ксения вспоминала этот миг. Самые большие трагедии подчас случаются, когда о них никто не догадывается; вроде ничего не происходит – залитый солнцем полдень, счастливая семья на веранде, и пироги, и чай с малиной, и веселая собака, и все это милое, домашнее, бесценное – на фоне разыгрывающейся катастрофы.

– Больше никто не хочет нас поздравить? – В голосе Ольги звучал вызов, а на губах застыла нарочито дерзкая улыбка.

Ксения, избегая смотреть в сторону Николая, смотрела на смеющуюся сестру – темные кудри, зеленые глаза, зардевшиеся щеки… И что-то в душе кротчайшей доброй Ксюты теперь кипело, ей хотелось подойти сейчас к Оленьке и оторвать ей ее прекрасную голову вместе с кудрями и опасными глупостями.

Ксения подошла к сестре вплотную – сейчас не сдержусь и… Сдержалась, конечно! Это же ее любимая Оля, Олечка!

– Поздравляю, Оля! – выдавила Ксения. – И вас, Николай! Я пройдусь, пожалуй.

Она бежала по парку, чтобы быстрее оказаться в самой тихой его, безлюдной части. Найдя где-то посреди луга кривенькую и слишком высокую скамеечку, Ксения забралась на нее и расплакалась.

«Поздравляю, Оля! Ты разбила три сердца!»

* * *

Но Ольга была честной девушкой – она разбила четыре сердца, включая и свое собственное. Стараясь казаться безразличной, она глядела вслед Сергею, убегающей Ксюте, смотрела на маму, у которой почему-то в глазах застыли слезы, на улыбающееся лицо Коли и понимала, что все не так, как должно быть, а глупо, нелепо и… необратимо.

На столе стояли нетронутые пироги, травяной чай остыл в чашках, небо нахмурилось, и только отец, кажется, так ничего и не понял – пропал в тревожных газетных новостях, с каждой полосы кричавших о том, что мир рушится и что скоро ваши пироги-чашки-милые глупости полетят в тартарары и ничего не вернется.

– Саша, да что ты все с этой газетой! – в сердцах воскликнула Софья Петровна. – У тебя вон дочь вышла замуж.

Александр Михайлович поднял голову:

– Так это же хорошо, даже замечательно! Молодые люди, я вас поздравляю! А что это у вас у всех такой похоронный вид?!

Ольга пожала плечами: а и впрямь! Одни разбежались, у других вид, как у покойников перед отпеванием!

Александр Михайлович повернулся к новоявленному зятю, о котором знал только, что он «славный молодой человек радикальных политических взглядов», и спросил Николая о том, что нынешним летом волновало его более всего:

– А что, Николай, как по-вашему, революция будет?

– Обязательно, – уверенно ответил Николай.

У Ольги вдруг защемило сердце от предчувствия скорой беды.

Вечер оказался скомкан, праздника не получилось. Отец разговаривал с Николаем на политические темы, мама ушла в дом и закрылась у себя, обижаясь на старшую дочь, а Ксюта долго не возвращалась с прогулки.

Ксюта вернулась уже поздно вечером, когда стало темнеть. Она вошла на веранду, выпила остывший чай из чашки, стараясь не смотреть на Ольгу. Та, однако, заметила, что глаза у сестры странно припухшие, как от долгих горьких слез.

– Что с тобой? – удивилась Ольга.

Ксения повернулась к сестре и пронзила ее холодным взглядом:

– Зачем ты это сделала? Назло Сергею? Можешь не отвечать, я, в отличие от Коли, и так все понимаю.

Она повернулась и ушла в дом.

Ольга хотела было обидеться на сестру – да вам-то всем какое дело?! – но вдруг задумалась, стала перебирать запутанный клубочек: восторженные слова Ксюты о Коле, ее смущение в его присутствии, ее сегодняшние заплаканные глаза. И вот размотав клубочек, добравшись до самой сути, Ольга охнула: «Ксюта, но почему ты молчала?! Если бы я знала, что ты влюблена в Колю, я бы никогда, слышишь, никогда, и не посмотрела в его сторону! Но ведь ты ничем – ни словом, ни взглядом не проговорилась, вот только сегодня… Какая же я дура».

На веранду выглянул заночевавший у Ларичевых Николай:

– Леля, ты идешь?